А в десять вечера, когда ты глаза открытыми еще держать пытаешься, но с трудом, тебе под нос дневник сунут, а в нем синей ручкой по белым листам корявым детским почерком написано: «Поделка из каштанов, шишек, листьев, желудей – на завтра!», и глаза жалобно из-под дневника выглядывают, просят. Ничего страшного, что у тебя дома и в радиусе десяти километров от него ни одной шишки и ни одного желудя. Даже клея банального нет. И фантазия на нуле. Но выхода нет… глаза жалобные.
Находишь, делаешь, фантазируешь. До трех ночи фантазируешь. Глаза жалобные спят давно, а ты пыхтишь. Ведь совместные поделки детей и родителей объединяют. И ничего, что на работу отчет на завтра не сделала, который позавчера сдать надо было. Дети важнее.
И вот так бежишь, бежишь, вроде и ничего. Не жалуешься, нет. Даже радуешься, жизнь насыщенная, интересная… Но из магазина выходишь, в руках пятнадцать пакетов, в машину прешь. Детям витамины, яблоки, груши, молочко. И вот когда к багажнику полшага сделать осталось, полиэтилен-предатель по швам треснул, витамины на асфальт выбрасывая, вот тогда и понимаешь: последняя капля.
Садишься рядом, все равно что бордюр грязный, а ты в брюках белых и прохожие как на чокнутую смотрят. Яблоко с земли поднимаешь, о куртку протираешь и ешь его. То, что микробы, – безразлично. В этот момент, поглощая грязное яблоко, понимаешь: нужна пауза.
Останавливаешься и глушишь мотор жизни. Закрываешь дверь на амбарный замок от всего мира, ключ выбрасываешь, телефон, интернет рубишь и тишина. Сам на сам. Даже жутко как-то, непривычно. Прислушиваешься, привыкаешь. А потом расслабляешься, выдыхаешь. Натягиваешь пижаму махровую, носки пушистые, смываешь с лица косметику, хвост в узел. И понимаешь: вот оно счастье.
Неспешно наливаешь в чашку горячий ароматный чай и смакуешь. Не залпом на ходу, а маленькими глотками, приятно согревающими гортань. Вдыхаешь аромат.
В уши музыка льется, не какая в магнитоле заиграла случайно, а любимая. Глаза закрываются, в теле – умиротворение.
Достаешь с полки любимую книжку, перелистываешь, перечитываешь. Улыбаешься, плачешь, восхищаешься тому, как люди умудряются из букв обычных мелодию прекрасную сотворить, которая в душе эхом отзывается, согревает.
К роялю подходишь. Жалко его, стоит пылью припавший, давно не тронутый пальцами человеческими. Все некогда. Пыль рукой смахиваешь, крышку медленно поднимаешь, по клавишам проводишь, и отзывается он звуками на твои прикосновения, нежно так, радостно. Слышно – соскучился, истосковался. По человеческому теплу истосковался. Как и ты по его черно-белым клавишам. Перебираешь пальцами по ним, а в ответ мелодия красивая забытая льется. И так тепло внутри, так спокойно!..
Без разницы, что на работе аврал, а у сына завтра контрольная, а колесо так и не накачала. Так безразлично все это! Понимаешь, ни колесо, ни работа, ни контрольная никуда не денутся. А тебе отдохнуть надо, паузу сделать. И пусть весь мир подождет.
Одинокий кит
«В северной части Тихого океана уже 20 лет плавает одинокий кит, который не может общаться с родственниками, потому что разговаривает не на той частоте. Самый одинокий кит в мире – по имени «52 Герца», поет свою песню, но никакой другой кит ему не будет отвечать, так как его просто не слышат. Вот так и продолжается его путешествие по морям и океанам в полном одиночестве. Дело не в том, что он не пытается общаться с соплеменниками, он делает это постоянно. Но кит поет так высоко, что на этой частоте звука никакой другой кит не сможет ему ответить. Проблема в том, что остальные киты общаются на частотах 15-25 Герц, то есть услышать никто из них его не может. Он, скорее всего, обречен вечно скитаться в одиночестве по бескрайним просторам океана».
А вот теперь задумайтесь, как это нереально страшно находиться в ПОЛНОМ одиночестве. Не знаю, как у вас, но у меня от этой мысли все внутри переворачивается и холодеет. Он плывет в темной толще воды, он ищет родных, он поет что есть мочи свои песни, с каждым днем теряя надежду. Вы думаете: он кит, он не понимает, не чувствует. Он понимает и чувствует, поверьте. А чувствует он то, что надежды нет. Он тычется своим огромным носом в черное бесконечное пространство… Ищет, зовет, но ничего в ответ. Мокрая, холодная пустота. Кто так пошутил над ним? Какой творец засунул при рождении в него голос в 52 Герца? Зачем его обрекли на вечную темноту?
