мной не так, но еще подумал, что не могу никого позвать. Я расплакался и долго плакал, а голова все сильней кружилась. Потом слезы смешались со рвотой. Я сказал пару раз мама ро́дная и умер.
Если хотите знать, Бог все время в черной водолазке.
В моем случае после смерти жизни нет, лишь потому, что ее не было и до.
Я был священником. Я никогда не верил ни живым, ни жизни. Честно говоря, я ждал чего-то большего от смерти.
Ешь через капельницу, ходишь под себя. Наконец дочь меня задушила и очень хорошо сделала.
Мой рак был у всех на устах и у меня в животе.
Смерть приходит один раз, если она приходит во второй раз, то уже ничего не находит. Сейчас я ее жду, хочется, чтобы она пришла во второй раз и ушла с пустыми руками.
Навещавшие меня надеялись про себя, что я не выздоровею. Так и вышло.
Я предложил другим мертвым собираться поближе: какой смысл и здесь быть самим по себе.
Последнее, что меня разозлило при жизни, была мысль о враче. Он взял триста евро за то, чтобы сказать: приди я к нему на месяц раньше, я бы справился.
Мне было тринадцать лет. Почти никто не умирает в тринадцать лет.
У меня была куча проблем. Я все решил одним инфарктом.
Мы были учителями на пенсии. Жена умерла в октябре, я умер в январе. Жена умерла от инфаркта, я тоже. Мы жили спокойной жизнью, не курили, за столом никакого спиртного, только вода. Я прогуливался каждый вечер с пяти до семи.
Мертвым ты можешь делать что хочешь. Ночью я иногда перебираюсь в гроб к дочери. Ложусь рядом.
Сто миллиардов галактик. Сто миллиардов звезд в нашей галактике. Столько всего, а я тут навсегда заколочен в гробу.
Знай я, что все так будет, умер бы раньше.
Кончается тем, что в один прекрасный день на твоей могильной плите загорает ящерица.
Я не доверяю даже мертвым. Время от времени я приподнимаюсь, чтобы проконтролировать ситуацию.
Смерть – прескверная вещь. Скверно даже не то, что люди умирают, а то, что можно умереть в любую минуту. Не может быть никакого Бога. Никакой Бог не допустил бы моей смерти в три часа дня на адриатической автостраде в районе Сенигалии.
В соседней могиле кто-то иногда покашливает.
Нас было двое братьев – Пинуччо и Тонино. Я был Пинуччо, и я умер. Насчет Тонино не знаю.
Теперь, когда я умер, что будет с моими книгами, моими носками, моими шляпами? Зубную пасту я только открыл. Холодильник был забит едой. Недавно я познакомился с девушкой. И она мне нравилась.
Я умер в Америке. Перед смертью я много раз был в Италии, все надеялся умереть в Италии.
Я умер перед телевизором и женщиной из Польши.
Мы все те же, все тот же десяток человек, которые тысячелетие за тысячелетием рождаются и умирают.
Прах, наконец-то!
Примечание
О смерти я думаю постоянно. Я всегда думаю о своей смерти. Когда-то я думал о смерти матери. Потом мать умерла. Я еще не умер, поэтому еще могу подумать о своей смерти. Вчера я долго о ней думал. Вообще-то я думаю о ней каждый день, но бывают дни, когда мысли растекаются и заполняют собой поминутно весь день. Я не думаю о смерти в целом, я думаю, что у меня вот-вот случится инсульт или инфаркт. Они вот-вот случатся, и меня охватывает паника. Они могут случиться, и меня охватывает тревога. Может, это лечится, а я не лечился, не принимал всерьез своего страха смерти. Неясно, то ли я сам источаю этот страх, то ли он переполняет меня и не собирается уходить. В результате все свои поступки в жизни я совершаю под страхом смерти, будто смерть – это баллончик: такие носят с собой люди, страдающие одышкой. В моем баллончике кислород смерти. Я его вдыхаю и живу дальше.
Миммо Скарпе – за то, что воодушевил меня после первых же открыток; Антоньетте Фратианни и Эльде Мартино – за то, что помогали выстраивать эту книжицу на всех ее этапах; Ливио Боррьелло, Франческо Де Сио Лаццари, Марко Эрколани, Франческо Маротте, Якопо Мазини, Лауре Маурьелло, Аделельмо Руджери, Альберто Сайбене, Тициано Скарпе, Эмануэле Треви – за советы.
