Петроний закатил щедрый пир, затем перерезал запястья и связал их так, чтобы медленно истечь кровью, продолжая беседовать с ближайшими друзьями. Рассказывали, что тем вечером он был, как обычно, остроумен и откровенен и напоследок хорошенько насолил Нерону, продиктовав письмо, где перечислил всех половых партнеров императора и интимные подробности их совокуплений. Перед самой смертью «арбитр изящества» скрепил письмо печатью и отослал императору.
Лукан вскоре после казни христиан рассорился с Нероном, и ему запретили публиковать стихи. Тем не менее приписываемые поэту сочинения широко расходились; в них он обвинял Нерона в устроении Большого пожара. Арестованный за сговор с Пизоном, Лукан был вынужден назвать сообщников и опозорил себя упоминанием родной матери, после чего свел счеты с жизнью. Истекая кровью, он повторял слова бойца из собственной поэмы о гражданской войне:
Жизнь я покинул давно, друзья, и меня подгоняет
Близкой погибели бич: я предвижу!..[18]
Сенека, которого многие подозревали в желании сменить своего протеже на троне императора, встретил пришедших за ним преторианцев Нерона горькими словами: «Вот чем кончаются мои старания его обучить? Все мои уроки? Он убил брата и мать, а теперь убивает наставника!»
Жена Сенеки решила умереть вместе с ним. Они перерезали запястья и улеглись рядом. Но смерть не спешила. Сенека принял яд – цикуту, по примеру Сократа, – но и он не подействовал. Наконец советника положили в горячую ванну, чтобы ускорить кровотечение, и он задохнулся в облаке пара.
Когда Нерону доложили, что супруга Сенеки еще жива, он заявил, что она не причинила ему никакого зла, и приказал перевязать ей запястья. Паулина выжила. Повинуясь мужниной воле, она кремировала Сенеку без похоронных обрядов.
Тигеллин зашел в расследовании заговора так далеко, что Тит начал побаиваться, как бы самому не угодить под подозрение. Но не было человека, преданного Нерону более Тита. Император ни разу не усомнился в нем.
С осуждением каждого заговорщика Нерон конфисковывал его имущество. По римскому закону, собственность предателей всегда отходила государству. И все же изъятия вызвали немалый ропот. Люди заявили, что Нерон осудил богачей лишь из желания прибрать к рукам их имения. Он и правда нуждался в пополнении казны любыми средствами. Расточительное строительство Золотого дома и массовая перестройка памятников и храмов по всему Риму заставили императора всерьез залезть в долги. Народ возмутился, когда он предложил назвать перестроенный город Нерополем, но разве он не купил себе право на переименование?
Все дело в деньгах, думал Тит. Останься у Нерона средства, он мог бы сохранить власть над городом, сенатом и империей. Но ресурсы истощились. Казна опустела. Осознав серьезность положения, Тит предложил пожертвовать обществу собственное имущество в знак признательности за все блага, которые излил на него Нерон. Правитель только рассмеялся. Даже солидное состояние Тита по сравнению с долгами Нерона было лишь каплей в море.
Сказались и беспорядки в провинциях. Кровавое восстание Боудикки в Британии, случившееся несколько лет назад, в итоге было подавлено, но длившиеся последние два года волнения в Иудее досаждали сильнее. Нерон приказал Веспасиану покончить с еврейским мятежом. Сопротивление на побережье и в северной части Иудеи сломили, но Иерусалим, это осиное гнездо и рассадник фанатизма, продолжал держаться и под римской осадой. Христианский культ зародился именно в Иерусалиме. Почему эта часть мира оказалась столь плодородной почвой для опасных идей и совершенно не поддавалась римскому правлению?
Еще одно восстание, явно направленное против неподъемных налогов Нерона, возглавил губернатор Галлии Виндекс. Мятеж погасили, но не раньше, чем измышления Виндекса о личной жизни Нерона вызвали непристойные пересуды по всей империи.
Тит вздохнул. При удручающем положении дел в общественной сфере – заговор Пизона, возвышение Тигеллина и кончина Сенеки, истребление приближенных к Нерону лиц, колоссальные расходы на восстановление сгоревшего города, беспорядки в Британии, Иудее и Галлии – главным событием стала, по-видимому, смерть Поппеи Сабины. Не тогда ли начались настоящие беды?
Несчастный Нерон! Тит собственными глазами видел, как убивался по жене император. В ту ночь Нерон пил без продыху. Слышали, как супруги орали друг на друга. Нерон впал в ярость. Никто не видел, что произошло, но лекарь, осмотревший Поппею впоследствии, сказал Титу, что для ее убийства вместе с нерожденным младенцем хватило бы кровотечения от единственного пинка в живот.
Нерон был безутешен. Вместо того чтобы кремировать Поппею по римскому обычаю, он наполнил ее тело ароматными специями и забальзамировал. Поговаривали, что так он выразил почтение к ее причудливым религиозным убеждениям, но Тит считал, что Нерону было просто невыносимо видеть, как пламя пожрет красоту Поппеи.
