Пьеро Дельи Антони - Блок 11

Его язвительный тон разозлил Иржи, и тот, позабыв, что только что хныкал от боли, резко выпрямился и отошел мелкими нервными шажками в темноту, раздвинув по дороге висевшие на веревке комплекты эсэсовской униформы.

Яцек тем временем, отойдя в глубину барака, принялся осматривать прачечную, заглядывая в каждый ее уголок. Он приподнимал то одну, то другую кипу одеял или одежды, засовывал под нее руку, переходил к следующей кипе… Это было похоже на тщательный обыск. Моше, подняв глаза и понаблюдав за Яцеком, покачал головой.

Староста блока, дойдя в своих поисках уже до середины помещения, вдруг воскликнул: «А-а, вот!»

Через несколько секунд он вернулся к столу. Другие Häftlinge увидели в тусклом свете лампочки, что он держит в руке большой ломоть черного хлеба – хлеба заплесневелого и рыхлого.

– Я знал, что кто-нибудь здесь какой-нибудь кусочек да и припрятал… Так обычно поступают новички, которые пытаются хитрить и создавать себе запас… Однако такие хитрецы зачастую попадают в крематорий еще до того, как успевают своим запасом воспользоваться…

Одного лишь взгляда на заключенных вполне хватило бы для того, чтобы понять, как сильно им сейчас хочется есть. Но никто из них не осмелился к этому капо даже подойти.

Яцек достал ложку, один край ручки которой был отточен до такой остроты, чтобы служить в качестве ножа, и положил хлеб на стол. Девять пар глаз следили голодным взглядом за его движениями. Он уже начал было резать хлеб, когда раздавшийся решительный голос Отто – «Стой!» – заставил его замереть.

Яцек поднял глаза и увидел, что Отто смотрит на него угрожающе. Алексей тут же машинально напрягся, чтобы в случае необходимости вмешаться.

– Оставь этот хлеб. – Голос Отто был твердым и решительным. В нем не чувствовалось ни малейшего страха, ни малейших колебаний. Только непреклонная воля. – Оставь его.

Яцек криво ухмыльнулся.

– А с какой стати я должен это сделать? – спросил он.

– Мы здесь не в блоке, и ты больше не Blockältester. И эсэсовцы тебе на помощь не придут. Ты тут один-одинешенек – точно так же, как и все мы. Хлеб будет разделен поровну.

У них у всех тут же заурчало в желудках. Конечно, если разделить этот хлеб на десять частей, каждый получит лишь маленький кусочек, но это ведь лучше, чем вообще ничего, тем более что ужин достался им совершенно неожиданно.

– Но его нашел я, а потому он принадлежит мне. Разве нет?

– Конечно, нет. В эту ночь мы здесь все равны. Нацистские законы здесь, в этом бараке, не действуют. Нам уже больше не нужно ни перед кем пресмыкаться ради того, чтобы нас не избили и не отправили на тот свет. Здесь, в этом бараке, этой ночью, у нас есть возможность снова стать людьми. Мы все равны. И этот хлеб будет разделен на всех.

Алексей оскалил зубы, уже вот-вот намереваясь затеять драку. Яцек же молча размышлял над тем, как ему в данной ситуации следует поступить.

После нескольких – бесконечно долгих – секунд молчания Blockältester приподнял руку и жестом попытался успокоить Алексея – таким же самым жестом, каким успокаивают насторожившуюся свирепую собаку.

– Ну что ж, ладно, – сказал он. – Этот кусок, разделенный на десятерых, не насытит ни одного. Но если уж ты так хочешь…

Отто, подойдя к столу вплотную, достал свою собственную ложку и отточенным краем ручки поделил хлеб с хирургической точностью на десять почти абсолютно одинаковых частей. Эти десять кусочков лежали в один ряд на столе – полузасохшие, зеленоватые, но тем не менее ужасно соблазнительные.

– Отвернитесь, – потребовал Отто.

Другие заключенные повиновались. Моше поднялся из-за стола и отошел в глубину барака. Даже Алексей, бросив на Отто испепеляющий взгляд, повернулся к нему спиной.

«Красный треугольник» разложил кусочки хлеба в один ряд уже совсем в другом порядке.

– Элиас! – позвал он.

– Третий, – ответил раввин не оборачиваясь. Затем он подошел к столу, и Отто отдал ему кусочек, лежавший в ряду третьим.

– Иржи!

– Десятый.

Теперь и «розовый треугольник» получил свою порцию.

– Берковиц!.. Аристарх!.. Яцек!.. Алексей!.. Эй, ты, как тебя зовут?

Худосочный парень ограничился лишь тем, что сказал: «Пятый».

– Моше!

– Никакой.

На несколько секунд в бараке установилась напряженная тишина. Затем Отто снова позвал:

– Моше!

– Никакой, я тебе сказал. Я этот хлеб есть не хочу. Он, вполне возможно, заражен черт знает какой гадостью.

– Моше! Мы ведь даже не знаем, принесут ли нам сюда чего-нибудь поесть. Я…

Моше подошел к столу.

