– Да.
– Я всегда чувствую, когда я нравлюсь женщине. Даже когда она сама этого не хочет. И когда мы пошли потом к тебе, более, я думал, я тебя сейчас разорву. Ты сука, Йоланта, и я прибью тебя, ты меня слышишь?
– Еще одно матерное слово, и я кладу трубку.
– Ты знаешь, что я вижу из окна? Я вижу долбаный Крещатик. Мы могли бы смотреть на него вместе. Но ты решила все сделать по-другому. Ты знаешь, почему я всегда выбирал работу, где надо мной нет начальников?
– Почему?
– Потому что, как только кто-то говорит мне, что мне, мать твою, делать, я тут же даю в морду… Алло? Алло!
5
– Алло? Ты психованная?
– Я предупредила: еще один мат, и все.
– Не делай так больше, и я буду держать себя в руках. Возле тебя я отпустил себя, а ночью мне стало плохо. Потом рвота повторилась. В Пустомытах у меня есть знакомства в больнице, начмед – мой старый кореш. Мне прокапали, и стало легче, я предложил Богусу поехать на реку. Тут недалеко река Стрый. Хотел найти несколько камней для квартиры в Киеве.
– Речных камней?
– Да, простых речных камней. Это просто писк. Камни. Самый большой писк, какой только может быть. Японские миллионеры покупают куски скалы, а потом перепродают коллегам. Я не миллионер, не думай, что я это как-то подчеркиваю. Я говорю как есть. Я планировал поставить тут несколько здоровенных валунов.
– Алло. Можешь сейчас говорить?
– Да.
– А где ты?
– Я-а-а… я уже улеглась в постель. Мы же все рано ложимся спать.
– Ты лежишь в постели?
– Да. Укрылась одеялом, лежу в темной комнате. Тут приятно, просторно и уютно.
– Понятно. На чем я закончил?
– На камнях, кажется.
– Да, собирать камни – это стиль, понимаешь? Высокий стиль богатых. Здесь мало кто понимает эстетику богатства. Ты знаешь, Эдит Пиаф, когда разбогатела, не могла спать на кровати с балдахином. Вынуждена была всю жить спать на топчане, как в детстве. Это все воспитание. Его уже не вытравишь. Я планирую сделать здесь современный дизайн. Современные материалы, простые формы. Такой мегаполисный минимализм – металл, стекло, много пространства. Добавить к этому что-то необработанное. На кухне я планирую сделать каменную жаровню. Для этого мне нужен плоский камень. Камень можно будет раскалять и жарить на нем рыбу или яичницу. В японских ресторанах так делают. В тех, что подороже. Я хочу выложить их в углу одной из комнат – это будет что-то похожее на сад камней Рюандзи. Я люблю Японию, люблю Китай, люблю Лао-Цзы и сёгунов. Мы мыслим похоже, поэтому я люблю все эти их штучки: камни, суши, бонсай… Я хочу показать тебе эту квартиру. Тут громадные комнаты… Я кладу себе на колени один камень. Оп-па… Такой тяжелый, холодный… Когда мы ехали с Богусом назад, у меня было необычное… озарение. Я ощутил себя свободным. Я был счастлив, жив и благополучен. Я ехал в лучшей машине из тех, которые я знаю. У меня новая квартира, я ем в лучших ресторанах, где умеют готовить. В еде главное – качественные продукты. Я люблю что-то простое: отварную рыбу или омара – без приправ, просто и натурально. Качественные продукты у нас только в четырех ресторанах. Но они знают, что в суши рис должен быть теплым, а рыба – холодной. И я это знаю, я могу оценить их работу, поэтому я ем только самые лучшие суши. Мои ровесники переживают фрустрацию. Они в кризисе. А все потому, что играют не за ту команду, вот почему они во фрустрации. Вот почему не знают, что настоящее суши – это когда рис теплый, а рыба холодная. У меня нет никакого кризиса. И в этом состоянии я встречаю самую красивую женщину, которую я когда-либо видел. И теперь я не могу не думать о ней. Ты знаешь, о ком я?
– Догадываюсь.
– Человеку с моим статусом нужна такая же спутница. Такая же величественная, как жизнь, которой я живу. Я увидел, сколько может дать одна женщина, когда она – женщина. Я понимал, что буду ею обладать. Но скажи мне, скажи, почему эта женщина так поступила со мной? Почему?
Молчание.
– Алло… Ты слушаешь меня?
– Да.
– Вторую ночь подряд мне снились пауки. Большие черные пауки. Ни заснуть, ни проснуться, знаешь, как это? Я думал, что-то с печенью. В худшем случае язва. А мне сказали – опухоль. Представляешь? Рак. Алло? Скажи что-нибудь.
– Мне страшно. Что ты будешь делать?
– Уже поздно что-то делать. Мне сказали, она как кинжал – прорастет в печень. Только батя умер.
– А химиотерапия?
– Йоланта… Какое красивое имя. Это гексаграмма такая. Называется «Уже конец». Предпоследняя гексаграмма, уже некому делать химию… Я не буду больше говорить. Спокойной ночи, Йоланта. Только одно еще – не рассказывай никому пока, ага? Не рассказывай.
