(10)
Никто не может рыдать вечно. Наступило время, когда в мою озабоченность собственной скорбью впервые влилось, а затем и выместило ее ощущение, что корабль раскачивается иначе, как-то недовольно и тревожно; в иные моменты казалось, что он не просто сердит, а разъярен.
Я слишком ослабел, чтобы понять происходящее или противостоять испугу, и при мысли о том, что меня, обессиленного, бросили на тонущем корабле, впал в поистине детскую панику. Я вспомнил, наконец, с Божьей помощью, что можно же позвать Чарльза Саммерса, и рявкнул на появившегося вместо него Виллера:
– Мне нужен мистер Саммерс! Найди его!
В течение продолжительного срока корабль изо всех сил старался вытряхнуть меня из койки. Наконец появился Чарльз. Он стоял в распахнутых дверях и хмуро смотрел на меня.
– Вы опять, Эдмунд? Что на этот раз?
Его слова застали меня врасплох.
– Простите. У меня, кажется, была лихорадка.
– Виллер, вы свободны. Мне нужно поговорить с мистером Тальботом. Послушайте, Эдмунд, я сейчас тут за старшего…
– За кого?
– Вы даже не представляете, сколько у меня обязанностей. При величайшем желании я могу уделить вам совсем немного времени. Так что на этот раз?
– Качка! Она меня убивает.
– Господи, Эдмунд, да вы же в самом низу. Послушайте. Вы ушибли голову. Врач с «Алкионы» сказал, что у вас отсроченная контузия. Он прописал вам отдых и покой.
– При такой качке невозможно ни то ни другое.
– С качкой ничего не поделаешь. Вам полегчает, если я объясню, в чем дело?
– Наверное, я успокоюсь, если пойму, что мы не тонем.
Он помолчал, потом рассмеялся.
– Что ж, ладно. Вы представляете себе устройство часов?
– За кого вы меня принимаете? За часовых дел мастера? Я умею заводить репетир, того и довольно.
– Вот-вот. Начинаю узнавать старину Эдмунда.
Он собрался сказать что-то еще, но его остановили вопли, раздавшиеся из каюты где-то неподалеку. Возможно, это были дети Пайка – повздорили до припадка истерии. Чарльз решил не обращать внимания и произнес:
– Корабль – это маятник. Чем маятник длиннее, тем реже он совершает колебания. Рангоут у нас укороченный, другими словами, наш маятник стал короче, что ускорило его колебания. У корабля, полностью лишенного мачт, период колебаний такой короткий, что их невозможно вынести, людей трясет, они болеют и теряют силы. Думаю, так погибло немало судов.
– Но мы не погибнем?
– Конечно, нет. Самое большее, чем грозит нам эта качка – неудобство для пассажиров. Им, конечно, нужна любая мыслимая поддержка. Джентльмены – кто смог – собрались в салоне. Они говорили о вас и жалели, что вас там нет.
Я с трудом сел в койке.
– Примите мои извинения, мистер Саммерс. Возьму себя в руки и сделаю, что смогу, постараюсь подбодрить остальных пассажиров.
Чарльз засмеялся, но достаточно дружелюбно.
– Из глубин отчаяния к славной решимости – меньше чем за десять секунд! Вы гораздо подвижнее, чем я предполагал!
– Ничего подобного!
– Ладно. Эти господа будут вам рады, хотя лучше бы вы последовали примеру дам и оставались на месте.
– Я и так слишком долго провалялся.
Чарльз вынул ключ из наружной скважины и вставил его в замок изнутри.
– В любом случае, Эдмунд, будьте осторожны. Помните: одна рука – для дел, другая – чтобы держаться. Вам я бы посоветовал держаться обеими руками – вашей голове уже и так досталось.
С этими словами он ушел.
С величайшей осторожностью я выкарабкался из койки и стал изучать себя в зеркале. Вид мой привел меня в смятение. Я сильно зарос, лицо исхудало так, что казалось костлявым. Я провел пальцем по торчащим скулам, потрогал выпуклый истончившийся нос, откинул со лба волосы. Совершенно невозможно, чтобы череп так уменьшился.
Я кликнул Виллера, который явился немедля, из чего явствовало, что он торчал за дверью. Я попросил его помочь мне одеться, отверг предложение побрить меня и сделал это сам, изведя чашку воды, которая была чуть тепловатой, когда я начал, и ледяной, когда закончил. Однако я умудрился провести всю процедуру, ограничившись лишь одной меткой на левой щеке, что, учитывая качку, было существенным достижением. Виллер не уходил. Он извинился за настоятельное предложение непрошеного совета, но порекомендовал, что коль скоро я намерен присоединиться к джентльменам в салоне, лучше надеть резиновые сапоги, поскольку на палубе много воды.
