Как и Джакомо, меня интересовали греческие храмы, так что мы оба были удивлены и довольны, когда синьор Дженнаро попросил нас присоединиться к нему в его миссии на Акрополе.
Я рада, что отца нет со мной, что он не увидел свой возлюбленный Парфенон. Куда бы мы ни посмотрели, везде следы разрушения. Маленькая магометанская часовня была выстроена при входе в старый храм, а мечеть возвышалась над руинами. Синьор Папаутсис сказал, что христиане превратили Парфенон в церковь; венецианцы частично подорвали его, когда обстреливали Венецию; а теперь турки превратили его в военный гарнизон. Мы застыли, потрясенные. Вот так ужас! Большинство статуй Парфенона исчезли или сломаны, дверь мечети изгрызли какие-то животные, возможно крысы. Внутри Эрехтейона паслись козы, а пол его был завален ядрами. Внизу, на утесе, стояла батарея весьма захудалого вида пушек.
Мы нашли внутри руин плохо ухоженный садик – маленькую грядку низеньких бобов и увядший кустик томата. Под желтеющим виноградом, в единственном пятне тени, сидел военный губернатор, покуривая изогнутую трубку, деревянная основа которой была украшена какими-то желтыми камушками. Он угостил нас водянистым чаем, отдал пирожные своим замурзанным детям и выпил все вино синьора Дженнаро, не произнеся ни слова.
Все это выглядело чрезвычайно удручающе. Джакомо извинился за беспокойство и спросил, нельзя ли нам тут осмотреться. Мы пошли дальше, оглядываясь по сторонам. Безжизненные глаза кариатид, поддерживающих крышу Эрехтейона, равнодушно смотрели на оливковые рощи и пшеничные поля, мирно шуршащие на ветру.
– Они несут тяжелое бремя, – сказала я.
– Но кариатиды выполняют свой долг, Желанная. Разве не это завещал нам делать твой любимый Сенека?
– Да, меня учили приносить себя в жертву. – И тут я вспомнила, что не выполнила последнее желание отца и оставила Френсиса. – Джакомо?
– Что такое, Желанный Философ?
– От Эме что-нибудь слышно? Когда она ждет тебя в Константинополе? Ничего не известно?
Он повернулся, посмотрел мне в глаза и медленно покачал головой.
– Я боюсь, как бы чего-нибудь не случилось.
– У меня есть другая версия, милая моя. А что, если судьба просто дает нам шанс насладиться Друг другом, вдали от хлопот мира? Доменико попросил меня навестить загородную усадьбу его друга рядом с Суньоном. Мне было бы грустно ехать без тебя.
Казанова видел, что я польщена, и шепотом попросил отвести его в тот маленький грот, где у меня было видение. Я повела Джакомо через виноградники по северо-западной части Акрополя. Как обычно, от одного только его присутствия рядом меня захлестывала радость. Хотя мы всегда должны чтить тех, кто взрастил нас, но самую большую благодарность мы испытываем к тем, кто принимает нас и любит такими, какие мы есть.
Сегодня на кромке грота не было тарелок с подношениями, но Эгейское море, расстилающееся за глинобитными хижинами, было так же красиво, как и раньше.
– Джакомо, – сказала я, – я подумала о твоем предложении.
– Ты имеешь в виду то, что я сказал о наслаждении друг другом?
– Да. – Я подошла ближе к нему и вдохнула нежный аромат розовой воды. – Я согласна.
– А ты как следует все взвесила и обдумала, Желанный мой Философ? – Джакомо засмеялся, мягко отстранив меня. Я положила ладонь на его щеку.
– Не дразни меня, Джакомо.
– О, милая моя!
Он издал приглушенный стон, притянул меня ближе, и мы начали покрывать друг друга поцелуями; мои губы и щеки стали мокрыми, как мне показалось, из-за слез. Я отошла от Джакомо, чтобы взглянуть ему в лицо, и только в этот момент заметила темное облако, подобно шерстяной женской юбке раскинувшееся по небу. Прогремел удар грома, и пошел дождь, порывами ветра бросая нам в лицо пригоршни воды. Мы прекратили целоваться и поспешили в укрытие.
Главный Вопрос Дня: Почему я никогда раньше не замечала мужской красоты?
Выученный Урок: Я слишком боялась силы мужчин, чтобы видеть их. Но сегодня, когда я пишу эти строки, то наслаждаюсь мужской грацией. Сильные линии их шей, мощных или стройных; утонченность выбритых щек; красивая, чувственная линия между ухом и ключицей. Да, я потрясена противоположным полом, лысые ли они или густоволосые, пожилые или сияющие молодостью, их прекрасно оформленными лодыжками и запястьями, длинными, гибкими руками, их бедрами, мощью торсов, столь целеустремленно двигающихся к тому, к чему их влечет.
