Ночь темна, глуха, беззвездна. Дождь прекратился, хотя земля по-прежнему представляет собой сплошную раскисшую глину, а фонарь над воротами постоялого двора отражается в лужах, покрывающих дорогу. Это единственный источник света, и Паскуаль Рапосо задумчиво останавливается перед ним. Его шинель застегнута на все пуговицы, а андалузская шляпа натянута до бровей. Огонек сигары освещает при каждой затяжке нижнюю часть физиономии Рапосо.
Внезапный шум за спиной заставляет его обернуться. Какая-то тень отделяется от моста и движется во мраке, пока не приобретает человеческие очертания. Мгновением позже трактирщик Дюран разражается бранью, потому что его сапог угодил в жидкую грязь, потом пожимает Рапосо руку.
– Как дела в городе? – спрашивает Рапосо.
– Все в порядке. Птички в клетке, а мэр довольно потирает руки.
– Что с ними будет дальше?
– Посидят под замком, а утром о происшедшем сообщат шевалье д’Эсмангару.
– Это еще кто такой?
– Бездельник, живущий в замке позади постоялого двора. Этот замок видно с дороги, если едешь со стороны Мон-де-Марсана. Дворянин, владеет половиной Тартаса со всеми его лесами и охотничьими угодьями, а заодно выступает префектом всего района: словом, официальная власть для всяческих местных разборок… Руйе пишет отчет, чтобы отвезти ему в замок.
– А когда этот шевалье приедет взглянуть на наших пташек или решит, что с ними делать?
– Не могу сказать. Бездельники вроде него обычно просыпаются поздно, за исключением случаев, когда выезжают на охоту. Не думаю, что он позволит тревожить себя раньше полудня.
Рапосо затягивается сигарой.
– Как вели себя эти двое?
– Думаю, так себе. Руйе рассказал, что птенчики полезли на рожон, пришлось применить силу.
В сумраке Рапосо улыбается, представив себе эту сцену.
– И много силы?
– Достаточно, чтобы они угомонились… Так мне сдается. Бернард, сержант гвардейцев, постарался от души. Они ему показались дерзкими наглецами, особенно тот, что повыше.
Рапосо делает последнюю затяжку и роняет докуренную сигару на землю, меж сапог.
– Ты знаешь гвардейца, который остался там, внутри?
– Да, его зовут Жарнак… Славный малый. Женат на дочке булочника, кузена моей супруги.
– Черт возьми… Вы тут все, как я погляжу, родственники и кумы.
– Почти все. И, как видишь, в этом есть свои плюсы.
– Раз так, давай потолкуем с этим твоим родственником.
– Как хочешь. – Двое мужчин пешком направляются к постоялому двору. – И кстати… Ты уверен, что эти двое старикашек в самом деле английские шпионы?
– Похоже на то.
– Надеюсь, это не слишком осложнит мне жизнь. Ты меня понимаешь.
– С какой стати? Ты всего лишь передал властям анонимное письмо, которое некто вручил тебе в трактире.
– Да-да, конечно… А если они спросят, кто это был?
– Если спросят, скажешь им, что какой-то человек оставил записку и ушел. И что ты ни за что не отвечаешь. Ты всего лишь исполнил свой долг жителя города и гражданина.
– Но ведь они действительно шпионы, верно?
– Видишь ли, Дюран… Думай лучше о луидорах, которые я сунул тебе в карман, и не хватай меня за яйца.
Они застали Жарнака в тот миг, когда он, сидя перед камином и прислонив ружье к стене, беседовал с хозяином постоялого двора. Гвардеец – мужчина среднего возраста и простецкой наружности. Он расстегнул камзол и жадно поглощает кусок сыра, прихлебывая из стакана вино. Дюран представляет Рапосо как старого знакомого и путешественника, который по пути остановился в их городке и теперь интересуется происшествием с двумя английскими шпионами.
Некоторое время все трое обсуждают подробности. Жарнак утверждает, что кучер, сопровождавший шпионов, заперт наверху в своей комнате, карета так и стоит под навесом вместе с прочими экипажами, а лошади распряжены и отдыхают в конюшне.
– А что с багажом? – любопытствует Рапосо.
– Пока ничего, – отвечает гвардеец. – Лежит у них наверху, кроме конфискованных бумаг, которые увезли мои приятели. А кое-что так и осталось в берлинке… Завтра мы им, скорее всего, займемся вплотную.
