– Молодец, – сказал Кон.
– Ты тоже, – ответил я.
Мы настороженно кружили друг напротив друга. У меня колотилось сердце, и я очистил разум, отправив его за горизонт. Я понятия не имел об уровне навыков соперника, но то, как он почти застал меня врасплох, свидетельствовало о способностях, которые могли превзойти мои. Я незаметно изменил стойку и открылся для нападения, дав ему возможность выбрать удар.
Он бросился в атаку поочередными ударами в голову. Я отбил их и вошел в его круг. Используя силу бедер, я развернулся и легко швырнул его на песок. Моя нога целила ему в лицо, но на этот раз он был начеку и успел уклониться. Я исчерпал свои возможности; мне не оставалось ничего другого, кроме как броситься на него всем телом. От силы столкновения мы покатились по мокрому песку. Я нанес удар, и на одну секунду его захват ослаб настолько, что мне удалось схватить его запястье и вывернуть в ломающий кость зажим. Он пытался пошевелиться, но это было слишком мучительно. Сопротивление усиливало и без того резкую боль. Я надавил сильнее.
– Хватит?
– Да.
Я отпустил его, подавшись назад и не спуская с него глаз, на случай если он снова решит напасть. На самом деле наш с ним уровень подготовки был почти одинаков, но благодаря суровым тренировкам Эндо-сана мой разум оказался сильнее. Кон проиграл в ту секунду, когда нанес первый удар. Я был готов ждать хоть вечность, если нужно, а ему не терпелось ринуться в бой.
Он поднялся на ноги; его взгляд говорил, что любопытство удовлетворено и подозрения подтвердились. Он встал напротив, и, не нуждаясь в словах, мы поклонились друг другу. Я не пытался скрыть недоумения. Мы оба были последователями айки-дзюцу, искусства гармонии сил.
После тренировок Эндо-сан часто рассказывал мне про своего учителя, Морихэя Уэсибу. Уэсиба был добродушным на вид, с проницательным взглядом и вспыльчивым норовом, легко вспыхивавший и легко остывавший. Его имя и легенды о его мастерстве к тому времени стали известны во всей Японии, и Уэсиба был признан одним из величайших мастеров боевых искусств всех времен, даже адептами других направлений. Родившийся в тысяча восемьсот восьмидесятом году, он совершил революцию в представлении о боевых искусствах. Уэсиба часто говорил ученикам, что секрет его силы заключался в любви, любви ко всем, ко всей вселенной, даже к тому, кто собирался его убить. Потому что любовь – это сила вселенной, а если за тобой стоит вся вселенная, кто сможет тебя победить?
Я всегда считал, что эта установка была похожа на значение, которое придавал любви Иисус Христос. Изначально айки-дзюцу была жесткой, грубой борьбой. Уэсибе удалось смягчить технику, закруглив приемы, строго привязав их к линии окружности. Основой всех приемов стало круговое движение. Но это не снизило их действенности. Приемы, которым меня научил Эндо-сан, были основаны на айки-дзюцу старого стиля, потому что он покинул Японию, когда Уэсиба еще разрабатывал принципы, которым было суждено обеспечить ему бессмертие. По движениям Кона было хорошо видно, что стиль его сэнсэя слегка отличался от стиля Эндо-сана, был мягче и закругленнее. Хотя тогда я этого не понимал, но мне довелось стать свидетелем и участником эволюции искусства.
– Где ты этому научился? – Я не ожидал, что сын известного китайского коммерсанта окажется настолько сведущ в японском единоборстве.
– У своего сэнсэя, – ответил он.
К моему изумлению, он заговорил со мной по-японски, и мне подумалось, что я, наверное, перебрал с выпивкой. Он встал, стряхнув песок с одежды, и тщательно заправил рубашку в брюки.
– И кто же он? – Мне нужно было что-то конкретное.
– Танака-сан, – ответил он, наслаждаясь моим нетерпением. – Он хочет с тобой познакомиться.
Я согласился на следующий день рано утром встретиться с Коном у него дома и навестить его учителя. Мне хотелось познакомиться с его сэнсэем, и я был уверен, что Эндо-сан будет рад узнать, что поблизости живет еще один адепт айки-дзюцу.
Мы уселись вне досягаемости прилива и какое-то время говорили о других вещах. Вдруг Кон сказал:
– Мы с отцом были на похоронах твоей матери. Я тогда был совсем маленьким, но все еще что-то помню.
Я не помнил, видел ли его там. На похороны пришло слишком много людей: не для того, чтобы оплакать ее, а из-за положения отца.
– Это было очень давно.
Кон сказал, что тоже потерял мать в раннем детстве. В нем чувствовались тщательно скрытая боль и заброшенность, к моему удивлению, очень похожие на мои собственные.
– Мне очень жаль. Я знаю, что ты чувствуешь.