Вы говорите, что вы одиноки? Вы, которые живете среди подобных, которые могут вас услышать, если вы, конечно, что-то скажете. Вы имеете возможность попросить, объяснить, сказать, просто поговорить. И не машите отрицательно головой – имеете, если захотите.
А он не имеет. Он хочет, но не может. Физически. Ваше одиночество, моральное, бывает по вашему желанию. Да, где-то не поняты, где-то не приняты… Измените, пересмотрите – и вы сможете. Его одиночество – физическое. Голое, черное, безнадежное. Вы остаетесь в одиночестве на день, два неделю, и вы паникуете. Вы ищете попутчиков, случайных прохожих, только бы заполнить эту пустоту. А он двадцать лет в полной тишине, из которой нет выхода. Нет! Выхода! И после этого вы хотите сказать, что вы одиноки?
Я
Я открыл глаза и прислушался. Между вчера и сегодня меня разделяла целая, бесконечная, пропитанная алкоголем и одиночеством ночь. Что изменилось? Одно я знал точно: я стал на ночь старше. За спиной вечность. За спиной буйство красок, насыщенные цвета.
Цветное детство… Дом бабушки, пропахнувший уютом и мятным чаем. Яркий, светлый, цветной. Цветная колыбельная, успокаивающая. За спиной чувства с безумством эмоций, от которых кругом шла голова. За спиной сумасшедшие цветные поступки. За спиной протянутая рука, когда хреново. Живая, яркая, настоящая. Цветной смех, цветные слезы. За спиной все… яркое, цветное, настоящее.
А сейчас…
За окном бесцветное небо, бесцветные дома, бесцветные эмоции, бесцветные люди, бесцветный я. Вокруг бесцветный вакуум. Я – центр его. Голый, одинокий, бесцветный центр. лучше один на один Один на один в прозрачной пустоте. Внутри комок мерзкого бесцветного бесформенного желатина, перекрывающий доступ кислорода. Как бы я хотел разорвать этот вакуум и наполнить все цветом – тем ярким, живым, настоящим.
Я изо всех сил тыкал кистью в палитру, сглатывая бесцветные слезы, чтоб разрисовать, добавить контрастов, чтоб этому желеобразному куску дерьма внутри добавить если уж не ярких цветов, то хотя бы полутонов, но палитра была такая же бесцветная, как и все вокруг. Дома, эмоции, люди, я…
Дикая
Ее называли дикой. Дикой, которую невозможно укротить. Она была не подвластна законам. Гордая, непреклонная, строптивая. Всем бриллиантам мира она предпочитала браслеты с обсидианом. На шее вместо рубинов висели амулеты из дерева. Сумку от Версаче она, не задумываясь, променивала на белый песок под босыми ногами и бриз, путающий волосы. Она была терпкая, как турецкий кофе на рассвете. Она была живая… и не могла притворяться другой. У нее была дикая, вольная душа. Все попытки скрыть это разбивались в прах. Она не могла жить иначе. Она была невероятно прекрасна в своей первозданной красоте.
Ее сердце часто разбивалось, разлетаясь на хрустальные осколки. Сколько раз она, срываясь, летела в пропасть, разбиваясь об острые рифы! Не было и малейшей надежды воскреснуть. Но она вставала. Сдирая в кровь руки, сбивая в кровь ноги, разрывая в клочья одежду, ползла вверх, по отвесным скалам, к солнцу, собирая по пути хрустальные осколки своего сердца, оживляя его верой в себя. Гордая, непреклонная, строптивая, упертая.
Каждый раз, поднимаясь с колен, она гордилась собой. Ее глаза сияли диким светом. Довольная, гордая, непобедимая, одинокая. Сколько самодовольных, опытных укротителей пытались приручить ее, утихомирить, сломать. В попытках надеть на нее золотой ошейник они терпели крах, полное поражение. Они падали к ее ногам, умоляя подчиниться. Но это не про нее. Она не могла. Дикая, строптивая, гордая. Потому что она была не «одна из»… Она была «единственная»…
Золотой ошейник душил ее, золотые клетки лишали свободы. Дикая, гордая, одинокая, свободная. Танцующая при луне, пьющая звездный свет, следующая за первыми лучами солнца. Ей нужен был воин. Дикий, свободный. Она точно знала: ему будет нужна ее сила, ее энергия. Он будет смотреть на нее и видеть не зверя, которого нужно укрощать, а душу, которой нужно восхищаться. Она знала, что играть с ним не получится. Но за это его можно будет любить даже больше, чем тех, кто сдавался в плен в течение первого часа.
Ее неукротимость покорит его, но, в отличие от других, он не будет этого бояться. Важно то, что когда он будет бороться за право обладать ее сердцем, он будет точно знать, что она – самый главный приз, выпавший в его жизни. А ей нужен тот, кто разожжет огонь в ее глазах, а не потушит его своей неуверенностью и страхами. Ему не обязательно убивать драконов, чтобы заслужить ее любовь. Но она будет уверена – он пройдет без страха и огонь, и воду, только бы увидеть ее улыбку.