6
– Алло?
– Ты решила позвонить?
– Да. Я никому не говорила, так, как ты просил.
– Хорошо. Я хотел, чтобы ты меня поняла.
– Почему ты решил, что я могу тебя понять? Я не больна раком. Я не обречена, как ты.
– Йоланта… Не говори так. Ты понимаешь, ты единственная, кто может оценить всю мою ситуацию.
– Ты ошибаешься. Я не могу.
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже нет.
– Ты сука.
– Да, я сука, а ты болен раком. Чао.
7
– Почему ты отталкиваешь меня?
– А почему я должна принимать тебя? Потому, что ты скоро умрешь? Зачем мне тот, кто скоро умрет?
– Ты мне нужна, пусть на три месяца. На два месяца. Ты слышишь?
– Слышу.
– Я тебя люблю.
– А я не верю.
– Ты мне нужна.
– Вам нужна мама, а не я.
– Ты не понимаешь, какую ты мне муку причиняешь.
– Я? Вы меня хотите в чем-то обвинить?
– Я хочу просто говорить. Я не хочу ничего слышать, я хочу просто говорить. Мир?
– Разве я ссорилась с вами?
– Что делают мои братья?
– Братья ваши каждый свое делают. Яков работает над симфонией. Иван учится.
– Хорошо учится?
– Позвоните Майе, это она с ним уроки делает.
– Йоланта. Я тебя люблю.
– Я не верю.
– Я скоро умру. Мне незачем врать.
– Та девушка, в которую вы влюбились, существует только в вашем воображении. Это не я.
– Ты к чему ведешь?
– Быть с таким мужчиной – мечта любой женщины. Я могла бы стать вашей наложницей. Я бы притворялась, что влюблена в вас. Или мы бы просто занимались сексом. Потом вы переписали бы на меня квартиру, машину и счет. Вы сделали бы так, правда?
– Клянусь, лишь бы ты была со мной эти дни.
– Вы готовы на все, лишь бы не видеть, кем я есть на самом деле. Вы были откровенны со мной, и я тоже должна быть откровенна с вами. Пообещайте, что это только между нами.
– Клянусь!
– Я беременна от Якова.
Молчание.
– Эй, господин интеллектуал! Вы еще там?
– И давно вы вместе?
– Мы были любовниками еще в Киеве. Мне не так важно быть у мужчины единственной, как другим.
– Расскажи мне про вас.
– Я пришла к ним на студию, мне нужно было найти кого-то, кто сказал бы мне несколько слов про песни, которые я записала. Ты знаешь студию, на которой работал Яков в Киеве?
– Да, он рассказывал.
– Ее открыл мой муж. Он хотел, чтобы я стала певицей. Ему нравилось, как я танцую, и он решил, что я стану хорошей певицей. Теперь с этим так просто… Так что, господин интеллектуал, ваша квартира мне не нужна отнюдь не по духовным соображениям. Я капризничала и не хотела быть певицей. Я взяла диск и спустилась на третий этаж, где у нас сидят звукорежиссеры. Оказалось, что главный звукорежиссер у нас – это ваш брат. Я дала ему послушать этот диск, и он попросил подождать его в кафе в подвале. Там есть такой кальян-бар, яркие цвета, вельветовые диванчики. Эти диванчики похожи на вульву. Знаете, как выглядит женская вульва? И я решила ждать этого звукорежиссера. Сидела, пила кофе, говорила с девушками, которые там записываются, и думала, что мне светит быть такими же, как и они. А позже пришел ваш брат и стал наигрывать на фортепиано. Это была моя любимая песня Мари Лафоре – «Иван, Борис и я». Мы занялись сексом, прямо на этих диванчиках. Интересно, тот, кто их делал, догадывался ли, для чего их будут использовать… Потом я ушла от своего мужа. Мой муж богатый и ревнивый. Так что, поверьте, не только вы видели во мне женщину.
– Когда ты забеременела?
– Перед тем, как Яков узнал о смерти отца. Я не хочу говорить Якову об этом. Это мой ребенок.
– Йоланта. Мы можем пожениться, сугубо формально, и ты не переживай. Ты можешь говорить, что это от меня…
– Не смешите. Мне некого бояться.
– Ты любишь его?
– Он, по крайней мере, не зовет маму.
– Скажи, я могу на что-то надеяться?
– Надежда умирает последней. В вашем случае так рисковать необдуманно. Спокойной ночи.
8
– Что-то вы не звоните.
– У меня были боли. Не было сил говорить.
– У вас голос так изменился за эти дни.
– Нормальный у меня голос.
– Вы что-нибудь едите?
– Обратно возвращаю. Солженицына вспомнил. С ним же случилось чудо, разве не чудо? В день, когда умер Сталин, Солженицыну сообщили, что он здоров и опухоли больше нет. Потом Солженицын прожил еще пятьдесят лет. Представляешь? Пятьдесят лет. Это больше, чем я прожил на свете. Со мной может случиться чудо?
