Чтобы доказать это, главный разбойник по имени Кемаль показал мне глиняную фигурку, которую он нашел в земле. Украшенный треугольник на статуэтке обозначал ее женскую природу.
В эту ночь Кемаль сложил огромный костер, разбросав пепел по маленькой фигурке. Вскоре все уснули, но я не мог сомкнуть глаз, так как, хвала Аллаху Всемогущему, у меня родилась идея, как освободить Махмуда, себя и двух наших европейских друзей».
Люси помогала Эндеру готовить ланч. Его квартира находилась в старом квартале Султанахмет в одном из деревянных домов, которые она заметила из отеля. Хозяин расставил столик на двоих на балконе, который был чище, чем загроможденные веранды, открывающиеся с террасы отеля. Эндер объяснил, что квартира принадлежит его дяде, уехавшему в летний домик на острова и оставившему его здесь, чтобы племянник мог продолжать свое исследование по истории искусства Оттоманской империи. Эта работа частично затрагивала и каллиграфию.
– То, что, по словам писца, Казанова сказал о «мусульманском вздоре», – это типичный европейский стереотип, – заметил Эндер, хмурясь. – Восток, варвары, турки, и все в таком же духе! Западные путешественники постоянно превращали Оттоманскую империю в своего рода экзотику, как, собственно, и весь Восток. Нуда ладно, это так, мелочное раздражение, не обращайте внимания.
Люси, которая резала помидоры, рассмеялась.
– Обещаю, что не буду себя вести как невежественный европеец. Я и так слишком напугана!
Хозяин удивленно посмотрел на нее из-под своих огромных очков, и девушку поразило, что они сидели на переносице так, как будто ему в голову пришла запоздалая мысль или даже он хочет извиниться. Ей стало интересно, не носит ли Эндер очки для зашиты – так же, как некоторые мужчины носят бороды, чтобы казаться более мужественными. Возможно, он даже хотел этими странными очками исказить красоту своего привлекательного лица.
– Но почему Желанную Адамс обвиняют в измене? Американка не могла причинить особого вреда Оттоманской империи, ведь так?
– Иностранцы, такие как барон де Тотт, помогали готовить новые подразделения инженерных и артиллерийских войск для отца Селима, и эта работа продолжилась и при Селиме Третьем. Возможно, именно поэтому он спас шотландца от смерти или заключения после восстания и привез его в Турцию. Де Тотт реорганизовал отливку пушек и обучал турок новой европейской математике. Однако янычарам все это не слишком нравилось.
– А сам Селим приветствовал западное влияние?
– В некоторых сферах турецкой жизни – да. В тысяча восемьсот восьмом году Селима убили во дворце Топкапи. Махмуд – юный принц, которого сопровождал наш писец, – продолжил реформы.
– А при чем тут Желанная Адамс?
– Кто знает, какие разговоры пошли по Стамбулу, когда туда приехал человек вроде Казановы? Его проницательность и ум, разумеется, оценили, но либеральный образ мыслей должен был вызвать некоторое замешательство при дворе султана, возможно давая противникам западных реформ еще один повод для беспокойства. Но мы же этого точно не знаем, так ведь? Мой перевод еще не закончен.
Эндер прошел к столу, на котором стояли деревянная корзинка, до предела заполненная плоскими хлебцами – gozleme, ломтями beyaz peynin – белого сыра, и тарелка сухих мясных шариков – кит k'ofte. Еще здесь были сочные красные томаты.
– Перекусим?
И они принялись за скромный ланч, приготовленный собственными руками.
«На третье утро нашего пребывания в холмах я понял, как можно спастись от воров. Могу скромно заметить, что это произошло из-за того, что Кемаль проникся ко мне симпатией: ему нравились высказывания, которые я копировал из Корана для него и его жены. Разбойники обленились и стали беззаботными, уверовав, что мы не сможем выбраться из этих холмов без их помощи.
Так что Кемаль согласился показать мне секретную тропу на уступ, и, когда мы скрылись от лишних глаз, он отпустил охранника и рассказал мне, что, поскольку запасы пищи тают, его компаньоны решают, не пристрелить ли нас до наступления зимы. Возможно, из-за того, что мне еще не исполнилось и тридцати, о Могущественный Халиф, я не смог представить свою собственную смерть. Если мне позволят со всей скромностью заметить, смерть человека в середине его жизни – это преступление в глазах Аллаха Всемогущего, подобно солнцу, садящемуся в разгар дня.
