Пьеро Дельи Антони - Блок 11

– Больше он уже не испытывает мучений. Во всяком случае, мне кажется, что не испытывает.

– А как же теперь ты?… Твой побег…

Мириам, не договорив, с благодарностью посмотрела на Отто. Тот пожал плечами.

– Можно как-нибудь обойтись и без морфия. Я не смог помочь своему отцу и своему брату, но зато мне, по крайней мере, удалось что-то сделать для Элиаса. А что касается побега… Он, пожалуй, уже не состоится.

– Как сказать, – вмешался Моше. – У нас еще есть время.

Отто фыркнул.

– Ну и что? – сердито сказал он. – Мы сидим здесь, в этом бараке, со вчерашнего вечера. Через три часа, когда Arbeitskommandos отправятся на работу, мои товарищи дадут деру – со мной или без меня. Скоро уже рассветет, а я все еще сижу в этом бараке. Так что ничего у меня не получится.

Яцек, повернувшись к остальным, тут же затараторил:

– Вы слышали? Он – доносчик! И теперь этому есть подтверждения. Сначала он рассказывает нам о плане побега, а затем говорит, что убежать у него уже не получится! Он пытается водить нас за нос!

– Хватит, Яцек! – сказал Иржи. – Эту реплику ты уже произносил. Какие у тебя следующие слова в тексте нашей пьесы?

– Мой побег не был никаким вымыслом, – сказал Отто суровым тоном. – И я вам сейчас это докажу. – Отто повернулся к Яцеку. – Ты потом будешь держать язык за зубами, да? В противном случае мои товарищи вспорют тебе живот и подвесят за кишки. А вот Пауль…

Немец иронически улыбнулся:

– Вы мне не доверяете? Мне что, отойти в сторону и не подслушивать?

– Считай, что у нас тут внутрисемейное собрание, – сказал Моше. – Я уверен, что, когда ты был маленьким и жил в родительском особнячке где-нибудь в Баварии, тебя укладывали в кроватку, если взрослым было нужно о чем-то между собой поговорить.

– Ну хорошо, как хотите. Я отойду в сторонку, вон туда. Позовите, когда закончите секретничать.

Он бросил взгляд на Мириам и все еще не пришедшего в сознание Элиаса и затем удалился в глубину темной части барака.

Отто молча подождал, когда Пауль отойдет подальше. Затем все заключенные – кроме Пауля, Мириам и Элиаса – собрались вокруг стола. На них сверху тускло светила лампочка, отчего на их лицах легли тени.

– Вы знаете, что пару недель назад немцы начали строительство нового участка – за пределами нынешнего внешнего ограждения, – очень тихим голосом начал говорить Отто. – Они называют его «Мексика». Arbeliskommandos разгрузили уже очень много лесоматериалов, привезенных на поездах.

– Да, это верно, – кивнул Иржи, – лесоматериалов там уже огромные штабеля.

– Именно в них мы и собирались спрятаться.

– В штабелях лесоматериалов?

– Нам удалось внедриться в те Arbeitskommandos, которые там работают. Днем нетрудно затеряться среди нескольких сотен заключенных, занятых на строительных работах. Например, когда они находятся в умывальной комнате или стоят в очереди за похлебкой. Я и еще двое человек должны были затем спрятаться в штабелях лесоматериалов.

– Вас искали бы целых три дня, ты об этом знаешь.

– Вот мы и сидели бы там три дня.

– Вас бы нашли. У них есть собаки.

– Мы учли и это. Табак и керосин – вот наше магическое средство. Даже самая хорошая ищейка не сможет взять след, если пропитать одежду табаком и керосином.

– Ну, а что после того, как пройдут эти три дня?

– Это вы знаете и сами. Караульные посты за внешним ограждением будут сняты, и жизнь в лагере вернется к обычному ритму. Поиски нас – очередных беглецов – выйдут из компетенции администрации лагеря. Мы же будем находиться уже снаружи и сможем связаться с нашими товарищами-поляками из Армии Крайовой.

В бараке воцарилась тишина. Все заключенные – кроме Мириам с Элиасом и Пауля, находившихся вдалеке от стола – размышляли над словами Отто.

– Неужели вы не понимаете, что это ловушка? – спросил Яцек. – Он хочет заставить вас…

– Хватит! – перебил его Моше. Затем он посмотрел поочередно в лицо каждому из собравшихся вокруг стола заключенных. Хотя он был всего лишь среднего роста, сейчас почему-то казалось, что он смотрит на них сверху вниз. – Я ему верю.

– И э'1'о говоришь ты, Моше! – усмехнулся Берковиц. – Ты, который сомневался в нем больше всех нас! Ты ведь еще совсем недавно был убежден, что Отто – предатель, что он – доносчик.

Моше кивнул.

