Ознакомительная версия.
– О чем была речь? – спросила Эбби.
– Я сказал, чтобы он покупал учебники на свои средства.
– Нет, я про тот его последний звонок, вы все обсудили? Ты извинился? Объяснил ему? Расспросил?
– По правде, до этого не дошло.
– Ред! – воскликнула Эбби. – Но это же классика! Стандартная реакция: подросток объявляет, что он гей, а его семья живет себе дальше как жила и притворяется, будто ничего не знает.
– Отлично, – буркнул Ред. – Сама позвони ему. Позвони на кампус, в общежитие.
Эбби колебалась:
– А что я скажу? Зачем я звоню?
– Скажи, что хочешь учинить допрос с пристрастием.
– Нет, лучше подожду, пока он позвонит, – решила Эбби.
Но когда это случилось – примерно через месяц; Эбби была дома и ответила, – то обсуждали они бронирование авиабилета на рождественские каникулы. Денни хотел поменять дату прилета, поскольку вначале собирался в Хиббинг к своей девушке. (К девушке!)
– А что мне оставалось? – сказала потом Эбби Реду. – Только соглашаться: да, да, отлично.
– Да, что тебе оставалось, – не стал спорить Ред.
Он больше к этой теме не возвращался, но Эбби, выражаясь фигурально, кипела на медленном огне до самого Рождества. Ей явно не терпелось устроить разбирательство. Дети обходили ее сторонкой. Они не знали о заявлении Денни – тут Ред и Эбби сошлись во мнении: нельзя ничего говорить, пока Денни не даст добро, – но чувствовали: что-то происходит.
Эбби (игнорируя мнение Реда) намеревалась, едва Денни появится, сесть с ним и хорошенько поговорить по душам. Но утром в тот день, когда его ждали, из Сент Эскил пришло письмо с напоминанием, что по условиям договора Уитшенки обязаны оплатить следующий семестр, несмотря на то что их сын покинул колледж.
– Покинул, – задумчиво проговорила Эбби.
Читали письмо они вдвоем, но конверт распечатала именно она. В ее тоне прозвучало сразу все, что для них с мужем означало это ужасное слово. Денни бросил учебу, его выгнали, он давно покинул свою семью. Кто еще из американских подростков живет так – бродяжничая по стране, не считаясь с родителями, сообщая о себе только изредка и не давая ни адреса, ни телефона, чтобы с ним не могли связаться? Как это получилось? Другим детям подобное не позволялось. Ред и Эбби обменялись долгими, отчаянными взглядами.
В итоге, понятное дело, все рождественские праздники они обсуждали уход Денни из колледжа. (Бесполезная трата денег, аргументировал он. И нет, он представления не имеет, чем хочет заниматься в жизни. Может, через годик-другой поймет.) Вопрос о его сексуальной ориентации на фоне прочих неприятностей отодвинулся на последний план.
– Теперь я понимаю, почему люди притворяются, будто ничего не слышали, – сказала Эбби уже после каникул.
– М-м-м, – с непроницаемым видом отозвался Ред.
* * *
Из всех четверых детей Денни был самым привлекательным. (Жаль, что хоть капелька этой красоты не досталась девочкам.) Уитшенковские прямые волосы, узкие пронзительно-голубые глаза, точеные черты. Кожа, правда, чуть темнее, не такая белоснежная, как у других в семье, зато телосложение намного лучше – остальные просто мешки с костями да шишками. И все же что-то в лице Денни – некая неровность, неправильность, асимметрия – мешало назвать его настоящим красавцем. Комплименты его внешности делались всегда с запозданием, удивленно, так, будто люди поражались собственной редкой наблюдательности.
Он родился третьим. Аманде уже исполнилось девять, Джинни – пять. Старшие сестры – вероятно, для мальчика это тяжело? Унизительно? Угнетает? Девчонки бывали жутко самоуверенны, особенно командирша Аманда. Но от нее Денни, как правило, отмахивался, а с маленькой хулиганкой Джинни обращался почти нежно. Так что проблема не в них, нет. Но вот Стем! Он появился, когда Денни было четыре. Это действительно могло оказать влияние. Стем ведь хороший от природы. Встречаются порой такие дети – послушные, добрые, ласковые, причем сами по себе, ненатужно, без усилий.
Не то чтобы Денни был плохим. Ничего похожего. Часто он поступал куда благороднее, чем остальные трое вместе взятые, – например, когда у Джинни умерла любимая кошка, он обменял свой новый велосипед на котенка. Он не дрался, не задирался, не закатывал истерик. Но… до того скрытный! А иногда вдруг ужасно упрямый, необъяснимо, ни с того ни с сего. Напыжится весь, уйдет в себя, и никому с ним не сладить. Он как будто скандалил сам с собой, направлял злость внутрь себя и потому ожесточался, леденел. Ред в таких случаях возмущенно всплескивал руками и удалялся, но Эбби не могла бросить сына наедине с бедой. Она считала, что обязана вытащить его из этого состояния. Она хотела счастья всем своим близким!
