Именно такой разборчивый подход к родной истории делает их произведения и современными, и интернациональными, и высокохудожественными. Ибо они служат не изолированию, а приобщению, не самовосхвалению, а самопознанию.
Только благодаря такому подходу историческое произведение может гармонично сочетать историческую память с историческим глазомером, без которого немыслимо поступательное историческое развитие человеческого общества.
МЫСЛИ О СУДЬБАХ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Тема социализма и судеб национальных культур, как одна из главных нравственных проблем века, ставится не сегодня, не вчера, — она зародилась на стыке двух эпох, еще в те грозные октябрьские дни, которые потрясли мир. С тех пор прошло шестьдесят лет, и с тех пор проблема социализма и национальных культур ни на мгновение не была снята с повестки дня, она как и у нас в стране, так и за ее пределами стала предметом горячего обсуждения, не оставляя никого равнодушным.
Многовековой социальный опыт народов не знает случая, когда все новое не встречало бы сопротивления, не вызывало бы сомнений. Диалектически вполне закономерно, что историческое развитие наших народов в минувшее шестидесятилетие прошло сквозь эти сомнения и неодобрения наших недругов, которые порою выражались то скрытно и тайно, из-за угла, то нагло, открыто, как объявление войны.
Таким образом, многонациональная литература неразрывно развивалась в этой нелегкой борьбе наших народов. У некоторых из них литература зародилась в своей истории совсем недавно, где-то после войны, и приятно сейчас видеть: кое-кто из основоположников здесь, с нами, за нашим круглым столом. Пусть это ныне широко известный Рытхэу, Шесталов или еще совсем молодой Санги — читая их, я не перестаю удивляться, когда в их зрелых произведениях не обнаруживаю промахов, присущих обычно первому шагу начинающей, не окрепшей еще литературы.
Тут следует сказать, что характерное своеобразие общественного развития так называемых малых народов, благодаря Октябрьской революции сделавших качественный скачок от патриархально-феодального строя в социализм, минуя целую формацию, видимо, не могло не оказать существенного воздействия и на особенности развития младописьменной литературы. Когда свершается подобный скачок в общественном строе, минуя, казалось бы, при естественном своем развитии неизбежную стадию, то вполне закономерен такой же качественный скачок и в сфере интеллектуального развития.
И тут мне невольно приходит в голову такая странная мысль: насколько обогатит этот преждевременный и как бы искусственно ускоренный путь историю литературы этих младописьменных народов? Тем более если учесть, что эти основоположники младописьменной литературы создают свои произведения не на родном языке. Не отразится ли в какой-то мере, как мне иногда кажется, неизбежный при таком скачке, так сказать, «провал памяти», явный обрыв в полосе истории, отсутствие, быть может, необходимого звена в цепи естественного развития? Звена, скажем, всегда связывавшего естественным мостиком фольклор и современную зрелую литературу?.. А если отразится, то как? В какой степени?
Наш народ пережил не одно суровое испытание. В том числе и самое жестокое — испытание войной, от которой, к нашей гордости, отделяет нас теперь более сорока лет мирной жизни. За это время раны, нанесенные войной, залечены. И давно восстановлена экономика страны. На месте дотла разрушенных городов выросли теперь прекрасные города. Там, где торчали искореженные снарядами, обуглившиеся в огне пожарищ леса, шумят теперь зеленые массивы. За это время сровнялись с землей и окопы, обильно залитые кровью солдат. Как видите, внешние приметы войны давно исчезли. И, казалось бы, люди имеют вроде бы основание предать забвению все горькое прошлое, пережитое и великодушно простить все зло. Во все времена человеческая натура отличалась такой странностью. Боль, бывало, проходила. Рана заживала. Обида забывалась. И даже, случалось, со временем инвалид учился не замечать свой протез, привыкая к нему по горькой, повседневной необходимости. Но был ли в истории случай, чтобы притуплялась сама память человечества и забывались муки и страдания народов?
Нет, этого никто не забудет, и мы не забудем, покуда в наших глазах еще не померк свет.
