Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер

Ознакомительная версия.

– Я сейчас позову девочек, – сказала Дороти.

Но Ян приложил палец к ее губам и покачал головой. Он обнял Дороти за талию. Такого она не ждала. Она не вырвалась, но смущенно отвернулась. Тогда Ян здоровой рукой осторожно взял ее за подбородок, повернул к себе, чуть запрокинул ей голову и поцеловал. Его поцелуй был легким и нежным. Дороти захотелось целоваться еще и еще.

– Мне кажется, вы похудели, – сказал Ян, разжимая руки.

Дороти открыла глаза.

Неужели она похудела? Вполне возможно. После вторжения Альберта она совсем потеряла аппетит.

– Я очень скучала по вам, – призналась Дороти и застенчиво улыбнулась.

Он засмеялся. Громко, искренне. Это был смех человека, вынужденного смеяться гораздо реже, чем ему хотелось бы. Дороти покраснела и ушла в гостиную звать девочек к столу.

Они ели праздничное угощение, запивая шампанским и портвейном. Ян высказал надежду, что все жертвы, приносимые Англией, не напрасны и те, кто гибнет, сражаясь с немцами, тоже не напрасно отдают свою жизнь. Победа уже частично одержана. Невзирая на бомбардировки и лишения, эта война закончится победой над нацистами. Вторжение в Англию не состоялось. Признаков того, что оно может начаться в ближайшее время, тоже не было. Это должно давать им силы для дальнейшего противостояния.

– Но когда закончится война, я не знаю, – сказал Ян, наливая себе еще одну рюмку портвейна.

Женщины настояли, чтобы последнюю рюмку выпил он.

– Неужели война продлится годы? – спросила Дороти.

– Надеюсь, что нет, хотя и такое может быть. Думаю, мое возвращение на родину состоится еще очень нескоро.

После обеда они послушали по радио речь короля, а затем девушки устроили в гостиной танцы. Обе кружились и дурачились, пока раскрасневшаяся Нина со смехом не повалилась на диван. Усталость и выпитое вино сморили ее, и вскоре она заснула. Эгги пришлось одной идти доить коров. Перспектива затратить на дойку втрое больше времени ее не угнетала. Нина и так пашет как лошадь. Она заслужила отдых.

Оставшись одни (храпевшая Нина не в счет), Дороти и Ян собрали со стола и вымыли посуду. Ян, не забывавший о раненой руке, несколько раз поморщился от боли.

– Можно мне взглянуть на вашу руку? – спросила Дороти, убирая последнюю вымытую тарелку.

– Ничего особенного, – отмахнулся Ян.

– А мне думается, она у вас сильно болит.

Ян покачал головой и сменил тему разговора:

– Можно мне остаться у вас на ночь? Все необходимое у меня с собой. Сейчас вечера холодные, а к ночи станет еще холоднее. Моего возвращения ждут только завтра, после десяти утра.

– О чем разговор? Конечно, вы можете… нет, вы просто должны остаться. И ночевать вы будете не в гостиной, а в комнате. Я давным-давно приготовила ее для вас.

После отъезда Альберта Дороти сняла с кровати и перестирала все простыни и наволочку. Она перевернула матрас и начисто отскребла пол. Диван в гостиной она тоже несколько раз основательно чистила.

Вернулась Эгги. Дороти приготовила чай и сэндвичи. Эгги сказала, что у одной коровы, вероятнее всего, мастит. К этому времени проснулась Нина и заявила, что полна до краев, но ей все равно хочется отправиться вместе с Эгги в «Корону» и посмотреть, кто там сегодня ошивается. Девочки ушли к себе и вернулись приодетыми, с подкрашенными губами. Ян предложил подвезти их до заведения, но по одной, поскольку в спортивной машине было только два места. «Эм-джи» ему сегодня утром одолжил английский руководитель полетов.

– Позаботьтесь о ней, Петриковски, – сказал англичанин.

Ян был уверен, что речь шла не о машине.

Дороти стояла у окна, провожая каждую из девчонок. Пока Ян ездил во второй раз, она заварила свежий чай и принесла в гостиную.

– Спасибо, что подбросили девочек. Для них это просто шикарная поездка.

– Не буду спорить: машина выглядит шикарно. И ездит быстро. Добавьте к этому красный цвет. Но ехать по холоду в открытой машине – все равно что лететь на самолете. Главное, я поспел к вашему потрясающему обеду.

– Вы давно мне не писали.

– Простите. Хотел сделать вам сюрприз. И потом, я не мог писать, – добавил Ян, поднимая правую руку.

– Просто не верится, что вы снова здесь, – призналась Дороти. – И все-таки можно мне осмотреть вашу рану?

– В этом нет необходимости.

– Что с вами случилось?

– Ничего. Ничего такого, чтобы об этом говорить. Небольшое ранение. Царапина. Не стоит беспокоиться.