Они разговаривают еще некоторое время, ровно столько, чтобы трактирщик от души посетовал на сложные времена, на то, что люди проезжают через городок самые разные, на вероломство англичан и пользу таких людей, как, например, их приятель Жарнак, его гвардейцы и сержант, охраняющие закон и порядок. Несколько минут спустя, считая, что атмосфера полностью разрядилась, Рапосо встает, расплачивается за вино и предупреждает, что пойдет взглянуть на лошадь, оставленную в конюшне без корма. Обменявшись с ним многозначительным взглядом, Дюран вызывается его сопровождать. Застегнув шинель, Рапосо зажигает фонарь и в сопровождении трактирщика выходит прочь в ледяную сырость ночи, все еще темной и глухой, направляясь к конюшне и навесу. Последний представляет собой деревянную постройку, крытую черепицей, предохраняющую экипажи от капризов погоды. Сейчас под навесом виднеется только берлинка академиков, черная и неподвижная, снятые с осей оглобли приставлены к деревянному чурбаку.
– Чего ты здесь забыл?
– Молчи и наблюдай. А позже скажешь, что ничего не видел.
На багажнике, все еще укрытом парусиной, покоится багаж академиков. Взобравшись по приставной лестнице, Рапосо приподнимает парусину и фонарем освещает тюки.
– Эй, это нельзя трогать, – говорит ему трактирщик.
– Захлопни пасть, черт бы тебя подрал.
Свертков с «Энциклопедией» он насчитал семь – увесистых, надежно упакованных в вощеную ткань и обернутых прочной веревкой. Рапосо ощупывает их и что-то прикидывает в уме с едва заметной удовлетворенной улыбкой. На самом же деле он размышляет про вес и габариты. Как их увезти отсюда? Тут понадобится как минимум еще одна верховая лошадь. Два свертка на круп его коня, да еще пять на другое животное. Так или иначе, он уже запланировал, как действовать, хорошо знает местность, к тому же слишком далеко везти книги все равно не придется.
– Разыщи-ка мне мула, Дюран.
Светает. Сероватый свет, проникающий сквозь застекленное грязное окошко под потолком, освещает измученное лицо адмирала. Он ненадолго задремал, съежившись от холода, на тюфяке из кукурузной соломы, брошенном на каменную скамью, укрытый пальто и худым грязным одеялом. Совсем окоченев, силясь осознать, что происходящее с ним – реальность, а не ночной кошмар, дон Педро проводит рукой по небритым щекам, моргает и смотрит на дона Эрмохенеса, лежащего на другом матрасе под пальто и одеялом, таким же засаленным, как и то, которым укрыт адмирал, бледного, с воспаленными от бессонницы глазами.
– Давно не спите? – спрашивает дон Педро.
– Я и не засыпал.
С болезненным усилием адмирал откидывает одеяло и кое-как садится, сжав голову руками.
– Сколько продлится этот кошмар? – спрашивает дон Эрмохенес.
– Не знаю.
Сверху в дверь камеры врезана решетка, сквозь которую можно увидеть темный коридор и закрытую дверь. Дон Педро встает, разминает, как может, свои затекшие члены, приводит в порядок мятую одежду, осматривается и подходит к решетке. Он берется руками за железные прутья и зовет, но никто не откликается. В отчаянии оборачивается и встречает страдающий взгляд дона Эрмохенеса, который смотрит на друга так, будто в его руках или, по крайней мере, в его ведении лежит решение их зашедшей в тупик судьбы.
– Что случилось? – спрашивает библиотекарь.
– Очевидно, нас с кем-то перепутали.
– Чушь какая! Но с кем же?
– Этого я не знаю.
Камера представляет собой длинный, узкий пенал, влажные стены покрыты царапинами и непристойными надписями. В одном углу стоит жестяная посудина, чтобы заключенные справляли нужду. Оба пленника украдкой используют этот сосуд для малых отправлений, стыдливо избегая взглядов друг друга.
– Это неслыханно, – возмущается дон Эрмохенес.
Адмирал напрягает память, силясь восстановить картину событий. Вспомнить все обстоятельства, которые привели его сюда. Он путается в фактах и бесчисленных вопросах, силясь объяснить себе поведение гвардейцев, хамство сержанта, недоверчивость мэра Руйе.
– Да еще эти намеки насчет Англии, – бормочет он. – Все это очень и очень подозрительно.
– Но что все это означает?
– Франция находится в состоянии войны, как и Испания. Возможно, нас приняли за иностранных шпионов.
У дона Эрмохенеса открывается рот.
– Нас с вами? Что за безумие! И что нам теперь делать?
Адмирал садится на матрас, кутаясь в пальто, накинутое на плечи, и напряженно размышляет.
– Несчастья будто бы преследуют нас, – произносит он. – Сначала ограбление в Париже, теперь это.
– Господи, – вздрагивает библиотекарь, – не хотите ли вы сказать, что тут какая-то связь?
Дон Педро задумывается.
– Честно говоря, нет, я так не считаю, – заключает он. – Но такое количество злоключений, такое невезение просто удивляют.