Однажды Тит по чистой случайности заметил мальчика, который выглядел двойником погибшей императрицы. Его звали Спор, и он был слугой при дворе. Когда Тит обратил внимание Нерона на небывалое сходство, тот мгновенно воспламенился. Но его влечение было не просто плотским и даже не романтическим: Нерон, похоже, считал, что Спор неким мистическим образом связан с Поппеей и умершая жена вернулась в обличье отрока. Странная идея превратилась в одержимость, и Нерон подверг Спора кастрации, заявив, будто актом божественной воли преобразил мальчика в девочку. Он назвал свое творение Сабиной, по родовому имени Поппеи.
В ходе церемонии, которая точно воспроизводила бракосочетание с Поппеей, Нерон взял Спора, ныне Сабину, в жены. Такого не могло бы случиться при Агриппине или Сенеке. Тит получил ауспиции, Тигеллин осуществил ритуал, и Нерон с того дня одевал Спора в платья Поппеи и во всем обращался с евнухом как с супругой. Наблюдая на пирах, как они ссорятся, а потом мирятся и милуются, Тит иногда не мог избавиться от иллюзии, будто Поппея по-прежнему жива.
Выход Нерона за грань понятий о мужском и женском казался Титу еще одним проявлением божественной природы правителя. Аппетиты Нерона не зависели от мнимых несовершенств смертного тела. Бог-император мог превратить мальчика в девочку и до известной степени даже воскресить мертвых.
Но восторженные прозрения Тита разделяли не все. Умы более грубые неизбежно сделали нетрадиционную связь предметом насмешек. «Счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена!»[19] – высказался один.
Тит долго смотрел на оскверненную статую императора у маленького фонтана. Он забрался на пьедестал, намереваясь сорвать нелепый парик и мешок отцеубийцы; затем услышал, что приближаются какие-то люди. Пьяными голосами они распевали очередной куплет из песенки, которую он слышал возле таверны:
Выступил в Греции
И корону надел
Шут-победитель Нерон!
Золотой дом
Угоден богам,
А гнидам угоден Нерон!
Гуляки были вооружены какими-то дубинками; Тит понял это, услыхав, как на ходу они колотят ими по стенам домов.
Спрыгнув с пьедестала, он поспешил прочь.
Сейчас, озираясь на прошлое, уже бессмысленно разбираться, каким образом заварил эту кашу Нерон. Тит старался вспоминать светлые времена. Золотой дом, пусть даже не достроенный, стал величайшим архитектурным шедевром своей эпохи. Нерон дерзнул создать жилище, которое и впрямь подходило для бога, – место настолько прекрасное, что оно восхищало взор, откуда ни посмотри, а каждый из сотен его залов погружал гостей в неописуемую роскошь. Какие вечера устраивал там Нерон, приглашая лучших и красивейших исполнителей из всех уголков света, давая пышные пиры и обеспечивая самые утонченные и поистине неземные чувственные наслаждения! «Боль – удел смертных, – говорил Нерон. – Наслаждение – божественно». Гость Золотого дома становился полубогом, пусть лишь на одну ночь.
Славные времена в Золотом доме были незабываемы, но их превзошло грандиозное путешествие Нерона по Греции. Вдали от цензорских косных взоров римских сенаторов и их жен император открыто выступал в легендарных греческих театрах, сыграв великие роли – Эдипа, Медеи, Гекубы, Агамемнона, – и Тит, неизменно находившийся рядом, получал ауспиции перед его представлениями. Несмотря на многочисленные призы, полученные Нероном, отдельные грубые критики заявляли, будто певческий и актерский таланты императора в лучшем случае посредственны. Сопровождавший Нерона Веспасиан уснул на одной из его декламаций, и лишь несколько избранных, Тит в том числе, сумели во всей полноте оценить незаурядность дара императора.
Куда ни приезжал Нерон, театр бывал набит битком, всем хотелось увидеть императора на сцене. В классических драмах, выступая в старинной греческой традиции, он прикрывался трагической маской. В пьесах более современных, где актеры играли с открытыми лицами, Нерон, из соображений благопристойности, все равно носил маску, но только не персонажа, а свою собственную. По мнению Тита, это только обостряло впечатление. Было поистине странно видеть маску императора и знать, что за ней он сам и скрывается. И до чего же удивительно изменялась вся логика театра, когда Нерон находился на сцене! Обычно публика чувствовала себя невидимой, и вся мощь ее коллективного взора сосредотачивалась на одном человеке, но кто мог ощутить себя незримым под ответным взглядом императора? Аудитория становилась зрелищем, актер – наблюдателем. Когда-то театры являлись учреждениями культовыми, а пьесы представляли собой религиозные обряды. Нерон возродил священную власть театра, превратив его посещение в по-настоящему сверхъестественный опыт. Тит вновь и вновь испытывал благоговение перед гением бога-императора.
