Ознакомительная версия.
Когда она вышла из кабинета дядюшки Леона XII, он уже называл ее так, как будет называть всегда: тезка-Леона. И уже решился росчерком пера уничтожить беспокойный отдел и раздать накопившиеся проблемы тем, кто их породил, как предлагала Леона Кассиани, и уже придумал для нее самой место, еще без названия и без определенных обязанностей; по сути же она становилась его личным помощником. В тот же день, похоронив безо всяких почестей общий отдел, дядюшка Леон XII спросил у Флорентино Арисы, откуда он взял эту Леону Кассиани, и тот рассказал ему все, как было.
— Так возвращайся в трамвай и приведи мне всех таких, как эта, — сказал ему дядюшка. — Еще парочка таких — и мы вытащим твой тонущий корабль.
Флорентино Ариса счел это обычной дядюшкиной шуткой, однако на следующий день обнаружил, что лишился пожалованного ему полгода назад экипажа, дабы он продолжал поиски скрывающихся в трамвае талантов. А Леона Кассиани очень скоро распрощалась с былой скромностью и извлекла наружу все, что так хитро скрывала целых три года. В следующие три года она забрала в свои руки полный контроль над всем, а за четыре последующих добралась до дверей правления пароходства, однако войти в эти двери не захотела, потому что и без того оказалась всего на одну ступень ниже Флорентино Арисы. До сих пор она находилась в его распоряжении и желала оставаться ему подчиненной, хотя на деле все было совсем иначе: сам Флорентино Ариса не догадывался, что это он находился в ее распоряжении. А именно: в правлении он выполнял всего-навсего то, что предлагала она, помогая ему подниматься вверх вопреки всем козням его тайных недругов.
Леона Кассиани имела дьявольский талант к тайным интригам и всегда в нужный момент оказывалась там, где ей следовало быть. Она была динамична, молчалива и мудро нежна. Но если надо, умела скрепить сердце и обнаружить железный характер. Однако ради себя этого свойства в ход не пускала. Единственной ее целью было — любой ценой, а если понадобится, кровью, расчистить путь наверх для Флорентино Арисы, до той высоты, на которую он сам хотел подняться, не очень рассчитав собственные силы. Она бы, разумеется, в любом случае делала то же самое из властолюбия, но вышло так, что она это делала осознанно, из чистой благодарности. Она интриговала так отчаянно, что сам Флорентино Ариса запутался в ее ухищрениях и, было дело, даже безуспешно пытался закрыть ей дорогу, думая, что она пытается закрыть дорогу ему. Леона Кассиани расставила все точки над i.
— Вы ошибаетесь, — сказала она ему. — Я готова бросить все это, только скажите, но сперва подумайте хорошенько.
Флорентино Ариса, который и в самом деле не успел еще подумать хорошенько, подумал настолько хорошо, насколько мог, и сложил перед ней оружие. По правде сказать, даже в разгар глухой войны, которая кипела в недрах переживавшего постоянный кризис предприятия, даже страдая от драм, неизбежных в жизни охотника за женщинами, и мучаясь слабевшей день ото дня мечтой о Фермине Дасе, невозмутимый с виду Флорентино Ариса ни минуты не мог спокойно взирать на это чарующее зрелище: отважная негритянка, по уши завязнув в мерзостях и в любви, вела отчаянное сражение. Сколько раз втайне он горько жалел, что, по-видимому, она была не той, за какую он принял ее при встрече, а то бы начхать на все принципы да закрутить с нею любовь, даже за деньги, за звонкую золотую монету. Ибо Леона Кассиани оставалась точно такой, какой была в тот день в трамвае, — те же наряды ветреной невольницы, те же невообразимые тюрбаны, те же бряцающие браслеты, бусы и ожерелья и перстни с фальшивыми камнями на каждом пальце, одним словом, уличная львица. А то немногое, что годы добавили к ее внешности, только пошло ей на пользу. Она вступила в пору ослепительного расцвета, ее жаркое тело африканки наливалось тугой зрелостью, а женское очарование дразнило и будоражило. Флорентино Ариса за все десять лет ни разу больше не сделал ни намека, ни шага ей навстречу, искупая свою прошлую ошибку, а она помогала ему во всем, кроме этого.
Однажды он засиделся в конторе допоздна, после смерти матери он стал частенько засиживаться, и, выходя, увидел, что в комнате Леоны Кассиани горит свет. Он открыл дверь, не постучав, она была там: одна, за письменным столом, сосредоточенно-серьезная, в новых очках, которые придавали ей ученый вид. Флорентино Ариса со счастливым ужасом вдруг понял, что они одни в доме, что пристань безлюдна, город спит, вечная ночь опустилась на утонувшее в тумане море, а печально прокричавший пароходик подойдет к берегу не раньше чем через час. Флорентино Ариса оперся обеими ладонями о рукоять зонтика, точь-в-точь как тогда, когда заступил ей дорогу в Ламповом переулке, но только теперь он уперся зонтиком в пол затем, чтобы незаметно было, как ходуном ходят его колени.
