Рост прибыли привязан к росту производства. Производитель работает не для личного обогащения, он может воспользоваться только ограниченной частью результатов своего труда – излишки дохода в Америке передают пристанищам духа вроде библиотек или университетов, где пестуют интеллектуалов, которые впоследствии своей деятельностью вернут авансируемый капитал сторицей, – производитель работает на расширение производства. То, что он при этом производит ценности, происходит не ради самих этих ценностей. И если раньше работа до известной степени имела отношение к производству и потреблению этих ценностей, то теперь последние превратились в побочный продукт, служащий исключительно производству. Включенные в процесс производства виды деятельности лишились собственного содержания. Производственный процесс открыто следует своим тайным курсом. Каждый делает свою работу на конвейере, выполняя частичную функцию и не схватывая смысла целого. Подобно сотканному из тел узору на стадионе, над массой стоит структура, монструозная фигура владельца которой скрывает ее от глаз ее носителей, а он сам едва ли не единственный, кто может видеть эту структуру целиком. Последняя задумана исходя из рациональных принципов, которые система Тейлора[27] лишь доводит до логического конца. Ножкам девчонок Тиллера на фабрике соответствуют руки рабочих. Помимо возможностей ручного труда, с помощью психологических тестов делаются попытки рассчитать душевные склонности. Орнамент массы – это эстетическое отражение рациональности, к которой стремится господствующая промышленная система.
Неизвестный фотограф. Без названия. Начало 1920-х гг.
Образованные люди, которые все никак не переведутся, негативно относятся к наступлению девчонок Тиллера и живых картин со стадионов. Они осуждают все то, что развлекает публику, будучи призванным отвлечь ее внимание. Вопреки их мнению, эстетическое удовольствие от орнаментальных массовых действий вполне допустимо. На самом деле, эти действия являются одним из редких в наше время примеров придания формы имеющемуся в наличии материалу. Организованная посредством этих действий масса родом из контор и фабрик; принцип, исходя из которого происходит ее формирование, действителен и в реальной жизни. Когда из поля зрения нашего мира исчезают важные аспекты реальности, искусству приходится иметь дело с оставшимися в наличии явлениями, поскольку художественное событие тем действеннее, чем меньше оно обязано своим существованием реальности за пределами эстетической сферы. Сколь бы мало значения ни придавали орнаменту массы, по уровню действенности он стоит выше художественной продукции, которая пытается культивировать старомодные возвышенные чувства, используя для этого отжившие формы; это верно даже в том случае, если у орнамента массы нет никакого другого смысла, кроме вышеназванного.
3
Исторический процесс – это поле битвы между слабым отвлеченным разумом и силами природы, которые в мифах властвуют над небом и землей. После наступления сумерек богов последние не отошли от дел: старушка природа внутри и вокруг человека продолжает заявлять о себе. Из нее вышли великие образцы человеческой культуры, которые, как и все порождения природы, обречены на смерть; она служит базисом, из которого вырастают надстройки мифологического мышления, утверждающего всемогущество природы. При всем разнообразии структур этого мышления, меняющегося от эпохи к эпохе, оно всегда сохраняет положенные ему природой границы. Такое мышление рассматривает организм как первообраз, оно склоняется перед завершенными формами сущего, сгибается под ударами судьбы; оно лишь отражает природные предпосылки явлений, не оспаривая само их существование. Органическое учение об обществе, возвеличивающее природный организм до уровня универсальной модели общественного устройства, не менее мифологично, чем национализм, не ведающий более высокой общности, чем гармоничное единство национальной судьбы.
Разум не функционирует внутри круговорота природной жизни. Его задача состоит в том, чтобы привнести в мир истину. Царство разума уже дало o себе знать в подлинных сказках, которые являются не историями о чудесах, но скорее сообщениями о чудесном пришествии в мир справедливости. Есть глубокий исторический смысл в том, что сказки «Тысячи и одной ночи» неожиданно обнаружились именно во Франции эпохи Просвещения[28] и что разум XVIII столетия признал в них ум, равный себе. Уже в ранние периоды истории природа в волшебной сказке временно выводится из игры ради торжества истины. Природная сила уступает бессилию добра, верность празднует триумф над колдовскими чарами.
И. Шагин. Лучший друг физкультурников. 1935 г.
Служа победе истины, исторический процесс становится процессом демифологизации, способствующим решительному преодолению того первенства, которое во все времена принадлежало природе. Французское Просвещение дает великий пример борьбы между разумом и распространившимися в области политики и религии мифологическими иллюзиями. Эта борьба продолжается, и, в ходе исторического развития, природа, с которой срываются волшебные покровы, становится все более проницаемой для разума.