Было время, когда люди, побуждаемые чисто гуманными чувствами, старались направлять усилия общества на защиту уцелевших редких птиц и зверей от неудержимого азарта истребления. Безусловно, это было и является благородным делом для всех нас. Теперь встала гораздо более серьезная проблема, проблема, которая стоит нынче перед миром, перед людьми, независимо от различия их идеологий, рас и религий. И в этой борьбе не должны мы ни на минуту забывать, что впереди этого людского благородного устремления должны идти писатели.
Разумеется, у писателей в руках нет власти, нет армии. Но зато «наше чернильное племя», как окрестил нас Л. М. Леонов, располагает не менее реальной силой «глаголом жечь сердца людей», и мы должны, не колеблясь, посвятить весь жар своей души и талант общей борьбе всего прогрессивного человечества. То есть — оказывать постоянное, авторитетное воздействие на сознание и разум людей в деле сохранения всеобщего покоя, прочного и гарантированного мира на земле. Для достижения нашей великой цели надо уметь пробуждать чувства добрые, неизменные у людей. Известно, в истории человечества не было ни одного дня, ни одного мгновения, когда бы не велась непримиримая борьба с всякого рода злом, злом большим и малым. Не преувеличение, что сама история состоит из опыта жестокой борьбы добра со злом. Зло как явление вроде однолико и однозначно, но его проявления...
Да, на этом стоит как раз остановиться более подробно. Зло, как и добро, является проявлением, связанным с психикой самого человека. И в этой связи мне хочется задать самому себе один вопрос: бывает ли сугубо национальное проявление зла, со свойско-национальным оттенком или какой-нибудь чертой, характерной только для той или другой нации? Может ли быть так, что национальная особенность психики может отразиться на характере самого зла?
И вот, к примеру, в разгар минувшей войны с заклятым врагом прогресса — фашизмом — в далеком киргизском ауле какие-то темные личности угнали четырех лошадей, с таким трудом ухоженных и откормленных малолетними школьниками для весенней вспашки. Вслед за ними подкрадывается волк и грозит жизни безоружного мальчика возле трупа убитой бандитом лошади. По масштабу эти три вида зла разные: фашисты, воры и волки. Но по сути своей они одинаковые, а следовательно, нет зла маленького, нет зла большого, так же как нет и не бывает зла узконационального, продиктованного психическими и этническими особенностями, а есть зло многоликое, многогранное, разномасштабное, всегда страшное, во всех своих проявлениях коварное, приносящее собой людям страдания и причиняющее боль. Но зло не всегда выступает в своем отпугивающем чудовищном обличье. Изначально оно рождается где-то в глубине темного тайника, тщательно скрытого от человеческих глаз, робко, боязно, зреет медленно, быть может, долго. И поэтому чуткий и прозорливый художник не должен равнодушно-сонно взирать на любое, пусть даже изначально безобидное, незначительное проявление зла, будь оно в быту человеческом или в организме общества. Талант писателя, подобно лучу прожектора, направленного во тьму, должен проникать в эти коварные тайники нечистой силы и учуять и усмотреть раньше других опасность еще в самом зародыше, высветляя и выставляя ее перед карающим судом народа, не позволяя разрастись в страшное чудище.
Таким образом, своевременно увидеть зло, разоблачить его, предупредить о нем человечество — вот одна из едва ли не главных обязанностей художника-гуманиста, художника-гражданина. Процесс этот сложный, глубинный, требующий от каждого из нас психологического проникновения в самую суть происходящего драматического события. Независимо от характера эпохи, социального строя, экономического уклада жизни, люди во все времена в своих лучших мечтах, идеалах и устремлениях, бесспорно, были такими же, как и мы, — беспокойными, ищущими и озабоченными судьбами мира, прилагавшими все силы и умение к тому, чтобы усовершенствовать, улучшить саму жизнь. Стремления к совершенствованию заложены в природе самого человека. Испокон веков у человека были две среды, всегда и во все времена объективно воздействовавшие на его личностное формирование и развитие его деятельности. Это, во-первых, социальный строй, во-вторых, окружение природы. Свои как умственные, так и физические усилия человек направлял на весьма благородные дела и идеалы, одним из главных являлось желание преобразить природу и усовершенствовать общественный строй. В этой древней мечте человека заложено высокое стремление гуманизма. И вообще все его сознательные поступки подчинены этим двум извечным устремлениям.
