что И. В. просил Кибирова снять Лалитина, обижался на его и Свердлов, в результате чего Лалитина сняли и заменили мною. Мне известно, что Сталина в Курейку сослали потому, что он был серьезный политический ссыльный, для того, чтобы его лучше изолировать от других ссыльных, чтоб не мог оттуда сбежать. По моим наблюдениям И. В. бежать из Курейки не собирался т. к. это было безнадежно.
До Сталина и Свердлова в Курейке из ссыльных никого ни когда не было. В начале 1917 года я, возчик и И. В. поехали на лошадях в Монастырское, откуда И. В. больше не вернулся, а я получил новое назначение…
Тов. Сталин, будучи в Курейке много читал и писал, что писал и читал – мне не известно. Книгами он запасался в Монастырском, там же закупал канцелярские принадлежности и, кроме того книги и журналы получал по почте. В Курейку приезжал к тов. Сталину из станка Горошиха какой-то ссыльный, долго находился у него, фамилию ссыльного я не помню. И В. очень любил детей, дети часто собирались у него, с ними он играл, ласкал их, бывало, расставит руки в сторону и бегает с ними по избе.
В обращении с местным населением И. В. был очень вежлив, не называл как мы: «Гришка», «Мишка» и т. п., а называл: Григорий, Михаил, а взрослых и пожилых людей называл по имени и отчеству. Во время читки газет иногда говорил И. В.: «Румыния снова хорохорится». Курил всегда из трубочки с изогнутым мундштуком, курил простую махорку и иногда др. табаки. Носил черную шляпу, френч и брюки, черные диоганаливые, сапоги английского фасона – широкий носок. Мылся в курной (по черному) бане у соседа т. к. у Перепрыгиных своей бани не было. Зимой ходил в сапогах, а для выездов местное население давало ему унты и сокуй. Последние были сделаны из оленьих шкур. И. В. брил бороду, носил усы, на голове носил большие зачесанные назад волосы, волосы были красивые. В Курейке местных жителей заедали комары и мошка, и В. И., спасался от них в тюлевой черной сетке, от мошки не было спасения и в доме, по этому И. В. спал под пологом.
Точно не помню, но, кажется, И. В. получал кормовых по 15 руб. в месяц, я же получал 50 руб. в месяц, этих денег мне никогда не хватало, а И. В. тем более, – поэтому находился в постоянной нужде. В присутствии детей И. В. рассказывал о своем детстве, говорил, что я был капризный, иногда плакал, жилось плохо В Курейке И. В. частенько ходил на прогулку, но далеко в тайгу не уходил т. к. заедали комары. На лодке катался один, в этом отношении был бесстрашный, даже местные жители удивлялись, как он в большие волны сам справлялся, его сильно бросали волны. Ширина Енисея у Курейки – 5 км., И. В. переезжал один на другую сторону в лавчонку за продуктами и, особенно за табаком, которого у нас часто не хватало. Пищу готовил И. В. Сталин исключительно сам. Приезжавшими купцами, начальством не интересовался, разговоров у него с ними не было.
Однажды, я слыхал анекдот, рассказанный тов. Сталиным такого порядка: о том, что у одного барина заболели зубы, и он своего слугу посылал за врачом, но забыл его фамилию, сквозь боль говорил, что фамилия врача Конев или Жеребцов, а в итоге она оказалась Овсянников, но ведь лошадь ест овес, есть, значит, что-то общее между этими фамилиями. Мы очень крепко смеялись т. к. тов. Сталин рассказал очень интересно, говорил он другие анекдоты, но их я не помню.
Зимой И. В. участвовал в устройстве «катушки», сам катался на ней и любил это время провождение. Перчаток у него не было, а чтобы не отморозить руки, он завязывал рукава, кроме того, И. В. любил кататься на лыжах».
7
А так о сталинской ссылке в туруханский край вспоминала Вера Швейцер – его единомышленница и, скорее всего, поклонница. И снова – шутки, частушки:
«У нас с Иосифом была радостная, теплая встреча. Нашему неожиданному приезду Иосиф был необычайно рад. Он проявил большую заботу о нас. Мы зашли в дом. Небольшая квадратная комната, в одном углу – деревянный топчан, аккуратно покрытый тонким одеялом, напротив рыболовные и охотничьи снасти – сети, оселки, крючки. Все это изготовил сам Сталин. Недалеко от окна продолговатый стол, заваленный книгами, над столом висит керосиновая лампа. Посредине комнаты небольшая печка-«буржуйка», с железной трубой, выходящей в сени. В комнате тепло; заботливый хозяин заготовил на зиму много дров. Мы не успели снять с себя теплую полярную одежду, как Иосиф куда-то исчез. Прошло несколько минут, и он снова появился. Иосиф шел от реки и на плечах нес огромного осетра. Сурен поспешил ему навстречу, и они внесли в дом трехпудовую живую рыбу.
– В моей проруби маленькая рыба не ловится, – шутил Сталин, любуясь красавцем-осетром.
Оказывается, этот опытный «рыболов» всегда держал в Енисее свой «самолов» (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Осетр еле помещался на столе. Сурен и я держали его, а Иосиф ловко потрошил огромную рыбу. За столом завязался разговор.
– Что слышно из России, какие новости? – расспрашивал Сталин.
Сурен рассказывал все, что знал о войне, о работе подпольных организаций, о связи с заграницей. Особенно долго шел разговор о войне.
Когда Сурен рассказывал подробности о суде над думской фракцией и о предательстве Каменева, Сталин ответил Сурену:
– Этому человеку нельзя доверять – Каменев способен предать революцию.
Беседа длилась долго. Шел разговор о Серго Орджоникидзе, который находился в то время в Шлиссельбургской крепости, об Иннокентии Дубровинском, утонувшем в Енисее, и о других товарищах. Беседа длилась долго-долго…
Я рассматривала комнату, в которой жил Иосиф. В самой обстановке комнаты чувствовалось, как напряженно он работал. Стол был завален книгами и большими пачками газет.
Нам предстояло преодолеть снежную пустыню. Выехали из Курейки. Я села управлять собаками. Наши нарты были окутаны брезентом. Это спасло нас от жестокого холода в пустынной тундре.
Мы мчались вверх по Енисею. Морозно. Казалось, морозом скован воздух. Трудно дышать. Недалеко над нами вспыхнуло северное сияние, озарившее нам путь.
Тундра была покрыта снегом. Кое-где маячили верхушки занесенных снегом деревьев. Мы преодолеваем пространство. Мои спутники ведут себя весело и шумно. О чем-то громко разговаривают. Вдруг неожиданно Сталин затягивает песню. Сурен вторит. Радостно слышать знакомые мелодии песен, уносящихся вдаль и утопающих где-то в
