В третий или четвертый визит она предложила наконец погадать ему на картах.
Мальчик принес деревянную коробочку. Эфросинья открыла крышку, достала колоду карт Таро и поместила ее, обернутую в пурпурный шелк, в центр стола. (Все ценное должно храниться завернутым и разворачиваться очень, очень медленно.) Освободив карты, она расстелила шелковую ткань на столе. (Все ценное следует оберегать от соприкосновения с грубыми поверхностями.) Гадалка перетасовала карты и протянула их Кавалеру, чтобы он перетасовал их еще раз.
Карты оказались сальными на ощупь. К тому же, в отличие от карт ручной работы, которые Кавалер привык видеть в гостиных благородных семейств, эти были неаккуратно отпечатаны с деревянных клише грязными красками.
Получив колоду обратно, гадалка ласковым движением развернула карты веером, долго смотрела в них, а потом закрыла глаза.
Я стараюсь сделать краски яркими, – пробормотала она.
В самом деле, – сказал Кавалер, – краски выцвели.
Я представляю себе людей, – продолжала гадалка. – Я их знаю. Они начинают двигаться. Я слежу за их движениями, вижу, как ветер треплет одежды. Я слышу взмахи лошадиных хвостов.
Она открыла глаза и запрокинула голову: Я чувствую запах травы, слышу лесных птиц, журчание воды и звук шагов.
Это же только картинки, – перебил Кавалер и удивился собственному нетерпению: по отношению к Эфросинье? Или к картинкам?
Она сложила колоду и протянула ему, чтобы он выбрал карту.
А разве не полагается раскладывать их на столе?
Эфросинья делает это так, мой господин.
Он вытащил карту и отдал гадалке. Ах, – воскликнула она, – Его превосходительство выбрал самого себя.
Кавалер, улыбаясь: – И что же говорит обо мне эта карта?
Она посмотрела на карту, нерешительно помолчала, а потом завела певучим голосом: – Карта говорит, что вы… покровитель наук и искусств… умеете направлять реки фортуны и нужные вам русла… стремитесь к власти… предпочитаете действовать за сценой… неохотно доверяете людям… Я могу продолжить, – она подняла глаза, – но скажите Эфросинье, мой господин, права ли она?
Вы говорите это потому, что знаете, кто я такой.
Мой господин, таково значение этой карты. Я ничего не придумываю.
А я пока что не узнал ничего нового. Дайте взглянуть.
На карте, которую она протянула ему, зажав между указательным и средним пальцем, грубо нарисован мужчина в элегантных одеждах, с большой чашей или вазой в правой руке. Левая рука небрежно покоится на подлокотнике трона. Нет.
Но это точно Его превосходительство. Король Кубков. Это не может быть никто другой.
Она переворачивает колоду и расстилает ее перед ним на шелковом платке, чтобы показать, что все карты разные и из семидесяти восьми он мог выбрать любую. А выбрал именно эту.
Хорошо. Давайте следующую.
Эфросинья снова перемешала колоду и протянула ему. На этот раз, прежде чем отдать, он сам посмотрел на карту, которую выбрал. Женщина с большой чашей или вазой в левой руке, в длинном развевающемся платье, на троне более скромных размеров.
Гадалка кивнула. Это супруга Его превосходительства.
Почему? – раздраженно спросил он.
Королева Кубков – чрезвычайно одаренная личность, – сказала Эфросинья. – Она очень нежная… романтичная… в ней чувствуется нечто нездешнее… она очень восприимчива… обладает внутренней красотой, которая не нуждается во внешнем обрамлении… и у нее нет ни одного…
Довольно, – оборвал Кавалер.
Правильно ли я описала супругу Его превосходительства?
Вы дали такое описание, под которое желала бы подходить любая женщина.
Возможно. Но не всякая подходит. Скажите Эфросинье, права ли она.
Сходство есть, – неохотно процедил Кавалер.
Готов ли Его превосходительство вытащить еще одну карту?
Почему бы и нет, – подумал Кавалер, – следующая карта уж точно не может относиться к моей семье. – И выбрал карту.
Ах…
Что?
Энергичный… приятный… носитель новых идей и возможностей… артистичный и утонченный… часто скучает, нуждается в постоянной стимуляции… человек строгих принципов, но легко увлекающийся… Это Рыцарь Кубков!
Эфросинья какое-то мгновение изучает карту. Мой господин, это человек, способный на большое двуличие.
Она смотрит на Кавалера. Его превосходительство узнал человека, которого я описала, я вижу по лицу. Они в близком родстве. Это не сын. Не брат. Может быть…
Дайте посмотреть, – говорит Кавалер.