4
Капиталистическая эпоха представляет собой этап на пути к демистификации мира. Приспособленное к сегодняшней экономической системе мышление сделало возможным такое овладение и использование замкнутой в себе природы, какое было не по силам ни одной прежней эпохе. Решающим фактором, однако, оказывается не то, что такое мышление предлагает средства для полного подчинения природы – если бы люди были только повелителями природы, она одержала бы победу над самой собой, – главным является, скорее, то, что подобное мышление способно дать все большую независимость от природных условий и за счет этого подготовить почву для торжества разума. Именно рациональность этого мышления (которое в некотором смысле имеет начало в мышлении сказочном) стала причиной, хотя и не единственной, буржуазных революций последних полутора веков, положивших конец могуществу церкви (без чьего вмешательства не происходило тогда ни одно событие), монархии и феодальной системы в целом. Неудержимое разрушение этих и других мифологических пут оказалось для разума счастливым стечением обстоятельств, ибо только на руинах естественных общностей сказка может стать былью.
Однако рациональная сторона капиталистической экономики – это не просто разум, но разум смутный. С какого-то момента он отказывается от поиска истины, в котором участвовал. Этот разум не включает в себя человека. Функционирование производственного процесса устроено без учета потребностей людей, а сам человек не является основанием общественно-экономического устройства. Нет ни одного примера, доказывающего, что нынешняя система основывается на человеке. Когда я говорю «основывается на человеке», речь идет не о том, что капиталистическому мышлению следует лелеять человека как исторически произведенный вид, не посягать на его личность и удовлетворять присущие ему от природы потребности. Сторонники подобного мнения упрекают капитализм в том, что его рациональность ведет к насилию над человеком, и уповают на появление новой общности, которой удастся сохранить мнимую человечность лучше, чем капитализму. Оставляя в стороне унылый результат этих реакционных измышлений, можно сказать, что они неверно понимают коренной недостаток капитализма. Капитализм не слишком, а недостаточно рационален. Присущее ему мышление не позволяет разуму, который понимает человека как свою основу, завершить начатое им когда-то дело.
Неизвестный автор. Военный парад на Красной Площади. Начало 1930-х гг.
Нынешнее положение капиталистического мышления вытекает из его абстрактности. Сегодня благодаря ее господству формируется духовное пространство, охватывающее все выразительные средства. Возражение, адресованное абстрактному мышлению и состоящее в том, что оно неспособно понять подлинную суть жизни и должно уступить эту роль конкретному исследованию явлений, правильно характеризует границы абстракции. Однако данное возражение промахивается мимо цели, когда выступает в поддержку ложно понятой конкретности мифа, который усматривает данную конкретность в организме и органической форме. Возвращение к этому типу конкретности означало бы отказ от завоеванной когда-то способности к абстрагированию – отказ, не сопровождаемый преодолением абстракции. Последняя выражает закосневшую в своей неподвижности рациональность. Определения, которые выступают в качестве абстрактных обобщений – в сфере экономики, общества, политики, морали, – не дают разуму того, что по праву ему принадлежит. Эти определения не учитывают фактическую сторону вещей, такого рода пустые абстракции можно использовать каким угодно образом. Только за пределами данных абстракций встречаются единичные случаи понимания, соответствующие особенностям каждой конкретной ситуации. Несмотря на то что мы ожидаем от них основательности, подобные озарения «конкретны» только в производном смысле; но в любом случае их конкретность лишена вульгарного смысла, который термин «конкретное» приобретает, когда его употребляют для доказательства того, что та или иная точка зрения – это точка зрения самой жизни. Абстрактность сегодняшнего мышления двусмысленна. С точки зрения мифологических учений, в которых природа заявляет о себе довольно наивным образом, способ абстрагирования, каким пользуются, к примеру, в естественных науках, является полезным достижением рациональности, позволяющим слегка приглушить сияние природных явлений. С перспективы разума тот же процесс абстрагирования представляется природно детерминированным; он вырождается в пустой формализм, под маской которого естественное получает полную свободу действий, поскольку не допускает рационального постижения, способного с ним справиться. Господствующая абстрактность демонстрирует, что процесс демифологизации еще не завершен. Современное мышление стоит перед вопросом, следует ли ему открыться навстречу разуму или же продолжить борьбу с ним, оставаясь закрытым. Оно не может преодолеть установленную им самим границу без того, чтобы коренным образом не изменить ту экономическую систему, которая образует его содержание; последняя влечет за собой сохранение современного способа мышления. Другими словами, неконтролируемое развитие капиталистической системы обуславливает неконтролируемый рост абстрактного мышления (или же принуждает его застревать в ложной конкретике). Чем сильнее абстрагирование, тем большему забвению подвергается человек, не управляемый разумом. Если его мысль на полпути сворачивает в абстракцию, тем самым мешая проникнуть в себя подлинному знанию, человек снова оказывается под властью природы. Вместо того чтобы подавить силы природы, заблудившееся мышление само провоцирует их неподчинение себе, пренебрегая тем разумом, который только и в состоянии противостоять этим силам и способен заставить их подчиниться. То, что темные силы природы продолжают восставать с невиданной грозностью, – простое следствие беспрепятственного распространения власти капитала.