Вдобавок я живу в постоянном мучении, так как мы непрестанно перемещаемся с места на место, чтобы нас не заметили, и эти наши движения препятствовали отправлению моих задач, чью священную природу Великий Султан столь любит. С каждым уходящим часом я чувствовал, как подвижность утекает из моих пальцев. Ночью мне снилось, что Могущественный Халиф заменил меня на моего врага, кабасакаля Эдиба-эфенди, всегда присутствующего в моих снах и готового принять милости, расточаемые моим Прославленным Повелителем.
Я не забыл, как он хитростью переписал мой рассказ «Медовый месяц писца» и предложил его Великому Султану, выдав за свой, когда Вы приказали нам сочинять занимательные истории во время длинных, дождливых недель прошлой зимы. Правда, мой недруг выпустил мое изысканное окончание, нелепо предположив, что оно вызовет Ваш Высочайший Гнев. Помнит ли Могущественный Халиф эту историю? Однажды ночью, сидя вокруг костра, когда мисс Адамс спала, я полностью пересказал ее шевалье де Сейнгальту, который был очарован финалом. Я смиренно позволю себе напомнить его здесь, дабы доставить удовольствие своему Повелителю:
«Я принял ее скромное предложение и уже начал вводить мое перо в ее чернильницу, когда она воскликнула: «Одна треть, этого уже предостаточно. Разве ты не видишь, что внутренняя часть еще ни разу не получала надлежащего оттиска?» Но было уже поздно. Головка моего инструмента наклонилась под углом, чернила вытекли, а мои чувства нашли свое полное удовлетворение».
Очень мало людей понимают душу писца, и я считаю Могущественного Халифа одним из них. Сущность наша вот в чем: если мы не переписываем слова Всемогущего Аллаха, то мы не живем».
Тут Эндер отложил свой ноутбук, так как Люси рассмеялась.
– Прошу прощения, Эндер. Этот писец выказал вечную озабоченность мужчин размерами!
– Это необычная, старомодная и забавная история, – согласился Эндер. – Если, конечно, не замечать очевидную незаинтересованность писца в удовлетворении своей партнерши. Ах да, чуть не забыл! – Он поднялся и исчез в другой комнате, вскоре вернувшись с маленькой эмалированной деревянной коробочкой.
– Это пенал писца. Я нашел его сегодня утром на столе моего дяди. Он любит собирать старые вещи. А это было внутри, – сказал Эндер, передавая Люси коробочку. – Мой дядя скорее всего положил туда вот это, чтобы показать, как выглядел человек, использовавший некогда пенал.
На открытке был изображен писец, сидящий на загроможденном полу и водящий кистью в книге, лежащей у него на коленях. Люси была тронута его утонченным и слегка презрительным видом и тем, как писец изящно держал свое тростниковое стило.
– Видите, как серьезно он выглядит посреди этого хаоса? Я думаю о признании автора нашего манускрипта – если он не переписывает слова Всемогущего Аллаха, то не живет!
– Да, он выглядит как человек, принимающий свою работу и свою веру всерьез. – Она положила открытку и раскрыла маленький пенал, осторожно вынув тростник. Он казался хрупким на ощупь. Люси быстро положила его обратно. Бог знает, какими старыми были эти предметы, подумала она.
– А из чего писцы делали свои чернила?
– Обычно из ламповой сажи. И это напомнило мне о еще одной увлекательной истории. Архитектор Сулеймана Первого так спроектировал свою мечеть, чтобы воздушные потоки приносили сажу со всех масляных ламп в здании в специальную комнату. Копоть оседала на стенках комнаты, и слуги приходили и соскребали ее, чтобы делать чернила.
– Вы серьезно, Эндер?
– Мы туда как-нибудь сходим, и я покажу вам эту комнату. Верите ли вы в это или нет, но наши предки знали множество различных трюков.
– Вы шутите. – Люси на секунду замерла. – Вы религиозный человек?
– Я вырос мусульманином, но сейчас не исповедую ни одну веру. Я по мере возможности избегаю религиозных доктрин. – Эндер махнул рукой. – Они – причина слишком многих бед в этом мире.
– Но у вас есть своя вера, Эндер. У каждого из нас она есть. Моя, наверное, состоит в том, что мне важно содержать все документы в порядке, – прибавила Люси, вспомнив как Ли тогда в Афинах сказала, что она выбрала профессию под влиянием дела матери.
– Ну тогда мое хобби – изучение Оттоманской каллиграфии – это и есть моя вера. Позвольте мне рассказать вам историю, объясняющую, почему к письму в исламе относятся именно так. Однажды исламский ученый увидел мальчика, сидящего на сосуде с маслом, произведенным в Англии.