– Слыша это от тебя, я знаю, что это правда.
Я не понимал, как реагировать на эту реплику. На его мрачном лице проступила и тут же спряталась улыбка, и у меня вырвался смешок. Лицо Кона разгладилось, и он слегка вздрогнул от нарастающей радости.
В ту ночь мы долго проговорили, сидя на берегу; мы этого еще не знали, но так началась наша крепкая дружба.
Когда дядюшка Лим вез меня домой, я понял, что Кон не задал мне ни одного вопроса: он явно знал обо мне и даже об Эндо-сане все.
На следующее утро мы с Коном отправились на велосипедах к Таджунг-Токонгу, Храмовому мысу, в гости к его сэнсэю. Мы ехали по полосе пустынного пляжа мимо Храма океанской жемчужины. Весь мыс занимала рыбацкая деревня, населенная народом хакка, а храм был местом поклонения Туа Пеккону, странника, обосновавшегося на Пенанге даже раньше Фрэнсиса Лайта. После смерти он, как и многие странники, удостоился обожествления.
Мы проехали по узкой дорожке, поросшей высоким бурьяном, и выехали на песчаную тропинку, ведшую под гору. Я бы никогда не нашел это место в одиночку.
Тропинка упиралась в деревянное бунгало с верандой и крышей из пальмового тростника, похожей на соломенную шляпу. Рядом согнулись две шелестевшие на ветру кокосовые пальмы. При нашем появлении по просторному газону бросились наутек белки, взлетев на деревья и деловито застрекотав.
Хидэки Танака ждал нас наверху лестницы. Лицо у него было бесстрастное, но не суровое. У него были коротко подстриженные седые волосы, как у Эндо-сана, но фигура оказалась выше, мощнее.
– Я ждал вас, – сказал он по-японски.
Я кивнул головой и низко поклонился.
Мы сели на веранде с видом на море. Наступило время отлива, и по обмелевшему пляжу прыгали стайки чаек и других птиц, тыча клювами в песок в поисках корма. Вдаль, насколько хватало глаз, тянулся пустой берег, а оголенное морское дно казалось черным и рыхлым, как свежевспаханные поля. Между бугристыми песчаными гребнями-ловушками, расставленными отливом, блестели озерца воды, и было непонятно, куда делось море.
– Иногда мне кажется, что я мог бы дойти пешком до материка прямо через это море перед нами, – произнес Танака, проследив за моим взглядом. – Что я мог бы дойти до самого дома.
– Как Моисей, – ответил я.
Он задумался, словно я назвал имя позабытого им друга, но потом его лицо прояснилось.
– О да. Пророк, который раздвинул Красное море. Очаровательная легенда.
И послал Кона приготовить чай.
Сидеть рядом с ним было очень спокойно, но в умиротворении остро чувствовалось одиночество. Я распознал его, потому что в Эндо-сане чувствовалось то же самое. Удивительно, что на нашем острове оказались два таких похожих японца.
Кон вышел из дома с горячим зеленым чаем, и какое-то время мы молча прихлебывали напиток, посматривая друг на друга и на землю, оставленную исчезнувшим морем.
– Кон рассказал мне про вчерашний вечер, как ты его уложил. Он был очень недоволен, – рассмеялся Танака. – До сих пор его мало кто побеждал. Вот почему я ему говорил: «Практикуй дзадзэн, практикуй каждый день». Сила разума всегда преодолеет и силу тела, и его слабость.
– Вы знаете моего сэнсэя?
Он кивнул:
– Эндо Хаято-сан. Он принадлежит к одной из уважаемых семей, что живут неподалеку от Ториидзимы.
– И что вы о нем думаете? – рискнул я спросить.
– Мы учились у одного учителя, Уэсибы-сэнсэя.
Я ждал продолжения; ответ был очень похож на те, которыми отделывался Эндо-сан, когда не хотел поддерживать разговор на ту или иную тему. Я посмотрел на Танаку в упор, давая понять, что не повелся на его отговорку. Танака улыбнулся, но подробностей не последовало.
Внутренне вздохнув, я спросил:
– А каким был Уэсиба-сэнсэй?
– Тишайшим и добрейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал. Но в то же время ужасно вспыльчивым. Он величайший будока – мастер боевых искусств – из всех, порожденных Японией. Эндо-сан был одним из его лучших учеников. И я тоже.
– А как вы с ним оказались здесь, на нашем острове?
– Не знаю. Судьба? Эндо-сан оставил Уэсибу-сэнсэя на несколько месяцев раньше меня. Они в чем-то не поладили. Первые несколько месяцев после приезда я не знал, куда он направился. К тому времени я уже устроился и купил этот дом. Я изъездил всю Азию, и, как ни странно, этот остров меня очень привлек. И я здесь остался, – он вздохнул, – чтобы попробовать обрести покой.