– Ну ладно, давай любой.

Он схватил один из кусочков наугад. Затем подошел к Яну, лежавшему неподвижно на полу, и протянул ему этот кусочек.

– Этот хлеб заплесневелый, и поэтому я его есть не хочу. Я привык к более качественной пище…

Старик посмотрел на кусочек хлеба, не понимая толком, о чем идет речь. Его взгляд был отрешенным… И вдруг его сознание прояснилось.

– Спасибо тебе, но мне это уже не нужно…

– Не говори глупостей, Ян. Я…

– Нет, послушай меня. Я скоро умру. Я уже больше не могу все это терпеть. У меня нет сил на то, чтобы сопротивляться. Понимаешь? Этот кусочек хлеба пропадет даром.

Старик начал кашлять, трясясь всем телом.

– Послушай, меня не интересует, можешь ты все это терпеть или не можешь. Ты должен съесть этот хлеб. Или ты хочешь, чтобы я отдал его Яцеку?

Старик отрицательно покачал головой в знак того, что не хочет. Моше даже показалось, что он усмехнулся.

– Ну ладно, уговорил… – кивнул затем Ян.

Однако не успел он поднести хлеб ко рту, как вмешался Отто.

– Если ты хочешь отказаться от своей порции, Моше, – что ж, отказывайся. Однако она будет поделена между всеми остальными. Она принадлежит коллективу.

– Не смеши меня, Отто. Если разделить этот кусочек на девять частей, то такой части будет мало даже мышонку. Ты хотя бы раз попытайся подумать собственной головой, не спрашивая у своей партии, что тебе следует думать.

Моше снова принялся раскладывать клочки бумаги.

Дележ хлеба закончился, и началось его поедание. Одни ели медленно, с наслаждением, другие слопали свою порцию почти не жуя. Не прошло и минуты, как все было проглочено.

– На столе осталось несколько крошек, – вдруг сказал Моше. – Их ты тоже намереваешься делить, Отто?

«Красный треугольник», ничего не отвечая Моше на этот его провокационный вопрос, повернулся к Яцеку и сказал:

– Раз уж этот хлеб нашел ты, то, так и быть, крошки принадлежат тебе.

Яцек, поначалу слегка опешив от подобного заявления, затем с невозмутимым видом подошел к столу. Распрямив ладонь и проведя ее ребром по шершавой деревянной поверхности стола, он смел все крошки в подставленную другую ладонь. Потом запрокинул голову назад и – под завистливыми взглядами некоторых из заключенных – высыпал крошки себе в рот.

– Вот такой была бы премия за хорошую работу в твоем колхозе? – спросил у «красного треугольника» Моше.

Отто сердито отвернулся.

Берковиц стал медленно ходить, слегка волоча ноги, вокруг стола. Он то и дело останавливался, сдвигал очки на лоб и массировал себе переносицу. Он представлял собой человека, привыкшего быть хозяином своей собственной судьбы. Даже в лагере ему при помощи кое-каких влиятельных знакомых удавалось в определенной степени держать под контролем все то, что с ним происходило. А вот здесь, в этом бараке, его дальнейшая судьба почти полностью зависела от окружающих его людей… Берковиц подошел к Моше и, показав пальцем на клочки бумаги, спросил:

– Что это ты делаешь?

– Восстанавливаю листки бумаги.

– А зачем?

Моше пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Возможно, я делаю это потому, что больше мне заняться нечем. А может, чтобы не чувствовать себя сломленным эсэсовцами. А может…

Он замолчал на пару секунд – время, достаточное для того, чтобы положить на свое место два последних клочка. Теперь уже все листки были восстановлены. Они покрывали собой почти всю поверхность стола.

– Мне нравятся пазлы. Я всегда очень сильно ими увлекался. Herr Kommandant любит играть в шахматы, а я их терпеть не могу. От этих идеально ровных линий белых и черных квадратов мне становится аж тошно. А вот что они нравятся немцам – это меня не удивляет. Я же предпочитаю пазлы. Один раз я купил красивейший русский пазл из пятидесяти тысяч кусочков.

– Я никогда даже и не пытался возиться с пазлами.

– Ты был слишком занят накопительством денег, Берковиц. Скажи честно, тебе когда-нибудь доводилось наслаждаться приятным бездельем? Тебе доводилось потратить два или три часа своего времени на занятие, от которого нет абсолютно никакого толку?

Берковиц прикоснулся ладонью к разложенным на столе обрывкам.

– Видишь? – продолжал Моше. – Чтобы правильно разложить части пазла, нужно уметь замечать мелкие детали. Вначале главной подсказкой тебе служат цвета. Затем старайся научиться различать контуры, изгибы… Чтобы добиться успеха, ты должен выработать у себя способность выявлять даже самые незначительные различия, однако при этом не следует упускать из виду общую картину. У тебя ничего не получится, если ты всецело сконцентрируешься на одних лишь мелких деталях. Ты должен постоянно представлять себе изображение в целом. Общее и частное, большое и маленькое – заставляй себя думать одновременно об обеих этих противоположностях.