Мужчины продолжали курить и болтать, пока мы собирали чашки и носили воду в большой титан. Они принадлежали к тому поколению, которому не приходит в голову помочь женщине по хозяйству.
– Бедный отец Мэлори, – сказала сестра Блэтт, ждавшая чашек с посудным полотенцем в руках. – Наверное, это к лучшему. Нам постоянно говорят, мол, что бы ни случилось, все к лучшему. И на самом деле это так и есть.
– Когда закрывается одна дверь, открывается другая, – внесла свою лепту мисс Стэтхем.
– Да, конечно. Возможно, дверь откроется и для отца Мэлори.
В этот момент дверь действительно открылась, но показалась лишь группа парней во главе с Тедди Лимоном. Увидев, что мы моем посуду, они, шаркая и пересмеиваясь, поспешили удалиться.
– Возможно, он посвятит себя молодежному клубу, – предположила сестра Блэтт. – В конце концов, работать с молодежью – прекрасное занятие.
Я поймала себя на том, что вот-вот расхохочусь, сама не знаю почему, и перевела разговор на подругу сестры Блэтт, которая собиралась поселиться вместе с ней в доме священника.
– Ну, моя клуша не из тех, кто бегает за мужчинами, – с грубоватым юморком откликнулась сестра Блэтт. – Никакой такой чепухи не ждите.
– Тогда все действительно станет, как до появления миссис Грей, – воспряла духом мисс Эндерс.
– Ничто не бывает прежним, когда проходит время, – сказала я, скорее себе, чем им, – даже если со стороны кажется, будто ничего не изменилось. Кстати, я не говорила, что Нейпиры съезжают? Так что в моем доме будут новые жильцы, и как прежде все равно не будет.
– Интересно, кто у вас поселится? – с любопытством спросила мисс Стэтхем.
– Пока не знаю. Почему-то мне кажется, что женщины, которые станут ходить в нашу церковь.
– Тут может таиться опасность, – с удовлетворением заявила сестра Блэтт. – Придется приглядывать за отцом Мэлори.
– Как это верно, сестра! – вмешался подслушавший конец разговора мистер Моллет. – Что бы с нами сталось, если бы вы, дамы, за нами не приглядывали?
Второй раз прощаться с Роки было легче. Они с Еленой почти жалели, что уезжают, и были со мной очень милы. Накануне отъезда они пригласили меня к себе, и Роки откупорил бутылку вина. Видя их вместе, веселых, флиртующих и спорящих, я почувствовала себя серенькой и скучной, точно знакомство с ними никак на меня не повлияло.
– Уж вы присмотрите, пожалуйста, за бедным Иврардом Боуном, – сказала Елена. – Он так нуждается в любви хорошей женщины!
– Рад, что ты не утверждаешь, будто твоя была такой, – легкомысленно бросил Роки. – Лично я не могу представить, чего бы мне хотелось меньше любви хорошей женщины. Это было бы… о… что-то очень уютное и удушающее, и безрадостное, как большое серое одеяло… возможно, армейское одеяло.
– Или как белый кролик, которого вам вдруг сунули в руки, – предположила я, чувствуя, как от вина по телу разливается тепло.
– Но белый кролик-то может быть довольно симпатичным.
– Да, поначалу. Но через некоторое время уже не знаешь, что с ним делать, – сказала я, посерьезнев и вспоминая, что уже вела разговор о белых кроликах с Иврардом Боуном.
– Бедная Милдред, нехорошо было предполагать, что любовь хорошей женщины скучна, когда мы знаем, что она такая хорошая, – сказала Елена.
– И вовсе не скучная, – вполне предсказуемо откликнулся Роки. – Но Милдред уже сговорена за священника, и не станешь же ты отрицать, что после своих злополучных переживаний он имеет право первенства.
– О, его окружают хорошие женщины, – откликнулась я.
– А по мне, так он милый, – ответила Елена, – но у него вечно собрания молодежного клуба, и он никогда не сводит тебя в паб.
– Мы с ним как-то ходили выпить, – возразил Роки. – И долго говорили про Италию. «С вербной веткой войди за меня в Санта-Кьяра, вербную ветку за меня освяти» и так далее. – Встав, он принялся расхаживать по комнате, касаясь голых стен и выглядывая из окон, на которых уже не было штор.
– Интересно, кто будет сидеть в этой комнате через месяц? – задумчиво протянул он. – Интересно, ощутят ли они тут какую-то атмосферу? Может, нам вырезать свои имена в каком-нибудь потайном месте? Так хочется запечатлеть себя где-то для вечности.
– Вы собирались подарить церкви мемориальный витраж, – напомнила я.
– Да, но он обойдется недешево. А кроме того, на мой взгляд, это будет безобразный витраж.
– Да-да, а после сказали, что сделаете пожертвование на покупку ладана.
– Боже ты мой, и верно. – Достав бумажник, он вынул фунтовую банкноту, которую я быстро спрятала в сумочку.
– Так тебя не запомнят, – возразила Елена. – Деньги потратятся, и ты их только потеряешь. Наверное, лучше написать что-нибудь на стекле кольцом с брильянтом. Вот, попробуй, Роки. – Она сняла с пальца кольцо.
