Какое-то время мы лежали, тяжело дыша, и я снова стал похохатывать. Как же я мог забыть, что в доме ребенок?! Я-то на полном серьезе думал, что в дом, может, убийца с топором вломился и вежливо стучится в дверь, прежде чем проломить ее. Невесть отчего это для меня было логичнее, чем помнить, что у меня есть ребенок и что он в доме.
– Мамочка!
– Минутку! – пронзительно крикнула в ответ Клэр прямо мне в ухо.
Я приподнялся так, чтоб видеть лицо Клэр, и спросил, не примотает ли она сына липкой лентой к кровати, когда мы займемся этим в следующий раз. Честно говорю, не ожидал, что ее лицо так радостно расцветет. Про клейкую ленту я шутил. Вроде бы как.
– Надо что-то выдумать, чтоб сказать ему, чем мы занимаемся, – предложила она.
– Ты что… мать твою, уууу-уй, – выплевывал я междометия, делая при этом «круглое» лицо.
Вот опять. То же сжатие внутри. Это что ж такое?
– Лады, какого черта ты только что сделала своими интимными мышцами? Не знаю, есть ли такие, но, по-моему, я запросто опять кончил.
Она рассмеялась, и это движение разом вытряхнуло мой опавший член из нее. Хотел было губы надуть от обиды, но вовремя вспомнил, что Гэвин все еще стоит у двери спальни.
От мы козлы! Надеюсь, он голову до крови не поранил?
«Извини, сын, мамочка с папой увлеклись игрой «спрячь колбаску». Как твоя рана на голове?»
Я скатился с Клэр и схватил с тумбочки несколько салфеток, чтоб избавиться от презерватива. Я только что не хмыкнул на поднявшийся внутри него вой и погрозил головастикам пальчиком: «Ха-ха, мальчики. Не в этот раз!»
– Кегеля, – донеслось из футболки, которую Клэр натягивала через голову. Потом она, быстро раскачиваясь, натянула юбку.
– Погоди, что? Ты сказала «кегля»? При чем здесь кегли, ты о чем?
В этот момент Гэвин уже тряс дверную ручку так, что я не удивился бы, останься та у него в руке. Перекинув ноги через край кровати, я мигом натянул трусы и пошел к двери вместе с Клэр.
– Да не «кегля», а Кегеля, упражнения такие[83], Дженни, – засмеялась Клэр. – Кстати, это от них со мной все чудеса секса.
Захотелось ее по попке шлепнуть за то, что она меня Дженни обозвала, но не успел. Она распахнула дверь, за которой, упершись лбом в косяк, стоял Гэвин. По лицу малого было видно, как ему досадливо и скучно. Клэр опустилась на колени и обняла его.
– Слышь, дружище, ты в порядке? Испугался или еще что? – спросил я, ероша волосы у него на макушке.
– Чем это вы тут занимались?
Во, дает! Безо всяких околичностей – прямо в точку.
Клэр отстранилась от Гэвина и глянула вверх, на меня.
– Э-э… ыыыммм, – тянула она.
– Вы что, вдвоем в какую-то игру играли? – спросил сын.
Тут я тихонько заржал, представив, как наподдала бы мне Клэр, если б я рассказал ребенку о правилах игры «спрячь колбаску». «Первое правило при игре в «спрячь колбаску»: никогда не стучать в закрытую дверь во время игры, если только у тебя кровь из глаз не течет или не загорелось что-нибудь. Типа твоих волос. Все остальное может подождать до окончания игры».
– Так мы по телефону звонили. Очень важный телефонный звонок, – объяснила Клэр.
Гэвин взглянул на нее с заметным недоверием.
– На большое расстояние был звонок, – сказал я. – На самом деле очень большой и очень важный. Мы ни минуты больше ждать не могли, чтоб разговор начать, а когда говорили, то остановиться не могли, не то было бы… больно. Вот поэтому и не открыли дверь сразу, когда ты постучал. Ага, в самом деле, очень большой разговор. Мама твоя даже кричала, когда убедилась, насколько он велик.
Тут Клэр не сдержалась, потянулась и ущипнула меня за ляжку, сухо заметив при этом:
– Твой отец слишком преувеличивает, насколько велик на самом деле был телефонный разговор.
У меня рот сам собой открылся, а Гэвин как-то странно поглядел на меня. Клэр же, стоя на коленях, раздраженно смотрела на меня, даже не замечая, что у нее только что сорвалось с языка.
Я же сам не свой сделался, внутри все запело, захотелось нагнуться, сграбастать их обоих в объятия и скакать по комнате. Мы еще не успели обсудить, как сказать Гэвину, кто я такой. Я больше всего на свете хотел, чтоб он звал меня «папа», но, думая о Клэр, не желал подталкивать события. Она ведь столько времени одна на себе весь этот воз тащила, я вовсе не желал наступать ей на ноги. Хотелось, чтоб она сама пришла к такому решению, зная: в том, что касается Гэвина, она может мне верить.
Заметно было, когда она вдруг осознала. Лицо у нее ужасно побледнело, и я даже струхнул на мгновение, как бы она не упала в обморок у моих босых ног. Несколько раз она переводила взгляд с Гэвина на меня, потом глянула на меня в упор и быстро встала на ноги.