— Скажи на милость, Леона, львица моя дорогая, — проговорил он, — когда же мы наконец с этим покончим?
Она ничуть не удивилась, совершенно спокойно сняла очки и солнечно ему улыбнулась. На ты они никогда не были.
— Ах, Флорентино Ариса, — сказала она, — десять лет я сижу тут и жду от тебя этого вопроса.
Поздно: возможность, которая возникла в трамвае и еще долго оставалась, пока Леона Кассиани сидела на том самом стуле, на котором она сидела сейчас, возможность эта ушла невозвратно. Ради него ей пришлось проделать столько тайных мерзостей, ради него она вынесла столько гнусной грязи, что за это время больше его прошла по дороге жизни и теперь уже не чувствовала той разницы в двадцать лет, что была между ними: она состарилась ради него. Она так его любила, что предпочла не обманывать, а любить дальше, хотя и пришлось сказать ему об этом довольно грубо.
— Нет, — сказала она. — Это все равно что переспать с собственным сыном, которого у меня нет.
У Флорентино Арисы навсегда осталась заноза оттого, что последнее слово было не за ним. Он считал: говоря «нет», женщина ждет, что будут настаивать, это ее решение еще не окончательное, но с Леоной было иначе — он не мог рисковать и ошибиться во второй раз. И он отступился, не выдав досады, с любезной миной, что было вовсе не легко. Но с той ночи, какая бы тень между ними ни скользнула, она тотчас же рассеивалась без следа, а Флорентино Ариса понял наконец, что можно дружить с женщиной, даже если ты с нею не спишь.
Леона Кассиани была единственным человеком, кому Флорентино Ариса попробовал открыть свою тайну о Фермине Дасе. Те немногие, кто знал, уже начинали забывать об этом.
Трое из них, без сомнения, унесли тайну с собой в могилу: его мать задолго до смерти вычеркнула из памяти вообще все, Гала Пласидиа, на попечении которой находилась Фермина Даса почти девочкой, скончалась в преклонном возрасте; а незабвенной Эсколастики Дасы, той, что принесла в молитвеннике его первое в жизни любовное письмо, наверняка тоже не было в живых. Лоренсо Даса, о судьбе которого он ничего не знал, конечно, мог в свое время рассказать что-то сестре Франке де ла Лус, желая предотвратить исключение дочери из колледжа, но едва ли та рассказала об этом кому-нибудь еще. Оставались еще одиннадцать телеграфистов из дальней провинции, где жила Ильдебранда Санчес, которые отправляли телеграммы с полными именами и адресами, и, разумеется, сама Ильдебранда Санчес со свитой необузданных юных родственниц.
Но Флорентино Ариса не знал, что в этот список следует включить и доктора Хувеналя Урбино. Ильдебранда Санчес открыла ему секрет в те первые годы, когда он часто навещал их. Но рассказала она это мимоходом и словно бы невзначай, так что сказанное не влетело в одно ухо и вылетело в другое, как она полагала, а вообще никуда не влетело. Дело было так: Ильдебранда упомянула Флорентино Арису как одного из тех тайных поэтов, которые, по ее мнению, вполне могли победить на Цветочных играх. Доктор Урбино силился вспомнить, о ком она говорит, и тогда она сказала, хотя никакой нужды в этом не было, что он — тот единственный претендент, который был у Фермины Дасы до замужества. Она рассказала об этом как о чем-то совершенно невинном, скоротечном и не более чем трогательном. Доктор Урбино отозвался, не глядя на нее: «Никогда бы не подумал, что этот тип — поэт». И в тот же момент выкинул его из памяти, как привык выкидывать многое, поскольку его профессия приучила его управлять забвением в угоду этике.
Флорентино Ариса отметил, что все хранители тайны, за исключением его матери, принадлежали к миру Фермины Дасы. В его мире он оставался один на один с тяжким грузом, который иногда ему неодолимо хотелось с кем-то разделить, но до тех пор еще никто не заслужил такого доверия. Леона Кассиани была единственной, оставалось только придумать, как это сделать, и дождаться случая. Он думал как раз об этом в послеобеденный летний зной, когда доктор Хувеналь Урбино поднялся по крутой лестнице КРП, делая остановку на каждой ступеньке, чтобы выжить в этом пекле, и появился в конторе у Флорентино Арисы, запыхавшийся, мокрый от пота вплоть до брюк, и проговорил на последнем дыхании: «Похоже, надвигается циклон». Флорентино Ариса не раз видел его здесь — тот приходил к дядюшке Леону XII, — но никогда прежде у него не было такого четкого ощущения: этот нежеланный посетитель имеет отношение к его жизни.
Ознакомительная версия.
