Дэвид Уоллес - Короткие интервью с отвратительными мужчинами

Р…: «В общем схожу последний как обычно и там все дела».

А…: «Ага просто сидишь и отдыхаешь на кресле до последнего и почему всем постоянно надо вскочить в ту же секунду что приземлились и толкаться в проходах и тупо стоишь с сумками весь истекаешь потом пять минут только чтобы…»

Р…: «Просто дождался и вышел с этого самолета и в такое знаешь место у ворот зона для встречающих и думаю как обычно возьму такси до…»

А…: «И вот кстати самое паршивое в наших командировках когда выходишь в зону для встречающих и видишь как всех встречают с визгами объятиями и водилы лимузинов держат имена на табличках и твоего имени там нет и я…»

Р…: «Заткнись блин на долбаную секунду а и послушай потому что к моему приходу там уже обычно пусто».

А…: «То есть говоришь люди к этому моменту уже в массе своей рассеиваются».

Р…: «Кроме одной девушки стоит высматривает народ из самолета и смотрит на меня а я на нее а там уже никого нет кроме нее, наши глаза встретились и все дела и что она делает она вдруг падает на колени рыдает целые фонтаны и все дела бьет кулаками по ковру царапает вырывает клочки и нитки из этой дешевки у которой низкополимерный клей перестает держать прям в день покупки и в итоге через пять лет утраивает их расходы на ремонт ну уверен ты и так это отлично понимаешь и вся свернулась бьет и рвет дешевку ногтями, так согнулась что ну знаешь почти даже сиськи видно. Полная истерика и с фонтанами и все такое».

А…: «Очередное теплое приветствие Дейтона за наши гребаные командировки, рады вас ви…»

Р…: «Нет дальше история разворачивается история когда я ну знаешь подхожу спросить Вы в порядке что случилось и все такое и заодно попялиться и должен сказать там просто охренительно чудесные сиськи под таким знаешь тугим обтягивающим трикотажным топом под курткой она на коленях сама себя по щекам хлещет и все наносит вред средней тяжести имуществу аэропорта и тут говорит мол парень в которого она влюбилась и все дела сказал мол тоже ее любит да только был уже помолвлен еще до их встречи и любви с первого взгляда и в общем туда-сюда слово за слово хреном по столу я подставляю плечо ее горю и наконец она рассказывает наконец тот парень чухнулся и наконец говорит что он покоряется любви к этой девчонке с сиськами и сделает предложение и говорит что поедет и скажет той девчонке в Талсе где он живет с которой помолвлен о девушке здесь и порвет с той из Талсы и наконец покорится и сделает предложение этой истеричке с сиськами которая его любит больше жизни и чувствует что у них родные „души“ ну и все эти девчачьи сопли и чувствует что вот наконец господи после этой полосы засранцев наконец радость наконец ей кажется она встретила парня которому может доверять и любить и сливаться „душами“ и всякие сопли и ванилька и л…»

А…: «И бла бла бла».

Р…: «Бла и говорит парень взял и полетел в Талсу чтобы порвать помолвку с первой девушкой как и обещал а потом прилететь обратно в объятия этой девушки с салфетками Клинекс и сиськами в Дейтоне у ворот с фонтанами из глаз и мол вечно ваш».

А…: «Ох будто мы не знаем что будет».

Р…: «Завали блин и мол он кладет руку на сердце все такое и клянется что вернется к ней и будет на этом рейсе с таким-то номером а она клянется что будет там с сиськами его встречать, и говорит всем друзьям рассказала что наконец она влюбилась по-настоящему и что он порвет и вернется к ней и она вылизывает дом к его возвращению и фигачит себе прическу с таким спреем ну как они умеют и капает духами на свою ну ты знаешь зону и все дела обычная тема и надевает свои лучшие розовые джинсы я говорил что она в таких розовых джинсах и на каблучках что говорят трахни меня типа на миллионах языков мира…»

А…: «Хехе».

Р…: «К этому моменту мы уже в маленькой типа кофейне прямо напротив СШАйских ворот такая отстойная без кресел где приходится с дерьмовым кофе за два бакса стоять у столиков пока чемодан образцов и сумка и все говно лежит на дешевом кафеле который даже без подогрева и уже начинает загибаться по швам и все такое подаю ей Клинекс и подставляю плечо и все дела как она пропылесосила тачку и даже заменила маленький освежитель на зеркале заднего вида и притащила свою задницу в аэропорт вовремя чтобы встретить рейс номер такой-то на котором этот так называемый парень достойный доверия мамой блин клялся прилететь»

А…: «А парень засранец старой школы».

Р…: «Заткнись и вот она говорит что он даже звонил она получила звонок да пока она размазывает последнюю каплю по своей зоне и поливает спреем прическу чтобы тащить задницу в аэропорт телефон звонит и это тот парень и в трубке шипение и помехи и она говорит он говорит он звонит с небес и как это романтично звонит ей с самолета с телефона который висит на спинке кресла перед тобой в который надо карточку просовывать и говорит…»

А…: «На этих штуках наценка на шесть баксов в минуту просто рэкет и да плюс еще платить вдвое больше если звонишь в регион над которым летишь а потом перелетаешь в сосед…»

Р…: «Но я не об этом ты вообще будешь слушать я о том что эта девушка говорит как она приехала пораньше в зону у ворот в зону для встречающих и уже готовит свои фонтаны уже от любви и ванильки и признания и доверия и стоит говорит радостная и доверчивая как дурочка говорит и наконец прибывает рейс и мы всей толпой вываливаемся с этого самолета и его нет в первой волне и его нет во второй волне и народ теперь идет такими маленькими волнами кучками как будто этот самолет типа почти как посрал знаешь…»

А…: «Боже как вспомнить сколько раз я просидел в гребаном самолетном туа…»

Р…: «И говорит как полная дурочка она все не теряет веры все смотрит пялится на народ из-за плетеной веревки-ограждения такой темно-бордовой веревки из восьми типов нитей и с прикольными псевдобархатными кисточками и все обжимаются и все встречаются или идут к Багажу и все ждет что этот парень пойдет в следующей волне, кучке, а потом в следующей и в следующей и все такое, ждет».

