– У нас только в женском двухместные, – ответила Регина. – А кубинец этот культурный, так что получится настоящая дружба народов.
– Дружба народов – это если б там была кубинка, – пробормотал Влад.
Регина расслышала, понимающе улыбнулась:
– Так что лечитесь на здоровье. Может, в стенгазете поучаствуете, напишете заметочку какую-нибудь? Про борьбу с недугом или вот даже про Гагарина.
– А как насчет поминочек? – спросил Влад Гордин.
– Каких поминочек? – переспросила Регина.
– Таких… – сказал Влад. – Морг, я говорю, где тут у вас?
– Морг? – снова переспросила Регина. – А у нас морга нету, морг при больнице, во Втором. – И добавила не без гордости: – У нас же здесь закрытые формы. Если у кого открывается, то мы тогда уже переводим во Второй санаторий. Тут недалеко.
– Ну, раз недалеко, – протянул Вадим, – то конечно… – Ему вдруг стало легко, словно бы гора свалилась с плеч: нет тут морга.
Всё тут, в сущности, было недалеко: кованые скалы Гуниба и ореховые леса Чечни, серебряный с чернью Кубачи, абрикосовый Хасавюрт и Гоцатль с его порожними, в память о сгинувших на чужбине и не вернувшихся в отчизну храбрецах могилами. «Гоцатль – звучит как лязг капкана»… До всего тут рукой подать, всё рядом. Кавказ не Сибирь, Кавказ – изумрудная заплатка на дырявом рубище империи.
Влад Гордин, любопытный человек, и раньше тут бывал, на горном Кавказе, отсюда неподалеку. А сведущие люди знают: от этой Самшитовой рощи пойдешь через горы, через перевал Сарбек – на четвертый день спустишься к морю, к игрушечному городу Сухуми. Не доходя Сарбека, по правой руке, вправлены в пологую долину ледяные Джуйские озера. Три воды – три цвета: светло-зеленый, охряной и прозрачно-синий, как сумерки в горах. А если держаться от этой Рощи западного направления и ехать тропами, не сходить с седла, на третье, пожалуй, утро доберешься до урочища Габдано.
В позапрошлом году Влад въезжал в Габдано с севера: прилетел в Махачкалу, добрался машиной до Кара-Юрта, а там пересел на лошадь. Тропа забирала вверх, конские подковы скребли о камень. Лесные чащи остались внизу, но горы еще сплошь зеленели невысокой чистой травкой, и старые деревья тут и там чинно и уверенно, как уважаемые старики, возвышались над землей урочища. Каждое дерево имело свое лицо под мохнатой зеленой шапкой, и каждому из них хотелось дать имя или красивое прозвище: Шамиль, Хаджи-Мурат или Абрек, Хаджи.
Перед Владом ехал на рыжей кобылке славный парень Адалло – институтский сокурсник, уроженец этих мест. Кобылка под Адалло потряхивала хвостом, пофыркивала – чуяла близкий аул. В том ауле в глухой тайне хранились под бдительным присмотром избранных людей полтора десятка древних книг, среди них рукопись Авиценны. Целый век они там хранились, под саклей, в каком-то секретном подвале и, по словам Адалло, надежно защищали – «Люди верят! Пусть верят!» – аул от многих неприятностей жизни: градобоя, мора. А Владу казалось, что не каких-то сто лет они там лежат, в каменном подземелье, а лежат они там Время, которое никакими годами не измерить. Верил ли сам Адалло в такое счастье родных мест, трудно было сказать определенно: скорее верил, чем не верил. Он и рассказал-то Владу эту историю за пьяным столом и как будто уже и жалел, что рассказал: взял с него обещание никому об этих книгах не заикаться, держать тайну при себе, а потом пояснил, что это дело мусульманское и что, если иноверец докопается до этих книг, они утратят свою силу и аул останется беззащитным посреди ужасного мира. Влад тогда же решил не откладывая ехать искать Авиценну – уговорить Адалло и ехать в Габдано. Спаси Бог, он не собирался темной ночью, крадучись, выносить книги из подвала, прятать за пазуху и бежать с ними куда глаза глядят. Он лишь хотел, хотел неодолимо, уложить том на колени, и, осязая прохладную кожу переплета, открыть рукопись великого медика, и разглядывать красивые буквы, и листать еще другую книгу, математическую, с картами звездного, по словам Адалло, неба, в котором Влад решительно ничего не смыслил. Вот так с ним иногда случалось: он видел девушку мельком на улице, в троллейбусе, он хотел ее, как говорится, с первого взгляда – неостановимо и безоглядно, всеми своими жилочками и прожилочками, он шел за ней следом, преследовал ее – и либо в конце концов сводил с ней знакомство, либо получал от ворот поворот. Сейчас, наверно, по такому случаю сказали бы: запал на кого-то. Может, так бы подумали и сказали.
