Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер

Ознакомительная версия.

Запах книжной пыли внушает умиротворение, но опасен для моей неокрепшей носоглотки. Помня о своем состоянии, я немного осторожничаю. Если буду слишком часто вертеть головой по сторонам и слишком сильно тревожить покой книг, стены и полки оживут и обратятся против меня. Они станут насмехаться надо мной и говорить разные колкости. Кончится тем, что они заставят меня в слезах выбежать из магазина и броситься домой. А они еще будут улюлюкать мне вслед и говорить, как медленно и неуклюже я бегу. Вдруг эти книги действительно живые и ненавидят меня, перешептываясь за моей спиной?

«Роберта, возьми себя в руки», – мысленно приказываю я. Это всего-навсего книги, а у тебя уже нет жара, из-за которого в голову лезут разные бредовые мысли.

Вчера я ездила к бабуне. Решила навестить ее перед выходом на работу и пока декабрьская погода не начала кусаться. Ехала с намерением рассказать ей про отца и задним числом поздравить с днем рождения, который у нее в ноябре. Привезла большой букет цветов. Цветы ей понравились, но про день рождения она забыла. Даже не могла вспомнить, сколько ей сейчас лет. Сто восемь? Или сто семь? Я ответила, что примерно столько. Королева снова прислала ей поздравительную телеграмму. Но бабуня сомневалась, что королева действительно подписывала поздравление.

– А ты неважно выглядишь, – сказала она, всмотревшись в меня.

Мне это понравилось. Значит, она еще не совсем утратила интерес к окружающему миру.

– Что ты, бабуня. Я прекрасно себя чувствую.

– Ты никак болела?

– Так, легкая простуда была. Не волнуйся.

– И все равно за собой нужно следить. Вам, молодым, лишь бы модно было. А о тепле не думаете.

– Да ты посмотри на меня! – Я покрутилась перед ней, демонстрируя свою одежду.

Она внимательно оглядела мой толстый свитер с высоким воротником, кардиган, джинсы и сапоги. Потом хмыкнула.

Ага, я выиграла!

– А как там мой сынок поживает?

Я мешкала с ответом. Что ей сказать? Она сейчас находилась в таком прекрасном настроении. Сияла, как елочные украшения, которые я привезла ей к Рождеству.

– Прекрасно поживает, – наконец сказала я. – Как всегда, весь в работе.

– Я думала, он уже ушел на пенсию. – Она доставала из коробки длинную нить с золотой мишурой.

Многие из украшений в этой коробке – мои ровесники, если не старше.

– Он на пенсии, но ты же знаешь отца. Ему обязательно нужно влезать в дела других и следить за их успехами.

– Я им горжусь, моим сыночком.

– Знаю, бабуня. Я им тоже горжусь.

Боюсь, что у меня сейчас дрогнет голос, лицо сморщится и я выдам бабуне всю трагическую правду. Торопливо набрасываю ей на плечи золотую мишуру и целую в лоб.

Бабуня смеется.

Я вытираю пыль с книг. Я счастлива. Снова дома. Каждая книга, которую я беру в руки, становится теплее и даже мягче. Мне нравится быть наедине с книгами, в этой тихой комнате, где высокие окна. Они вымыты и заделаны на зиму. Софи обслуживает покупателей. Дженна и Патрисия возятся в холле с украшением елки к Рождеству. Кроме игрушек на елке, холл украсят гирлянды остролиста и плюща. За все время в заднюю комнату заглянул всего один покупатель. Я сижу на скрипучем табурете, продолжая вытирать пыль и вдвое снижать цену каждой из отобранных книг. Потом переставляю их на другую полку.

Беру в руки репринтное издание романа Элизабет Боуэн «Смерть сердца». Оригинал был выпущен в 1949 году. Оказалось, нам с Филипом обоим нравится этот роман. Вспоминаю, как однажды, когда я только что пришла работать в магазин, мы с ним долго обсуждали эту вещь. Из книги выпадает конверт. Судя по виду и запаху, его положили между страниц совсем недавно. Плотная льняная бумага цвета слоновой кости, с водяными знаками. Конверт запечатан. Верчу его в руках. На нем всего одно слово – «Роберте». До меня не сразу доходит, что письмо адресовано мне.

Дороти подбежала и… Быть этого не может! Остановившись, она невольно ахнула. Ее возглас заставил миссис Комптон спешно отвернуться от окна.

Джон ответил коротким пронзительным криком, и обе женщины услышали его, невзирая на оконные стекла. Крик младенца был прозрачным, как морозный воздух этого утра.

Дороти смотрела на миссис Комптон. Миссис Комптон смотрела на Дороти. Обе молчали и даже не моргали. Никто не решался первым нарушить оцепенение.