Широко расставив ноги, я ковылял, цепляясь за леера, протянутые вдоль пассажирских клетушек. Корабль сердито тряс меня. По темной обшивке коридора скатывались потоки воды. Я сразу понял, что продвижение мое затруднено не только слабостью. Действие, которое раньше было утомительным, теперь стало непосильным испытанием.
Не знаю, о чем говорили собравшиеся, но когда я вошел, в салоне царило молчание. Все сидели за главным столом, прямо под кормовым иллюминатором. Мистер Боулс, помощник поверенного, сидел на краю скамьи; Олдмедоу, молодой офицер, устроился слева от него; рядом с Олдмедоу, слева же, разместился мистер Преттимен. Напротив них сидел мистер Пайк. Я бегом достиг стола и рухнул рядом с ним на скамью. Олдмедоу взглянул на меня поверх носа. Голову он держал высоко не по причине заносчивости. У них в полку носили шлемы необычной формы, что вынуждало офицера задирать подбородок, и Олдмедоу к этому привык. Сам он человек весьма мягкий и отнюдь не воинственный.
– Тальбот, надеюсь, вам лучше? Хорошо сделали, что пришли.
– Благодарю, я совершенно поправился.
Это была ложь, но оправданная. Однако она не удалась, потому что мистер Боулс покачал головой.
– Непохоже, мистер Тальбот. Впрочем, всем нам несладко.
– Ну что вы! Качка приободряет!
– Меня – нет. И женщин с детьми тоже.
Словно в подтверждение его слов, горизонт в большом кормовом окне быстро изогнулся, затем провалился вниз. Мокрый пол под нами вздыбился, потом упал, лишив нас опоры. Лоб мне покрыла испарина.
– Думаю, джентльмены…
Но Боулс, чей желудок был, казалось, равнодушен к выходкам корабля, продолжил:
– Теперь вы здесь, сэр, и лучше вас сразу кооптировать. Наши колебания…
– Это все из-за сломанных мачт, джентльмены. Маятник, который…
Боулс поднял руку:
– Я имел в виду не эти колебания, сэр. Наш комитет…
– Подумайте о моих детях, мистер Тальбот. И о миссис Пайк, разумеется. Но мои малышки, Арабелла и Фиби…
Я напрягся и издал звук, который, как надеялся, примут за непринужденный смех.
– Джентльмены, вы меня удивляете! Британия, конечно, правит волнами, но…
– Мы полагаем, что средство есть.
– Какое? Не представляю, какое вы нашли средство от трудностей, в нашем положении неизбежных. Или у вас имеется некая хитрость, наподобие той, которую измыслил бедный мистер Драйден? Помнится, в «Annus Mirabilis»[72] он описывает битву с голландцами, и, когда ядром снесло мачты, матросы «воздвигли их выше, чем прежде».
– Мистер Тальбот…
– Знаете, даже такому сухопутному юнцу, как я, это представляется верхом абсурда. Думаю, что…
– Сэр, председателем нашего заседания избран мистер Боулс! – воскликнул Преттимен. – Вам угодно перенести заседание или покинуть нас?
– Позвольте мне, мистер Преттимен. Мистера Тальбота можно извинить, поскольку он счел наше собрание за обычную встречу. Итак, сэр. Мы учредили особый комитет и пришли к определенному решению. Мы хотим поставить капитана в известность не столько о нашем мнении – поскольку сомнительно, что у нас есть право иметь мнение, – сколько о наших переживаниях. Я тут набросал самое основное. Первое: непрерывная продолжительная качка корабля во время его движения при теперешнем его неустойчивом положении представляет настоящую угрозу жизни и здоровью людей – в особенности это касается детей и женщин. Второе: представляется, что существует возможность улучшить ситуацию, изменив курс, уйдя от ветра и направившись в какой-нибудь южноамериканский порт, где имеются условия для ремонта судна и поправки нашего здоровья.
Я покачал головой:
– Если бы такое изменение было необходимо, офицеры позаботились бы.
Олдмедоу каркнул в воротник – так подобные субъекты изображают смех.
– Ради Бога, Тальбот! Они заботятся о корабле и о матросах, а о нас побеспокоятся, когда рак свистнет, причем о солдатах в последнюю очередь!
– Но изменение курса задержит нас на неопределенный срок.
– Арабелла и Фиби…
Боулс воздел руку:
– Одну минуту, мистер Пайк. Мы надеялись, что вы, мистер Тальбот, примете нашу сторону. Но вообще-то играет ли ваше участие какую-либо роль?
– Прошу прощения, сэр?
– Не поймите меня превратно. Я хотел сказать, что решение не за вами и не за мной, а за капитаном. Все, что мы сейчас намерены сделать – довести до него наше желание. Я должен вас уведомить, мистер Тальбот, – вы были in absentia[73] выбраны… как бы выразиться?.. Ну, скажем представителем.