Сегодня даже Манолис со своим вышитым платком или пастухи, проходящие мимо нас по улицам, с их голыми икрами и сандалиями, казались мне красивыми».
Люси в изумлении задержала дыхание. Записи Желанной была самым захватывающим из всего, что она когда-либо читала. Но ее сосредоточенность внезапно нарушили низкие скорбные крики. Они проникли сквозь воркование голубей в ветвях сосен наверху. Что это? Какое-то животное? Звук нарастал. Люси тихо поднялась, чтобы не разбудить Ли, и направилась к храму Тесея, мраморные колонны которого были видны сквозь деревья. На маленьком участке между деревьями копался в земле темноволосый человек.
Это был тот самый молодой мужчина, которого она повстречала этим утром. Кто бы мог подумать, что в Афинах дважды за один день можно натолкнуться на одного человека? «Казанова в своих принципах путешествий не упомянул о магии совпадений, – подумала Люси. – Странники подобны перелетным птицам, которые парят, свободные от уз своего дома».
Пока Люси предавалась размышлениям, молодой человек отбросил лопату. Он вытер глаза тыльной частью ладони, и она поняла, что он плачет. Он наклонился, поднял сверток и осторожно поднес его к выкопанной дыре. Не желая вмешиваться, Люси отошла в кусты, но грек уже почувствовал, что за ним наблюдают. Он обернулся и тревожно посмотрел на нее. Без сомнения, это был Теодор, молодой человек, нашедший ее старинный манускрипт.
Он грустно улыбнулся девушке, держа сверток у груди.
– Я думал, это полиция, – сказал Теодор. Он взглянул на яму. – Мою собаку сбила машина. Сегодня утром, после того как мы с вами встретились. Так что я принес ее сюда, где она любила бегать. Наши шаги здесь. Эонати и мои. – Он посмотрел вокруг. – От судьбы не уйдешь.
– Мне очень жаль, – ответила Люси. – Я могу что-то для вас сделать?
Он махнул рукой в сторону игрушек щенка, лежащих на песке. Люси подняла искусственную косточку и ярко-голубой упругий мячик, подождала, пока грек опустит свой сверток в самодельную могилу. Затем она передала молодому человеку игрушки, которые он положил на трупик щенка. Склонив голову, Теодор встал на колени перед могилой, пропуская пригоршни песчаной земли сквозь пальцы. Он что-то говорил, интонации его были мягкими, как у взрослого, разговаривающего с ребенком.
Люси села рядом с ним, ее глаза были полны слез.
– Ужасно потерять своего любимца.
Теодор присел на корточки и повернулся к ней.
– Ну вот, расстроил незнакомую девушку.
– Нет-нет, – сказала Люси. – Я счастлива помочь вам. Ваш щенок был очень красивым. – Она передала ему бумажную салфетку, и Теодор, благодарно кивая, стер грязь со своих пальцев.
– Спасибо вам за доброту. У вас очень отзывчивая душа. – Он поднялся на ноги, и Люси вместе с ним. Затем молодой человек взял лопату и продолжил свою работу. Закончив, он спросил:
– Можно угостить вас кофе?
– Это было бы замечательно. Но я должна предупредить свою подругу, – ответила Люси.
Она разбудила Ли и повела ее знакомиться с Теодором. Он отряхнулся и теперь сидел на скамейке у дорожки, куря сигарету, а храм Тесея сверкал на солнце позади него. Люси поразило, насколько это зрелище напоминает плакат с рекламой сигарет; такие плакаты развешаны в Афинах повсюду. В этой греческой рекламе «Karelia Lights» не пытались ничего смягчить или сделать политкорректным: мужчины жадно затягивались сигаретами, похотливо рассматривая равнодушных женщин в просвечивающих белых платьях.
– Теодор, – сказала Люси. – Это моя… моя подруга, Ли Пронски.
– Yiasou,[21] Ли.
– Доктор Пронски. – Она пожала его протянутую руку. – Вы живете в Афинах?
– Я работаю на «Долфин Трэвел». Вы из Америки, доктор Пронски?
– Я в детстве жила в Бруклине, – ответила Ли.
– Значит, я правильно распознал акцент. В моем бизнесе без этого нельзя.
– Я бы на вашем месте не была такой самоуверенной. Я большую часть жизни провела в Торонто. – И, невзирая на его удивленное лицо, Ли отвела Люси в сторону.
– Выглядит он вполне прилично, – прошептала она. – Хотя бог знает почему он таскался по Афинам с собакой в такую жару. – Похороны щенка не произвели на Ли впечатления.
– Это тот человек, который вернул мне старый манускрипт, – пояснила Люси. «Как вообще мать жила с Ли? Ее хоть что-то может растрогать?»
Повернувшись к Теодору, Ли произнесла:
– Ну что ж, мы согласны выпить с вами кофе.
– Ли, я думаю… – Люси хотела сказать, что вообще-то пригласили только ее, но молодой человек перебил, заявив:
