Я как раз допивала вторую чашку, когда зазвонил телефон. Он звонил довольно долго, прежде чем я опасливо поднесла к уху трубку, недоумевая, чей из нее раздастся голос и чего он от меня потребует.
– Алло, здравствуйте, Милдред. – Голос был мужской, приятный, но я не смогла определить чей. – Это Иврард.
У меня тут же возникли подозрения. Надо же, я и не знала, что мы теперь называем друг друга по имени, хотя, пожалуй, уже достаточно долго знакомы, – но я не помнила, чтобы сама называла его Иврардом.
После обычного обмена любезностями, вопросами и ответами о самочувствии повисла пауза. Что ему нужно? Я молчала, пусть он сам скажет.
– Я звоню, чтобы спросить, не пообедаете ли вы со мной сегодня вечером. У меня есть отличный кусок мяса.
Я представила, как ставлю в духовку «отличный кусок мяса» и готовлю гарнир. Я уже чувствовала, как у меня ноет спина от того, что стою, наклонившись над раковиной, и ответила напрямик:
– Боюсь, я сегодня не могу.
– Какая жалость. – Ответ прозвучал так ровно и неопределенно, что непонятно было, действительно ему жаль или нет. – Может, как-нибудь в другой раз? – вежливо добавил он.
– Спасибо, было бы неплохо.
Но, возможно, тогда у него не будет мяса. Хотя нас разделяла телефонная линия, я чувствовала себя неловко и пристыженно из-за лжи: мне казалось, он по моему голосу понял, что я говорю неправду.
Опять повисла пауза. Он не предложил другую дату и сказал, что позвонит как-нибудь еще.
– Спасибо за открытку, – добавил он.
– А, пустяки, – легкомысленно откликнулась я, поскольку это действительно был пустяк, и пояснила: – Никаких новостей нет.
– Новостей? – Его вопрос прозвучал озадаченно. – Каких новостей?
– О Нейпирах.
– А должны быть?
– Ну, могли бы…
Казалось, наш разговор самым жалким образом иссяк, как вдруг я выпалила:
– Наш священник разорвал помолвку.
– Так это ведь хорошо, да?
– Ну, наверное…
– Надо полагать, для вас. – Его голос звучал так сухо и официально, как в те дни, когда мы только познакомились.
– Извините, что с мясом так выходит. – Я постаралась вдохнуть жизнь в теперь уже окончательно не задавшийся разговор.
– С чего бы вам извиняться?
– Вы знаете, как его приготовить?
– У меня есть поваренная книга.
По телефону нельзя обменяться взглядами или одновременно рассмеяться. После еще нескольких неискренних сожалений и извинений мы попрощались, и я повесила трубку, думая, что телефоном вообще никогда не следует пользоваться, разве только чтобы о чем-то условиться.
Вскочив, я начала мерять шагами гостиную с безотчетным беспокойством, не понимая, откуда оно взялось. Мне не хотелось встречаться с Иврардом Боуном, и мысль о том, чтобы готовить ему ужин, в данный момент казалась просто невыносимой. Но и мысль о том, что он там один со своим мясом и поваренной книгой, была тоже невыносима. Он перелистает ее до раздела «Мясо», прочтет, что говядину или баранину следует готовить столько-то минут на фунт и столько-то сверху, взвесит свой небольшой кусок, если у него есть весы. Потом выяснит, до какой температуры надо нагреть духовку, включит ее и будет стоять, глядя на термометр. Тут я едва не расплакалась, но удержалась и взяла себя в руки, напомнив себе, что Иврард не никчемный человек, а напротив, педантичный и любящий порядок. Ему вполне по силам справиться с запеканием мяса. Мужчины далеко не так беспомощны, как нам иногда хочется думать, и в целом управляются со своей жизнью много лучше нас. В конце концов, у Иврарда множество знакомых, кого можно пригласить на обед, и скорее всего он прямо сейчас их обзванивает. Если не смогла я, то, без сомнения, кто-то еще будет только рада прийти. Но тут мне в голову пришла другая мысль. С чего я решила, что я первая, кому он позвонил? Вполне возможно, что я последняя. Есть множество людей, кого он знает лучше меня и с которыми предпочел бы провести вечер. По какой-то непонятной причине (ведь я всегда была невысокого мнения о своей персоне) эта мысль меня расстроила. Мне как будто очень важно было знать, что я первая в его списке, но выяснить это не представлялось возможным. Вечер в одиночестве большой радости не сулил, а все полезные и сколько-нибудь приятные дела, которые я планировала – гладить, шить и слушать радио, – теперь показались неинтересными и ненужными. Под конец я решила сходить в пасторат и узнать, не могу ли быть полезна там.
– Милдред, дорогая! Как же я рад вас видеть!