Однажды в магазине – Денни в то время почему-то увлекся фанком[1] – по радио вдруг заиграли «Приятные вибрации»[2]. Любимая песня Эбби, она всегда говорила, что выбирает ее для своих похорон. И Эбби затанцевала. Затопала, завиляла бедрами, заприседала вокруг Денни, словно вокруг майского дерева, но он, безучастно глядя прямо перед собой и сунув в карманы кулаки, решительно зашагал к отделу супов, прочь от нее. «Я выглядела дура дурой», – жаловалась она Реду уже дома, попытавшись перевести все в шутку. Сын даже не смотрел на нее. Как будто она городская сумасшедшая. И это в девять лет, когда мальчики еще не стыдятся своих мам. Но Денни, похоже, стыдится ее с раннего детства. Он ведет себя так, словно ему досталась чужая мама, кричала Эбби, и к тому же бракованная, некондиционная!
Ну это ты глупости говоришь, укорил Ред.
И Эбби ответила: да, да, знаю. Я так не думаю, я другое хотела сказать.
Ей то и дело звонили учителя: «Не могли бы вы прийти поговорить о Денни? Как только сможете, пожалуйста». Жаловались на его невнимание, лень, нерадивость, но никогда – на отсутствие способностей. И даже перевели из третьего класса в пятый, полагая, что ему, возможно, просто неинтересно. Но это оказалось ошибкой. Денни стал и вовсе отщепенцем. Немногочисленные его друзья все были какие-то сомнительные: мальчишки из других школ, мальчишки, от чьих редких появлений в доме неизменно становилось неловко. Они что-то мычали, прятали глаза, загребали ногами.
Иногда, конечно, случалось, что забрезжит надежда. Денни выиграл приз на конкурсе изобретателей: разработал специальную упаковку для яйца, в которой оно не разбивается, как ни швыряй, но больше в конкурсах не участвовал. Потом, как-то летом, он решил освоить игру на валторне, чему немного учился раньше, в начальных классах, и взялся за дело с превеликим усердием, какого никто не ожидал. Несколько недель из-под закрытой двери его комнаты час за часом ползли блеющие, вымученные, тоскливые звуки – концерт № 1 для валторны с оркестром Моцарта, – ползли, спотыкаясь, но упорно, и Ред уже начал шепотом чертыхаться, а Эбби гладила его по руке и говорила:
– Перестань, могло быть гораздо хуже. «Баттхоул Серферз»[3], например.
Эту группу тогда обожала Джинни.
– По-моему, замечательно, что он нашел себе занятие, – твердила она и, когда Денни останавливался в местах, где звучит оркестр, Эбби – тра-ля-ля! – пела, заполняя паузы.
Вся семья выучила произведение наизусть: если Денни не играл его сам, оно непременно грохотало из магнитофона. Но, едва научившись исполнять первую часть без запинок и возвратов к началу, он внезапно все бросил. Заявил, что валторна – это отстой. Казалось, «отстой» – его любимое слово. В футбольном лагере тоже был отстой, и он уехал оттуда через три дня. То же самое – теннис, плавание.
– Может, нам надо как-то поспокойнее, – сказал Ред. – Не сходить с ума от радости при каждом новом увлечении.
Но Эбби воскликнула:
– Мы же родители! Родители обязаны радоваться за детей.
Денни ревностно, словно государственный секрет, охранял собственную личную жизнь, зато постоянно лез в чужие дела. От него ничто не могло укрыться. Он читал дневники сестры и дела клиентов матери. В ящиках его стола с виду царил порядок, но только с виду. В глубине таилось черт знает что.
Потом он стал подростком, и началось: выпивка, курево, прогулы, травка, если не хуже. К дому периодически подъезжали раздолбанные машины, и невесть кто сигналил и орал оттуда: «Эй, гондон!» Дважды Денни угодил в полицию (езда без прав; фальшивое удостоверение личности). Одевался он неряшливо, но это не был обычный тинейджерский гранж. Нет, куда хлеще: стариковские пальто с блошиных рынков, мешковатые заскорузлые твидовые штаны, кеды, скрепленные изолентой. Он не мыл голову, сальные волосы висели веревками, и пахло от него как от целого шкафа нестираной одежды. Бродяга, одним словом. Ирония судьбы, говорила Эбби Реду. Чтобы такой ребенок родился в семье Уитшенк – семье всем на зависть! Мы же настоящий клан, единый, дружный… да попросту уникальный. А Денни отирается у нас по углам приемышем.
Тогда уже оба сына работали на полставки в «Уитшенк Констракшн». Денни прекрасно во всем разбирался, но с клиентами вести себя не умел. Как-то раз одной женщине на кокетливое «Боюсь, я вам разонравлюсь, если признаюсь, что передумала насчет цвета» он ответил: «А с чего вы взяли, что вообще мне нравились?» Зато Стем был и услужлив с клиентами, и крайне усерден: оставался допоздна, проявлял заинтересованность, выпрашивал новые поручения. Что-нибудь с деревом, умолял он. Ему нравилось обрабатывать древесину.
Ознакомительная версия.