Этого просто не могло быть. Этого не должно было случиться. Особенно сейчас, когда Джон – практически ее ребенок, когда она так близка к осуществлению своей многолетней мечты, так близка к счастью, в возможности которого почти разуверилась. И вдруг – эта женщина. Эта ужасная женщина. Воплощение ее бед и страданий. Эта ведьма здесь, стоит и смотрит через окно внутрь гостиной. И надо же было Дороти именно сегодня снять и выстирать пожелтевшие от табачного дыма занавески. Теперь они сохли на кухне перед огнем, а эта страшная старуха глядела прямо в коляску. И надо же было Джону проснуться именно сейчас и в своей младенческой невинности возвестить миру о пробуждении!

Дороти растерялась. Она не знала, как поступить. Хватило бы у нее смелости выложить миссис Комптон все, что давно накипело? Но зачем? Слишком поздно. Миссис Комптон – особа глазастая. Даже чересчур. Дороти закрыла калитку, прошла к кухонной двери, отперла замок. Она чувствовала, что миссис Комптон идет за ней, и потому ощущала себя собакой на поводке.

Дороти с лязгом захлопнула кухонную дверь и закрылась на ключ.

– Дороти! – Закрытая дверь немного приглушала голос миссис Комптон. – Дороти, впусти меня. Пожалуйста, впусти. Я не собираюсь… Сегодня так холодно. Я приехала на велосипеде… Дороги скользкие. Мне надо было тебя повидать. До меня доходят разные слухи. Тревожные слухи. Поверь мне, я приехала, чтобы тебе помочь. Представь себе. Ни более ни менее. Помочь.

Равнодушная к словам миссис Комптон, Дороти побрела в гостиную. Взяла Джона на руки. Малыш мгновенно успокоился. Дороти крепко прижала его к себе. Слезы катились по ее щекам. Она проклинала собственную дурацкую забывчивость и беспечность. С ребенком на руках она еще медленнее вернулась в кухню, пытаясь оттянуть неминуемый и тяжелый разговор. Само присутствие миссис Комптон заставляло Дороти еще крепче прижимать к себе Джона.

– Холодно! – бросила ей миссис Комптон, когда Дороти наконец открыла дверь.

Дороти отошла, пропуская незваную гостью. Ее трясло. Джона она пыталась укутать с головой в вязаное одеяло.

К чему относится это «холодно»? К погоде? К тому, как Дороти ее приняла? К дому? Нет, только не к дому. Дороти поддерживала огонь во всех каминах и в плите.

Джон снова уснул. Дороти уложила его в коляску и отвезла в кухню, где оставила в дальнем углу. Даже оттуда коляска выглядела слишком внушительно. Дороти заварила чай и, не дав ему настояться, дрожащими руками разлила по чашкам. Миссис Комптон не подала виду. Она приняла чашку и отхлебнула. В кухне тикали часы. Поговорили о январской погоде. Миссис Комптон справилась о здоровье Нины. И ни слова о ребенке, хотя его сонные вздыхания и причмокивания были отчетливо слышны.

Когда Джон снова заплакал, миссис Комптон поднялась из-за стола, но Дороти ее опередила, не подпустив к коляске.

– Нет! – крикнула Дороти.

– Но ребенок плачет.

– Я сама возьму его. Не прикасайтесь!

Подхватив Джона, Дороти принялась его укачивать. Поднесла малыша к кухонному окну. Она смотрела на белизну зимнего дня и тихо плакала. «Как странно, – думала она. – Как странно, что этот малыш вдруг перестал быть тайной». И раскрыла его тайну та, кому Дороти меньше всего хотелось рассказывать о существовании ребенка. А Джону не было дела до сражений взрослых. Он хотел тепла, заботы и молока, и его не волновало, кто его кормит и баюкает. На месте Дороти сейчас могла быть любая другая женщина.

Дороти отвернулась от окна и наткнулась на смущенный и озабоченный взгляд миссис Комптон.

– Пожалуйста, уходите, – сказала она.

– Чей это ребенок?

– Это всего лишь ребенок. Я просила вас уй… Нет, я требую, чтобы вы убирались. Убирались из моего дома ко всем чертям. И чтобы ноги вашей здесь больше не было! Вы поняли?

У Дороти пылали щеки. Ей было стыдно за грубые слова. От одной только мысли, что она может потерять Джона, ее захлестывала ярость.

– Дороти, «всего лишь ребенок» – не ответ.

– Он мой! – выпалила Дороти.

– Твой?

– Да.

Миссис Комптон изумленно качала головой:

– Но ты же не… ты ведь и беременной не была. Я тебя видела перед Рождеством. Тощая, как спичка. Ни намека на живот.

– Это мой ребенок, – твердила Дороти.

– Быть того не может, – резко возразила миссис Комптон.

Будь они оленями, носорогами или слонами, между ними сейчас вспыхнуло бы кровавое побоище. У Дороти заходилось сердце. Оно колотилось даже сильнее, чем в ту ночь, когда Альберт ее изнасиловал.

Прижимая Джона к груди, Дороти гладила и целовала его головку, поливая слезами мягкие черные волосы малыша.

Ознакомительная версия.