– Боже ж мой. Прости. Даже не сообразила, что только что сболтнула, – зашептала она, оглядываясь на Гэвина, не слышит ли. А тот стоял себе, глядя на нас, как на парочку идиотов. – Черт. Прости! Скажу ему, что пошутила. Скажу, что говорила про телефонный разговор или еще что-нибудь. О, боже мой! Какая же я тупица, – бормотала она.
Я потер ладони и взял ее за руки, чтоб успокоилась. Потом заговорил:
– Вот что, послушай меня. Все прекрасно. На самом деле даже лучше, чем прекрасно. Я хотел попросить тебя рассказать ему, только боялся, ты подумаешь, что еще слишком рано.
Клэр облегченно вздохнула.
– Ты уверен? Я не хочу, чтоб ты хоть что-то делал, к чему еще не готов.
– Деточка, я был готов к этому уже тогда, когда вытряхнул из себя всяческую глупость и пришел к тебе поговорить после той первой недели.
Она прильнула ко мне, быстренько поцеловала и обернулась, подхватив на руки Гэвина.
– Так вот, Гэвин. Ты знаешь, кто такой папа? – спросила она его.
А тот не сводил с меня глаз и несколько минут раздумывал над этим. Я даже волноваться стал. Ну как он не захочет меня себе в отцы? Ну как подумает, что я слишком строгий либо слишком глупый? Черт, не надо было заставлять его счищать ту зубную пасту с пола. Разумные отцы не заставляют своих детей заниматься такой ерундой. Разумные отцы водят своих детей на стриптиз и позволяют им дома вечеринки устраивать, травку курят с ними по воскресеньям, пока составляют футбольные команды своих грез.
– Папка – твой папа? – спросил Гэвин.
Клэр кивнула.
– Ты очень умный, малышок! Да, Папка – мой папа. А Картер – твой папа.
Оба мы застыли в молчании, пока Гэвин переводил взгляд с меня на мамочку и обратно.
Он сейчас целиком и полностью меня вымеривает.
– Я тебя с собой возьму на танец живота, мы с тобой пива выпьем, когда охота пофантазировать придет, – вырвалось у меня.
Клэр глянула на меня так, будто я ума лишился.
– Можно я его буду звать папа-котях? – беспечно спросил наконец Гэвин, не обращая внимания на мое словоблудие.
Гэвин возгласил: да будет отец – и увидел, что этот хорош.
Ну да, я цитировал Библию и сравнивал своего сына с богом. Заткнитесь.
Клэр в ответ на просьбу Гэвина рассмеялась и спросила:
– А может, ты станешь просто звать его «папой»?
– А может, мне звать его «папомордой»? – тут же заторговался Гэвин.
Торговался этот малыш за довесок, с каким он мог бы называть меня «папой». Малый – гений. И невесть по какой причине я ощутил беспокойство. Повернулся, взял Гэвина у Клэр с рук и спросил:
– Ты не против, если мы отправим мамочку поспать, а сами обсудим мое новое прозвище, пока я тебя опять в постель уложу?
Клэр, встав на цыпочки, чмокнула Гэвина в щечку, а потом, прижавшись, и меня тоже. Гэвин прилег головой мне на плечо и обвил ручонками шею:
– Лады, детка-папочка.
Тут мы оба с Клэр не удержались и прыснули от смеха. Выходя в коридор, я повернулся к ней лицом и изобразил губами «спасибо», а уж потом понес Гэвина обратно в его комнату.
* * *
Правду сказать, я не поняла, отчего так забеспокоилась, когда Картер сам не свой стал, едва я назвала его отцом Гэвина. Это еще раз убедило меня: он просто замечательный человек.
Пока Картер укладывал Гэвина, я достала рюкзак со своими пожитками, вытащила оттуда майку и мальчишеские шорты, которые взяла с собой в качестве пижамы, и переоделась. Почистила зубы, после чего залезла обратно в постель и свернулась калачиком под одеялом в ожидании, когда вернется Картер. Я уже засыпать стала, когда почувствовала, как прогнулась кровать и его руки обвились вокруг моей талии. Я улыбнулась и вжалась в его теплое тело.
– Все в порядке? – пробормотала я сонно.
– Ну да, он решил, что пить больше не хочет, зато заставил меня почитать ему сказку. И пока что мы сошлись с ним на «папа-о», – хмыкнув, доложил Картер.
– Легко отделался. Две недели назад он как заведенный, обращался ко мне не иначе как «старушенция».
Я лежала в объятиях Картера, и так приятно мне никогда еще не было.
Примерно минут пять.
И это только доказало, что все, чем нас потчуют в кино, не что иное, как кусок чепухи. Его рука лежала на подушке у меня под шеей, отчего голова у меня жутко скособочилась. Я уже чувствовала, как судорога подступает. Меня стал прошибать пот, как потаскуху в церкви, это от его руки, тяжело сдавившей пояс, и ног, что переплелись с моими. По попе у меня стекал пот, его волосатые ноги кололись: такое ощущение, будто сотня комаров мне в ноги впилась.