На карте изображен Чарльз – молодой человек на коне, с непокрытой головой, с длинными, рассыпанными по плечам волосами, в простой тунике и коротком плаще. Вазу или чашу он держит перед собой в руках, точно протягивая ее кому-то. Кавалер вернул карту Эфросинье.
Не представляю, кто это может быть, – сказал он.
Она ответила загадочным взглядом. Не желает ли Его превосходительство попробовать еще раз? Вы не верите Эфросинье. А карты не лгут. Смотрите, сейчас я их хорошенько перемешаю.
Еще одна карта, еще один молодой человек.
Но это поразительно! – вскричала Эфросинья. – Никогда за все время, что я гадаю по картам, никто не вынимал четыре связанные между собой карты подряд.
На сей раз молодой человек идет по дороге, внимательно глядя в сосуд, который несет в левой руке и поддерживает ладонью правой. Чаша прикрыта полой плаща, будто для того, чтобы спрятать содержимое. Молодой человек одет в короткую тунику, открывающую бедра и выпуклость гениталий.
Паж Кубков, – сурово изрекла гадалка, – поэтический юноша, склонный к… размышлениям и ученым занятиям… большой ценитель прекрасного, но, кажется… не обладающий достаточными способностями, чтобы самому заниматься искусством… еще какой-то младший родственник… точно не вижу, но, по-моему, он является другом вашей жены… которая вскоре…
Кавалер нетерпеливо отмахнулся. Покажите что-нибудь еще, – сказал он. – Меня интересуют все ваши трюки.
Еще одну карту, мой господин.
Только одну. – Демонстративно вздохнув, он протянул руку за картой, последней.
Ах, вот это для меня! – воскликнула Эфросинья. – Но также и для вас. Какая удача!
Надеюсь, не очередной представитель семейства Ваз.
Она, улыбаясь, покачала головой и показала карту.
Не узнает ли Его превосходительство этого светловолосого юношу с кожаным мешком цвета индиго через плечо и сачком для бабочек?
Кавалер молчит.
Его превосходительство не видит, как юноша оступается и падает в пропасть?
Пропасть?
Но это не страшно, – продолжает она, – ведь он бессмертен.
Ничего не понимаю! Кто это такой?
Дурак.
Что еще за дурак? – кричит Кавалер, вспыхнув. Из угла выходит одноглазый мальчишка.
Мой сын.
* * *
Снова у Эфросиньи.
Она сказала, что может ввести его в транс, хоть и не уверена, что ему это понравится. Его превосходительство желает видеть только то, что и так видит.
Ее приходится уговаривать. Но вот все свечи, кроме жертвенной, загашены. Юный Пумо принес напиток. Кавалер откинулся на спинку кресла.
Я ничего не вижу, – сказал он.
Закройте глаза, мой господин.
Он поплыл куда-то. Позволил апатии, кроющейся под его энергией, взять верх. Раскрыл, как разводной мост, свои убеждения, чтобы пропустить огромный корабль ясновидения.
Откройте глаза…
Комната исчезла. В напитке, должно быть, содержался опиум – Кавалер видит себя в громадном подземелье, или гроте, или пещере. Повсюду сияют картины. Стены молочно-белые, как тот стеклянный ларчик, который гадалка доставала во время его первого визита, как жирные руки короля. На стене танцует толпа.
Вы видите свою мать? – спрашивает голос Эфросиньи. – Люди всегда видят своих матерей.
Разумеется, нет, – отвечает Кавалер и протирает глаза.
Видите ли вы вулкан?
Он начинает слышать отдаленное шипение, рокот. Почти неслышный звук – и почти недвижные перемещения танцующих.
Звук и рисунок меланхолии.
Я вижу огонь, – говорит Кавалер.
Он хотел бы видеть огонь. А на самом деле видит черную, обрушившуюся вершину, о которой как-то упоминала гадалка. Гора, похороненная под своими же обломками. Он видит ее всего мгновение и скоро забудет об этом – об ужасном будущем. Залив без рыбы, без купающихся детей, вершина горы, лишенная привычного плюмажа, – одинокая куча пепла. Что же случилось с моим прекрасным миром? – вскричал Кавалер и взмахнул рукой в направлении свечи, словно желая зажечь ее вновь.
Маркиз де Сад назвал Италию – он посетил ее в 1776 году и встречался с Кавалером, который в то время готовился отбыть в очередной отпуск, – «самой красивой страной мира, населенной самыми отсталыми в мире людьми». Счастлив тот, кто много странствует: приехал и уехал, полный впечатлений, и те постепенно превращаются в суждения, а со временем – в ностальгию. Но каждая страна по-своему мила, как мил и каждый народ. В каждом фрагменте, в каждой частичке сущего есть что-то милое!
