Ознакомительная версия.
Я уже стал хмелеть, и Зина сказала:
– Знаешь, ты оставайся, Рита все равно не придет. А я отлучусь ненадолго. Отпрыска заберу из сада, заброшу домой. Выпей, покемарь, а вечерком я еще чего-нибудь принесу. Лады?
Этот план мне почти понравился.
– А когда ты назад?
– Вечером. Только ты никого не пускай, запрись. Нет, лучше давай я тебя запру. Чтобы не смылся!
Вот и пришлось потом прыгать в окно. Нет, никто ко мне не ломился. Я допил вино и заснул, а продрал глаза – на улице темень. Ни Зины, ни выпивки, сигарет всего две, одну я высмолил сразу. А времени – полночь. Общага, чувствую, еще гудит, бурлит, громыхает, а я сижу взаперти, даже огня не зажечь. Надоело! Тогда я открыл окно, глянул вниз и… испугался. Был как бешеный, так хотелось еще выпить.
Она объявилась в первом часу – вся грязная и лохматая. Я ни о чем не спросил, только смотрел на нее.
– Чего пялишься? – взъелась она. – Изнасиловали меня, понял? Можешь валить отсюда!
Потом успокоилась, хорошо еще сигарет с собой прихватила.
– Главное – недалеко отсюда. Тихий такой, черт, я даже не поняла, откуда он взялся!
Небось, довольна, почему-то подумал я и уже собрался на выход.
– Не дури, оставайся, – остыла Зина. – Придумаем что-нибудь, не уходи. Он и бутылку, зараза, отнял! Ты не бойся, я у него на пальце кольцо золотое видела, он женатый.
Она помолчала.
– Деньги у тебя еще есть?
Я помотал головой: уже нет. А на Зину что-то нашло, она стала рыться в шкафу у подруги и – о чудо, нашла десятку. Разве не чудо?
– Куда с ней теперь? – засомневался я. Выпить хотелось жутко.
– Хо! – расхохоталась Зина. – К вахтерше, она-то найдет, будь спок.
– Только ты больше не пропадай!
Она погрозила мне кулаком. Не пропала, приволокла бутылку водки и две бутылки вина. Такая была дешевизна. Пируем! Она не пьянела, только слегка побледнела, но стала краше. Быстро ополоснулась под душем, надела рубашку подруги и показалась совсем красавицей. Я опять захотел.
– Нет, – сказала Зина, – теперь погоди. Я тебя не измажу, но ты погоди, ладно?
Она налила мне водки, но выпила все сама, даже тост сказала:
– Чтоб тебе густо было!
А больше мы и не виделись. Про мое густое везение – речь отдельно, но Зине, впоследствии Джине, вот кому было несладко! В наш городок понаехали австрияки возводить комбинат, и как оживились местные дамы! Джина сразу же одного «закадрила». Зацепила намертво, не отпускала его ни на шаг, даже решила, что всерьез его любит. Такой ничего из себя австриец – высокий, рыжеватый, в веснушках. Я их видел однажды в том ресторане. Правда, он очень некрасиво себя повел – уехал на Рождество, оповестил всю Австрию, что скоро обвенчается с Джиной, но попал в катастрофу и на месте погиб!
Джина по-своему переживала утрату. Опять загудела, стала ругать начальство и спать с кем попало. И однажды вдруг заявляется вдруг друг погибшего, по адресу и фотоснимку находит Джину, умывает ее, одевает, обучает европейским манерам. Да она и сама кое-что умела, на зависть австрийкам и нашим тоже. Джина оповестила «весь город», что выходит замуж. Особенно тех, что пытались «вербовать» иностранцев. Образованные, дипломированные, чистые: только бы за кордон, и подальше! Но все они «дохлые», если по мне. А Джина, пусть неученая, зато женственная, со своим шармом. Живая и в неплохой сохранности. Только об Эрике, который погиб в автоаварии, некрасиво сказала: «Эх! Сгинул, значит, судьба такая! Но какой член упрятал в могилу!» Или это хвала усопшему? Пожалуй!
После их отбытия в Вену с Эберхардом Хаберле я много лет ничего не слышал о Джине (так ее, кстати, называли все австрияки, на итальянский манер). А в один прекрасный день мой старый приятель, воротившийся из австрийской столицы (где наши футболисты позорно продули «Австрии»), привез привет от… баронессы Джины! Баронесса, естественно, процветает! И своего пацана увезла туда, он уже большой, базарит по-венски, на литовском получается хуже.
Я почему-то разволновался. Или так, показалось.
– Еще что-нибудь сказала?! – спрашивал я.
– Ничего, – пожал плечами приятель. – Что она может сказать! Жаловалась, правда, что австрийцы иностранцев не любят, особенно всяких турок и югославов. Только она теперь баронесса, а это, брат, кое-что значит! Муж неожиданно унаследовал и титул, и состояние. Она теперь ого-го! Недавно вернулась из Японии. Ездит, куда хочет!