– «Когда мою могилу вскрыть придут, чтоб гостя подселить[33], – нараспев произнес Роки. – Но, возможно, строчка из Данте подойдет лучше, вот только бы вспомнить какую-нибудь.
– Я знаю только «оставь надежду всяк сюда входящий», – сказала я. – Но это тут не вполне кстати, и что-то про то, что нет худшей горести, чем помнить о счастье в пору бедствий.
– Да! – Роки хлопнул в ладоши. – Оно самое!
Nessun maggior dolore,
Che ricordarsi del tempo felice
Nella miseria[34].
– По-моему, не слишком доброе приветствие новым жильцам, – с сомнением протянула я.
– Ох, Милдред, не верьте всякой чепухе: люди любят вспоминать о счастье в дни несчастья. И вообще, никто не поймет, что это значит.
– Очень многие, кто был в Италии во время войны, выучили итальянский, – возразила я.
– Но не Данте же! Благородные воины союзных войск усвоили всего несколько фраз-приказов, но кое-кто продвинулся до вопроса, готов ли обед, и зазубрил названия нескольких вин.
– Если только у них не было любовниц-итальянок, – вставила Елена.
– О, тогда они их одомашнили и обучили английскому, – хладнокровно отозвался Роки.
– Думаю, новые жильцы все равно ничего не поймут, – промямлила я.
– Разумеется, у меня не хватит терпения вырезать как следует. – Роки осмотрел написанное. – Буквы вышли не слишком аккуратно, но мы по крайней мере можем быть уверены, что оставили по себе какой-то след.
– Но вам незачем было стараться. Люди ведь остаются в памяти, – сказала я, боясь быть неверно понятой, но уверенная, что так оно и будет.
Роки наградил меня своим характерным взглядом и улыбнулся.
– А вы что будете делать, когда мы уедем? – спросила Елена.
– У Милдред же была своя жизнь до нашего приезда, – напомнил ей Роки. – Что называется, полная жизнь, с духовными лицами и благотворительными распродажами, церковными службами и приходскими собраньями.
– Я думала, такую жизнь ведут как раз те женщины, у которых нет полной жизни в общепринятом смысле, – отозвалась Елена.
– Тогда она выйдет замуж, – уверенно сказал Роки. Они говорили обо мне так, точно меня не было рядом.
– Иврард может позвать ее слушать доклад в научном обществе, – предположила Елена. – Это расширит ее кругозор.
– Возможно, – вставила я смиренно из-за своей узости.
– Но тогда она заинтересуется каким-нибудь маленьким племенем, которое живет где-то на краю света, и ее кругозор может еще больше сузиться, – возразил Роки.
Мы до поздней ночи обсуждали мое будущее, но едва ли можно было ожидать, что мы придем к какому-то практическому решению.
Проводив их на следующий день, я с некоторой грустью вернулась в тихий пустой дом, спрашивая себя, увижу ли их когда-нибудь снова. Конечно, мы обменялись обычными обещаниями писать, и меня пригласили навещать их, когда только пожелаю.
Оказывается, мужья и жены могут расставаться и воссоединяться, и я радовалась этому, но что последует за воссоединением? Говорят, что страдания очищают и возвышают, и известно, что иногда так действительно случается, но научится ли Елена быть аккуратнее на кухне или Роки – проявлять интерес к клановым группировкам по материнской линии родства? После пережитого ими ожидать такого и слишком много, и слишком мало, и я думала, что не способна заглянуть в их будущее. Я могла только приготовиться принять Елену, если она когда-нибудь окажется с чемоданом у меня на пороге, хотя, возможно, это привилегия Эстер Кловис.
Потом я подумала об Иврарде Боуне, и мне даже захотелось приготовить ему как-нибудь мясо. У меня появилась безумная мысль вступить в Доисторическое общество – если бы я только знала, как за это взяться. Состоять в нем, вероятно, много проще, чем в научном обществе, члены которого, очевидно, должны иметь какие-то познания в антропологии или интерес к этой науке. Но ведь кто угодно может выкапывать из земли черепки или бродить по болотам в поисках дольменов – так во всяком случае мне по невежеству казалось. Но потом мне в голову пришла более практичная мысль. Предполагалось, что я буду держать Иврарда в курсе новостей о Нейпирах. Возможно, он не знает, что они помирились и уехали из Лондона, чтобы жить в деревне. Почему он мне не позвонил? Возможно, он тоже уехал или лежит больной у себя в квартире, где за ним некому ухаживать… Тут мое воображение готово было пугающе разыграться. Ну, по крайней мере я увижу его в Великий пост, благоразумно одернула я себя, на полуденных службах в Сент-Эрмине. Я напомнила себе, что есть стихотворение, начинавшееся со слов «В город пост пришел с любовью», и поспешила отыскать его в «Оксфордском сборнике английской поэзии». Но стихотворение оказалось из очень ранних, помеченное «прибл. 1300», и хотя в конце страницы имелся словарик незнакомых слов, сами строки не слишком меня утешили.