А…: «Несчастная дуреха».

Р…: «Вот тогда в конце концов я схожу последним как обычно и никого после меня кроме экипажа они все тянут за собой эти мелкие милые одинаковые мелкие сумки эти мелкие милые сумки которые меня всегда почему-то бесят и в общем все и я последний и она…»

А…: «То есть ты говоришь это не из-за тебя она кричала и била по полу просто ты был последний и ты не тот засранец. Урод наверное даже звонок подделал, помехи если проведешь по трубке своей курткой Ремингтон получаются помехи похожие на…»

Р…: «И говорю тебе ты никогда не видал никого чтоб слова разбитое сердце ты думаешь это просто слова бла бла но посмотришь на эту девушку как она хлещет себя по щекам что была такой дурой так плачет что почти дышать не может и все дела, обхватывает себя трясется от рыданий бьет по столу с такой дурью что приходится чашку убирать чтоб не перевернулась и что мужики козлы и ее подруги говорили нельзя никому верить а она наконец встретила того кому думала можно реально доверять отдаться и покориться и жить и они правы, она дура, мужики просто козлы».

А…: «Вообще мужики козлы, тут ты прав, хехе».

Р…: «И я короче, я стою там держу кофе и я даже уже поздно и я даже не хочу эту хрень без кофеина подставляю плечо и душа у меня должен сказать душа у меня так и болит за эту девчонку с разбитым сердцем. И я клянусь друг ты в жизни не видал разбитого сердца как у той девчонки с сиськами, и я начинаю ей рассказывать что она права и что парень козел и даже ее не заслуживает и что это правда будто все мужики козлы и что у меня за нее душа болит и все такое».

А…: «Хехе. Ну и что потом было?»

Р…: «Хехе».

А…: «Хехехе».

Р…: «И ты еще спрашиваешь?»

А…: «Ах ты ублюдок. Ах ты засранец».

Р…: «Ну ты понял в смысле знаешь что в таких случаях полагается делать».

А…: «Ах ты засранец».

Р…: «Ну ты понял».

А вот еще странная. Это было пару лет назад, мне было 19, я готовился съехать из дома родаков и жить сам по себе, и однажды, пока собирался, вдруг вспомнил, как в детстве отец один раз болтал членом у меня перед лицом. Воспоминание пришло, как гром среди ясного неба, но такое четкое и реалистичное — я сразу понял, что это правда. Я вдруг понял, что это действительно было, что это не сон, хотя и была такая причудливая странность, как во снах. Вот это внезапное воспоминание. Мне где-то 8 или 9 и я сижу один в гостиной, после школы, смотрю телик. Мой отец спустился и вошел в гостиную, и встал передо мной, типа между мной и теликом, ничего не говоря, и я ничего не сказал. И, ничего не говоря, он достал член и начал как бы болтать его у меня перед лицом. Помню, дома никого не было. Кажется, была зима, потому что в гостиной было холодно и я завернулся в мамин плед. Половина абсолютной странности случая, когда мой отец болтал членом у меня перед лицом, заключалась в том, что все это время он ни сказал ни слова (я бы вспомнил, если бы он что-то сказал), и в памяти не осталось ничего о том, каким было его лицо, ну какое было его выражение. Не помню, смотрел ли он вообще на меня. Я помню только его член. Член как бы завладел моим вниманием. Он просто как бы поболтал им у меня перед лицом, не сказав ни слова, ни добавив какого-либо комментария, встряхнул его как бы, как трясут в туалете, ну как когда стряхивают, но, в то же время, было что-то угрожающее, даже унижающее в этом действии, это я тоже помню, будто член был кулаком, который он сунул мне под нос, и помню, я сидел, завернутый в плед, и не мог встать или отодвинуться от члена, и все, что я, помню, делал — отодвигал голову, чтобы убрать его от лица (член). Это один из тех совершенно причудливых случаев, которые настолько странные, что они словно не происходят даже когда происходят. Единственный раз до этого, когда я видел член отца — в раздевалке. Помню, как я двигал туда-сюда головой, не шевелясь сам, а член как бы следовал за мной туда-сюда, и в моей голове мелькали самые причудливые мысли, типа, «Я двигаю головой как змея» и т. д. Это был не стояк. Помню, член был чуть темнее, чем его тело, и большую уродливую вену на его боку. Маленькая дырочка на конце казалось очень узенькой и злой, и она открывалась и закрывалась, когда отец болтал членом, угрожающе целя мне в лицо, куда бы я не отодвинул голову. Такое воспоминание. И когда оно пришло (воспоминание), я бродил по дому родаков с туманом в голове, как после контузии, просто пораженный, никому об этом не рассказывал, ничего не спрашивал. Я знаю, что это единственный раз, когда отец делал что-то в этом роде. Я это вспомнил, когда упаковывался, искал у складов старые коробки для переезда. Иногда я ходил по дому родаков в шоке, очень странно себя чувствуя. Все думал о внезапном воспоминании. Вошел в комнату родаков, потом спустился в гостиную. В гостиной уже стоял домашний кинотеатр вместо старого телика, но мамин плед еще был там, раскинутый на спинке дивана. Тот же плед, что и в воспоминании. Я пытался понять, зачем отец решил так поступить, о чем он мог думать, что он как бы этим имел в виду, и пытался вспомнить, мелькали на его лице в это время хоть какие-то эмоции.