– Да, ты прав, – сказал он. – Еще совсем недавно я и в самом деле думал, что Отто доносчик, находящийся здесь по заданию коменданта. Но теперь я изменил свое мнение. Я не знаю почему. Может, из-за его рассказа, а может, из-за того, что он пожертвовал имевшимся у него морфием… Как бы там ни было, я считаю, что то, что он говорит, – правда.

– Ну и что, даже если это правда? – покачал головой Верковиц. – Какое тебе дело до его партии? Уж к чему-чему, а к ней ты не имеешь вообще никакого отношения.

– На его партию мне наплевать. Однако нам представляется возможность показать немцам, что мы в состоянии обвести их вокруг пальца при всей их идеальной организации. Если это нам удастся, я смогу умереть спокойно. Мы должны помочь Отто.

– Помочь ему! – воскликнул Иржи. – Каким же это, черт возьми, образом мы можем ему помочь?

– Я и сам не знаю. Но мы должны, по крайней мере, попробовать. Комендант…

– …комендант убьет нас всех, если мы к шести утра не назовем ему имя, – перебил Моше Яцек.

– …комендант в любом случае убьет нас всех, – договорил Моше начатую им фразу, игнорируя слова Яцека. – Вы разве не помните, что говорят тому, кто попадает сюда? «Сначала вы примите дезинфекционный душ, а затем вам дадут молоко, сливочное масло, хлеб…» Душ… Эсэсовцы всегда врут. Брайтнер попросту забавляется с нами, как с игрушками, а когда ему это надоест, он отправит нас всех в Krematorium[79] – в этом можете быть уверены. Поэтому мы должны помочь Отто сбежать.

– Да, но если… – начал было возражать Яцек.

– «Люди, избегая смерти, устремляются к ней», – процитировал Иржи высказывание Демокрита. – Самое прекрасное – это то, что мы уже мертвы.

– Это верно, – неожиданно поддакнул Берковиц. – Иржи прав. Мы уже мертвы. Убьют ли нас сегодня утром или завтра или через месяц – нам все равно не избежать своей судьбы. И это делает нас сильными. Нам уже ничего не страшно.

– Послушайте, – сказал Моше, – я сейчас понял, почему комендант решил загнать нас в этот барак.

– Для того, чтобы нас убить, разве не так? – спросил Яцек.

– И для этого тоже, но не только для этого. Мы – цветные стекляшки в мозаике. Каждый из нас – маленькое и мало что значащее стеклышко, входящее в состав мозаичного рисунка, который намного больше нас по размерам. Поэтому я в самом начале считал, что мы не сможем ничего сделать. А затем… – Выражение лица Моше стало очень серьезным. – Затем, когда обершарфюрер стал бить Элиаса, меня осенило. Мы все – мало что значащие фрагменты мозаичного рисунка, который намного больше нас по размерам, однако если мы соберемся вместе, если мы гармонично соединимся друг с другом и образуем единое целое, то каждая из частичек этого целого приобретет смысл. В отдельности же каждый из нас не значит ничего. Знаете, почему мы оказались здесь, в лагере? Потому что каждый из нас всегда думал только о себе самом и о том, что волновало лишь его самого. Ты, Берковиц, думал о деньгах. Бедняга Элиас думал о религии. Иржи – о театре… ну, и о мужчинах. Я думал только лишь о своих сделках. Даже Мириам, хотя она и лучше всех нас остальных, думала только о своей семье. Мы оказались неспособными увидеть то, что происходит вокруг нас. Мы полагали, что политика – дело грязное и что нам не следует в нее вляпываться. Однако наступает момент, когда это приходится делать.

Берковиц собрал в ладонь клочки бумаги, которые он и другие заключенные использовали для голосования, поднял руку до уровня лица и затем стряхнул эти клочки с руки. Они, слегка порхая, упали на пол. Глаза Берковица за поцарапанными стеклами очков сверкнули.

– Стекляшки в мозаике… – задумчиво сказал он.

– Если мы объединим свои усилия, – продолжал Моше, – результат будет больше, чем простая их сумма, и мы сможем что-то сделать. Возможно, это «что-то» будет незначительным. А может, нам удастся сделать нечто весьма существенное.

Wäscherei погрузилась в напряженную тишину. Даже Мириам после этих слов Моше замерла и стала внимательно прислушиваться к разговору.

– Он прав, – после долгой паузы сказал Берковиц. – Моше прав.

– И это говоришь ты, Берковиц! – воскликнул, почти закричал Яцек. – Ты, который всегда думал только о своих деньгах!

– Я был приучен принимать окружающую действительность такой, какая она есть, даже если она и гнусная. Я способен почувствовать, что та или иная компания катится к банкротству и что спасти ее уже нельзя. Так вот, я сейчас чувствую, что я слишком стар для того, чтобы выжить в концлагере. Но, прежде чем меня не станет, я могу еще что-то сделать. Я тебя поддерживаю, Моше. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе помочь.