Дороти не настаивала. Она медленно пила чай, вслушиваясь в тиканье часов и треск огня. Она чувствовала, что Ян безотрывно смотрит на нее. Он сидел на краешке дивана и тоже пил чай, но большими глотками. Дороти надеялась, что вдвоем с ней он почувствует себя уютнее. Но ожидать слишком многого она, конечно же, не могла.

По правде говоря, они были едва знакомы.

Чашки Ян помнил со времени их первой встречи, когда они пили чай в кухне. Это было в мае, много месяцев назад. С таким же успехом это могло быть много лет назад. За прошедшие месяцы Дороти, увы, постарела. Возможно, другие не замечали, но он заметил, что в уголках рта и вокруг глаз у нее прибавилось морщинок. Она заметно похудела. Ян все это видел, потому что смотрел. Он смотрел на миссис Дороти Синклер глазами влюбленного мужчины, зоркого к мелочам.

Женщин в жизни Яна Петриковски было немного. Его юная подруга, на которой он женился и с которой расстался после нескольких месяцев брака. Затем был бурный, но недолгий роман с молодой женщиной, буквально околдовавшей его. Третья женщина… О связи с ней Яну до сих пор было неловко вспоминать, поскольку она была женой его сослуживца. Единственный раз случившаяся близость оставила ощущение чего-то постыдного. Дороти казалась ему (теперь, когда он снова видел ее) воплощением женственности. Ян скучал по ней, без конца перечитывал ее странные, сдержанные письма, приходившие так нерегулярно. Она не любила писать. Может, и близость между мужчиной и женщиной ее не слишком занимала? Если он убедится в этом, если своим напором сломает ее линию обороны, попытается «залезть к ней в трусики» (странное выражение, которое в Англии он слышал очень часто)… все волшебство их отношений может разрушиться. Непоправимо и навсегда. В такие моменты Ян ненавидел свою мужскую природу и мужские реакции, возникающие при мысли о Дороти. А думал он о ней часто, и до и после ранения. Думал ночью, лежа в постели, наедине с собой. Бывало, что и не только ночью, не только в постели и не только наедине с собой. Ян рисовал себе картины их близости, и страсть завладевала всеми его чувствами, отодвигая разум. Он представлял себе Дороти сверху, с широко распахнутыми глазами, с капельками пота на коже, взлохмаченными волосами и тугими сосками.

Но теперь, когда он попал к этой женщине, в ее теплый, тихий и уютный дом… само пребывание здесь он выдерживал с трудом. Страх и утомление, с которыми он долго сражался, наконец одолели его. Ян сдался, как испуганный мальчишка под натиском тех, кто сильнее. Встав с дивана, он побрел к Дороти, задев по пути чайный поднос. Тот сдвинулся на самый край низкого столика. Казалось, поднос вот-вот упадет, но, к счастью, обошлось.

Ян опустился на пол. Дороти гладила его по волосам, положив его голову к себе на колени. Он был рад ощутить ее сочувствие. Его грело сознание того, что она не растеряла способность сострадать, тогда как у него эта способность была разорвана в клочья.

– Ян, успокойтесь, – шептала она, гладя его сверкающие от бриолина волосы. – Все хорошо. Вы просто устали.

Он заплакал. Дороти стала гладить его шею. Вверх-вниз, вверх-вниз. Эти гипнотические движения помогли. Дороти снова попросила его показать руку. В этот раз Ян позволил ей снять с него мундир и закатать рукав рубашки. Рука оказалась багрово-красной и распухшей. Наверное, поначалу зрелище было еще тягостнее. Но и нынешнее состояние его руки опечалило Дороти.

И тем не менее даже раненая, его рука оставалась произведением искусства. Дороти любовалась ею. Постепенно его рыдания ослабли. Тикали часы, потрескивал огонь в камине. Голова Яна по-прежнему лежала у нее на коленях. Он не шевелился. Наверное, заснул. Дороти смотрела на его волосы, на ушную раковину, на родинку под ухом, очертаниями напоминающую Италию. Она любовалась его щекой и твердым подбородком. Дороти провела по щеке, успевшей покрыться иголочками щетины. Потом, повернув ладонь, тыльной стороной стала гладить ему лицо. Она смотрела на закрытые глаза мужчины, во многом еще остававшегося мальчишкой. Следы от высохших слез напоминали обледенелые колеи на дороге. Дороти смотрела на его сильную шею, которая сейчас лежала на ее коленях, как на плахе палача. Она понимала: Ян полностью, безраздельно капитулировал перед ней. Ян, мужественный военный летчик, удивительный человек. Дороти сама боялась шевельнуться и только осторожно продолжала гладить его.

Этот человек мог бы составить ее счастье. Впервые Дороти позволила себе такие фантазии.

Ознакомительная версия.