Надо заметить, что местные борцы с религиозным дурманом не раз пытались священные книги изъять и отправить их в Москву для научного изучения. Начальники из райкома партии наезжали в аул в командировку и действовали там и мытьем, и катаньем: пугали аульчан, сулили награду за наводку, рассказывали, как в городе Самарканде вырыли из земли знаменитого полководца Тимура, голову ему оторвали и отправили в Москву в специальном ящике, а там уже сделали чугунный портрет к всеобщей пользе: Тимур теперь как живой, каждый может посмотреть и даже купить фотографию. Доводы уговорщиков на аульчан не действовали, они только пожимали плечами и смачно сплевывали на камни своей родины. Райкомовцы несолоно хлебавши возвращались в свой райцентр, а книги оставались лежать в тайнике.
– Неужели советская власть так и не дотянулась? – с радостным недоверием спрашивал Влад Гордин у Адалло.
– Для этого надо весь аул танками разутюжить, – со знанием дела отвечал Адалло. – И то еще не известно, найдут или нет.
– Вот это да! – радовался Влад Гордин, как будто это он сам завалил вход в книгохранилище каменной плитой, а потом выбрался наружу и поджег вражий танк из гранатомета. – Вот это по-нашему!
Но самое главное – книги действительно были. Они появились здесь сто с небольшим лет назад, без шума и без базара, и с той поры вредоносный град объезжал стороной урочище Габдано и мор проползал мимо на своем змеином брюхе. Впрочем, и раньше, до книг, град, в отличие от мора, бил сады и посевы только в соседних урочищах, а сюда не догромыхивал: микроклимат, как видно, мешал. Но ведь мог бы когда-нибудь догромыхать! А теперь была твердая вера: пройдет стороной…
Книги привез в курджунах ученый аульчанин по имени хаджи Джабраил. Вез он их со многими опасностями, привез и, умирая внезапной смертью, завещал никогда их отсюда не выносить – никуда и ни при каких обстоятельствах. Это было важно, это был приказ, обязательный к исполнению: такие люди, как хаджи Джабраил, предсмертными сохнущими губами слов на ветер не бросают.
А все началось лет за пятнадцать до этой смерти здесь же, в Габдано. Чернобородый тогда Джабраил собрался в хадж, поклониться святым местам Мекки и Медины. Путь в арабские пределы предстоял долгий и небезопасный. Конь под путником шел сильный, в курджунах уложен был съестной припас – лепешки, вяленая баранина, лучок – и длинный кинжал, а скорее того, короткий меч в черных кожаных ножнах с серебром, свешивался с поясного ремешка. Серебряные накладки на черном фоне выглядели красиво и строго. Можно резать таким кинжалом, но удобно и рубить.
Долго ли, коротко ли, но прибыл упорный Джабраил в город Каир, присоединился там к мусульманским паломникам, добрался с ними до угрюмого синайского селения А-Тур и оттуда, переплыв море на шаткой барке, высадился в аравийских песках, помнивших легкую походку пророка Магомета.
Он был склонен к усидчивым занятиям, этот Джабраил из Габдано, надо отдать ему должное, и по завершении полного круга молитвенных процедур, очищенный и просветленный, задержался надолго в ученой Медине. Библиотека этого священного города пленила его своим блистательным богатством. Он принялся за чтение, он не отрывался от книг. Его радение и вдумчивость были отмечены, и спустя время – припасенные деньги были уже проедены до самого дна кошелька – он был принят на библиотечную службу. И покатились годы, сталкиваясь, как каменные шары.
А в Габдано, вдали от отцовских глаз, росла Джабраилова дочь Патимат, красавица: гибкий стан, орлиный нос под черными бровями вразлет. Была там и жена книгочея, сидела в углу сакли, где посуше. Уже и тогда ученый Джабраил, надзиравший за книгами в самой Медине, числился в Габдано знатным земляком: никогда еще ни один местный горный уроженец не забирался так заоблачно высоко.
И катились годы.
На исходе пятнадцатого, по исламскому календарю, года поседевший Джабраил решил вернуться на свою каменную родину. Храбрец не задумывается над последствиями, и только трус таскает в кармане весы – прикидывать и ломать голову, что лучше, а что хуже… Решено – исполнено: безлунной ночью, уложив в курджун полтора десятка любимых книг и прицепив к поясу кинжал, похожий на меч, Джабраил сел в седло и рысью тронулся в путь. Дорога послушно ложилась под копыта коня, тьма – подруга бедовых людей – способствовала замыслу книголюба. Вооруженная погоня на беговых верблюдах была выслана за дерзким книжным вором, но Джабраил успешно ушел от преследователей, как – прости, Господи! – евреи по Красному морю от наседавших на них египтян.