После этого мне иногда вспоминается ночь в обшарпанной общаге. Правда, саму общагу не вспоминаю, не хочется, а вот ночь, когда я провожал Зину по мокрому полю, возникает все чаще. И сырая трава. Чувствую: хочется повидать Джину, плевать, что она баронесса! Она уже раз приезжала глянуть на нас, правда, без господина барона. Жаль, я ее не встретил. А те, кто встретил, говорят: красивая и не гордая. И уже появился какой-то шик! И будто скучает по родине, где жила так худо и бедно, и спала с кем попало, и на фабрике пот проливала. Родина – это да! Даже для баронессы. Хотя какая из нее баронесса, не поверю, чтобы ее манеры сильно переменились, а одеваться она умела и здесь. Нешикарно, зато соблазнительно. Любое прошлое с каждым годом прекраснее, тут я солидарен с далекой баронессой, ибо уверен: она, разгуливая по своим двадцати комнатам, думает то же самое. Она ведь была из простых, добрых девушек, которые могут выпить с тобой за компанию, обматерить существующий строй, выкурить сигарету, а если тебе очень хочется – особенно не ломаться. Конечно, если нету предчувствия, что станешь когда-нибудь баронессой. И не где-нибудь – в Вене!
1989
Железная Женщина встает по утрам с постели злая как фурия; валькирией она станет в полдень, а к вечеру, полагаю, будет вновь провожать в Валгаллу душу какого-нибудь усопшего Рыцаря жизни. Sic! Железная Женщина, говоря откровенно, погружена в мифологию, и эти витиеватые имена ей близки, как огни телебашни, как вывеска книжного магазина или универсама.
Она восстает (хотя ощущает себя развалиной), она ведь – Железная! Железная, хотя колет в боку, и стучит в голове, и в горле першит, и давно пора в туалет, а ее лучший друг Бари, коктейль пинчера с таксой, та еще помесь, жалобно взвизгивает. Голова у Железной расколота после вчерашнего (сорокалетие лучшей-худшей подруги!), на веке зреет ячмень, да к тому еще ноют суставы! Простой человек лег бы в постель, задумался о покаянии и завещании, – но не она! И злится она, скорее всего, потому, что дел невпроворот, и телефон уже тренькает, и в двенадцать должны явиться исследователи Кипра, после обеда встреча с бывшими соратниками Пилсудского – по поводу перезахоронения его останков. Горе тебе, Железная! – шепчет она себе, мелет кофе, пинает пса, пускает слезу и сожалеет о таком своем поведении. Затем снова пинает собаку, уже любовно… Она не нуждается в обществе, зато общество нуждается в ней, и она готова нести это бремя! «Терпеть не могу!» – вопит Железная Женщина, глядя на дрожание стрелки, – терпеть не могу! Если не вывести Бари – обгадится, моча просочится сквозь блочные переборки в апартаменты пани Крупицкой, живущей ниже, и жди тогда международного кризиса с вытекающими последствиями! А на это нет времени, значит, надо вывести Бари, который и так без того насторожен и агрессивен – выпустит струйку и тут же облает какого-нибудь своего коллегу помельче, кинется за бегущей задрипанной сучкой, огрызнется на невинного октябренка… прямо беда! Толстуха с балкона на втором этаже орет (иначе не скажешь!), что Бари обоссал ее георгины, а соломенная вдова эмигранта в другом окне кричит, что ее Пома привела шестерых щенят! Ну не дурдом? Кто это выдержит, да еще рано утром!
А ведь жаждет она одного – работать на благо общества! Ей одинаково интересны: тайный маршрут ленинской «Искры» через Литву, популяция битюгов в поместьях Огинского, а также укорененность идей масонства в среде профессуры XIX столетия. Как все объять? Ее трясет при мысли о недописанном конкурсном очерке, посвященном передовику производства, честному работящему парню с кирпичной фабрики, которого она в глаза не видела. Еще она должна обнародовать свое железное мнение по проблеме современного бальзамирования. Все остальное ее нисколько не занимает! Она однажды чуть было не увлеклась неким типом, осмелившимся заявить: «Что есть человек? Да ничто! Просто мешок кишок!» По-том-то узнала, что эти слова златоуст позаимствовал у мыслителя древности. А сам – грошовый трепач и мелкий мерзавец. Позвал домой, якобы для вручения каких-то собачьих таблеток, поднес рюмку ликера и давай лапать! Нашел простушку! Теперь как завидит его рядом с детской площадкой – никогда не выводит Бари. Мешок кишок! – хочет крикнуть Железная, но только одергивает скулящего Бари: молчать, инфузория!
Железная Женщина искренне и глубоко презирает девиц и дамочек, которые подвизаются на ниве науки, а сами целыми днями болтают о тряпках, маникюрах и драгоценных чадах. Так содержательно! Только лучшей-худшей подруге она поплачется, что зимнее пальто износилось, а сапожки (вчера из ремонта!) опять промокают. Подруге она завидует: у той шуба до пят (дорогущая, а тепло-то как!), но Железная никому не признается в этом, даже самой себе.
Ознакомительная версия.