Я была совершенно не готова ни к бурным приветствиям Роки, ни к его объятиям. Я вообще не была готова к его появлению, поскольку не получила ответа на письмо, которое написала некоторое время назад, и уже подумывала, не оскорбила ли его своими благонамеренными попытками помирить его с Еленой. Ведь широко известно, что некоторые люди, вроде дочерей священников, по-своему замечательные женщины, иногда бросаются туда, куда опасаются ступить особы менее достойные.
– Привет, Роки, – только и смогла выдавить я.
– Вы как будто не рады меня видеть.
– Да нет, рада, только это так неожиданно…
– Но ведь с приятным всегда так бывает? – Он смотрел на меня, уверенный в своем обаянии, держа в руках букет хризантем.
– Это вам. – Он ткнул в меня букетом.
Я заметила, что стебли неряшливо обломаны и вообще никак не связаны.
– Из вашего сада? – спросила я.
– Да, нарвал, когда спешил на поезд.
Теперь они почему-то казались далеко не такими желанными. Он их не выбирал, не пошел за ними в магазин, они просто попались ему по дороге. Если бы он отправился в магазин и выбрал их… Взяв себя в руки, я приказала себе выбросить из головы нелепые мысли, недоумевая, почему мы никогда не можем перестать анализировать мотивы людей, которые не питают к нам личного интереса, в тщетной попытке узнать, а вдруг все-таки питают – самую малость.
– Елена сказала, что я должен привезти вам цветы, и эти подвернулись в саду, – продолжал он, не оставляя мне и тени сомнений.
– Спасибо, они премилые. Так Елена снова с вами?
– Да, конечно. Получив ваше письмо, я ей написал, и мы встретились.
– Надеюсь, вы не сочли, что я вмешиваюсь не в свое дело.
– Конечно нет. Я знаю, вы любите улаживать всякое… – Он улыбнулся. – Рождения, смерти, браки и все остальное.
«Возможно, я действительно это люблю, раз вечно в них вмешиваюсь, – с ноткой смирения подумала я. – Возможно, я больше живу жизнью других, чем своей собственной». Мы стояли на обычном нашем месте для беседы – на пороге моей кухни. Почувствовав на себе напряженный взгляд Роки, я подняла глаза, чтобы на него посмотреть.
– Милдред!
– Да?
– Я надеялся…
– На что вы надеялись?
– Что вы предложите мне чаю. Сами знаете, вы ведь всегда завариваете чай при подобных «случаях». Этим вы мне больше всего запомнились, а сейчас, несомненно, как раз «случай», верно?
Значит, он все-таки такой меня запомнил – женщиной, которая вечно заваривает чай. Теперь уже ничего не поделаешь, оставалось только заварить.
– Да, конечно, – откликнулась я. – И вообще уже почти время пить чай, то есть традиционный час для чаепития.
– Вы так и не приехали погостить у меня в коттедже. Почему?
– Вы так и не позвали.
– Но люди же не должны ждать, пока их позовут. Другие приезжали.
– Какие-нибудь военнослужащие из женского вспомогательного?
И ели ленч в заросшем саду с бутылочкой вина? Я очень боялась, что так все и было.
– Из женского вспомогательного? – Роки посмотрел на меня с недоумением, потом рассмеялся. – О да, одна или две. Но, разумеется, не в форме, поэтому к ним относишься как к человеческим существам. Уйма людей приезжала. У меня была бурная светская жизнь. А вы воображали меня там в полном одиночестве?
– Правду сказать, не знаю. Не думала. – Мне не хотелось вспоминать или рассказывать ему, что я про него воображала.
– Конечно, мужчины обычно не остаются одни, верно? Кажется, мы это однажды уже обсуждали.
– Ну, разумеется! Чего мы только с вами не обсуждали!
Чай был заварен – настолько крепкий, насколько слабый получился в тот день, когда его бросила Елена. Интересно, почему чай может так отличаться, хотя завариваешь его одним и тем же способом? Или тут как-то сказывается эмоциональное состояние заваривающего? Некоторое время мы сидели молча, мрачно размышляя над крепким чаем, а потом я начала расспрашивать его про мебель, которую вывезли, и поинтересовалась, собирается ли он все перевезти назад.
– Нет, мы решили окончательно перебраться за город. Нам не слишком-то нравится это место.
– Да, пожалуй. Ассоциации…
– Остальное ведь нетрудно упаковать и переслать нам, правда?
– О да, это нетрудно устроить. – Я сознавала, каким веселым тоном говорю. – Интересно, кому достанется ваша квартира?
– Надеюсь, какой-нибудь респектабельной особе, поскольку вам придется делить с ней ванную. А нельзя дать объявление в «Церковные ведомости»: дескать, ищу двух англосаксонских леди? Вам же на самом деле это нужно.
