Все молчали, глядя в пол.
– А я вам скажу, где ангелы. – Витя вырвал книжку у меня из рук. – Они тут, в сказках. Ангелы бывают только в сказках!
– Отдай книжку! – вскочив, я попытался отобрать у него мои сказки.
Витя поднял руку повыше.
– Прыгай, мышонок, – усмехнулся он.
Я прыгал, прыгал, подошвы моих кроссовок пружинили, но у меня ничего не получалось.
– Глядите, дрессированный мышонок, – расхохотался Витя. – Глупый дрессированный мышонок!
Таня тоже подхватилась.
– Отдай Мишке книгу, Витя, иначе, Богом клянусь…
– Да клянись ты сколько влезет, Таня! – Лицо у Вити сморщилось. Я еще никогда не видел его таким. – Какая разница? – На лоб ему упал луч света. К станции приближался поезд. – Бога нет. Бог – это просто дурацкая сказка!
И тогда Витя швырнул мою книгу вверх. Она пролетела над нашими головами, над нашими руками, страницы трепетали, точно белые крылья… Эта книга была ангелом. Жар-птицей. На мгновение она зависла в ослепительно-белом свете. А затем упала под колеса поезда.
Таня набросилась на Витю.
– Смотри, что ты наделал!
А так как Юля всегда делала то же, что и Таня, она сняла туфлю и стукнула Витю по голове. Паша сосредоточился на своем пакете с клеем.
Когда поезд проехал мимо, я подполз к краю платформы. Там, между шпалами, лежало то, что осталось от моей книжки. Я попытался спуститься вниз, но кто-то схватил меня за ворот свитера и затащил обратно.
– Ты что, дурак? Вон еще поезд, – сказал мне Рудик.
Так оно и было.
Рудик спрыгнул вниз, в грязь. Из-под его ботинок взметнулось облачко пыли. Поезд приближался.
Неторопливо, будто у него было все время мира, Рудик подобрал остатки книги и внимательно осмотрел страницы, словно выбирая овощи на рынке. Вокруг него вился сигаретный дымок, а Рудик все листал и листал остатки книжки.
Свет поезда стал ярче. Раздался гудок.
– Рудя! Выбирайся оттуда! – завопила Таня.
У Вити округлились глаза. Мое сердце колотилось в груди.
Рудик сунул страницы в карман шинели. Поезд уже почти подъехал к платформе. Послышался еще один гудок. Завизжали тормоза.
Рудик бросил окурок в пыль. Гордо и изящно, словно кот, он выпрыгнул на платформу и отряхнул колени. Не говоря ни слова, он вытащил страницы с моими чудесными сказками и отдал их мне.
– Да пошел он, этот дождь, – заявил он.
Рудик взял Таню за руку, и они скрылись в толпе.
Дождь прекратился. Холодало. У меня не было ни шапки, ни варежек, только свитер. Люди на улицах торопились вернуться в тепло, они не останавливались, чтобы подать нам милостыню.
Холод и наши пустые руки повергали Рудика в бешенство.
– Трачу время на вас, раздолбаев. Вы бесполезны! Бесполезны! – Он плюнул мне под ноги. – Особенно ты. Думаешь, раз ты мелкий, тебе не нужно приносить деньги? Думаешь, ты слишком хорош для того, чтобы воровать?!
– Ладно тебе, Рудя. – Таня опустила руку ему на плечо. – Мишка мало ест.
Рудик стряхнул ее ладонь.
– А ты?! – рявкнул он. – Думаешь, ты слишком хороша для того, чтоб ходить по мужикам? – Он схватил Таню за плечи и тряхнул ее. – Настало время и тебе заняться этим. Вот увидишь, время настало.
Паша зашелся от кашля.
– Прекрати! – крикнул на него Рудик. – Перестань кашлять!
Паша отер нос тыльной стороной ладони. На руке у него осталась кровь.
Когда было потеплее, мы с Пашей просили милостыню в парках и на площадях, надеясь, что солнце выманит на улицу деловых людей. Но теперь их стало меньше, а если кто и появлялся, они не желали расставаться со своими деньгами.
– Скоро придется уходить с вокзала, – сказал Паша.
Я наблюдал за тем, как черный пес с коричневыми подпалинами подбирается к женщине и маленькой девочке, сидевшим на лавке.
– Зачем нам уходить? – спросил я.
– Зимой милиция выгоняет нас с вокзала.
Пес, махая хвостом, разинул пасть.
– Милиция говорит, зимой на вокзалах слишком много бомжей и нищих.
Девчушка засмеялась, хлопая в ладоши. Мать не обращала внимания на пса.
– Но мы не бездельники какие-нибудь, – возразил я. – Мы же дети.
– Бомжи, нищие, беспризорники – милиции все равно. Мы для ментов что тараканы. Вышвырнуть нас – и всего делов.
Пес опустил морду женщине на колени и жалобно заглянул ей в глаза, изо всех сил размахивая хвостом. Я затаил дыхание.
– У нас есть куда пойти зимой, чтобы согреться, – успокоил меня Паша.
Женщина улыбнулась, потрепав пса по загривку. Я засмеялся, хлопая в ладоши.
– Куда? – переспросил я, представляя себе, как милиционеры отводят нас туда, где есть одеяла и горячий суп. Где для меня найдется курточка.
– В метро, – сказал Паша. – Рядом с трубами тепло.
Женщина отломила кусочек бутерброда и передала его девочке. Девочка протянула ладонь псу.
Осторожно взяв с ее ручки колбасу, а затем хлеб, пес облизнул малышке пальцы.
Я потеребил пуговицу в кармане.
Паша по-дружески пихнул меня локтем под бок.
– Все не так уж плохо, Миш. Там тепло и сухо. Нас жалеют, подкармливают. Иногда на площадь приходят церковники, дают нам супа с хлебом.
– Там темно?
Паша пожал плечами.
– Да, но у нас полно свеч, и все такое. И там весело. Намного веселее, чем у меня дома в деревне. Там есть вообще было нечего, только корм для коров и коз. Тут лучше.
– А как же твоя мама? – спросил я. – Она ведь ищет тебя, наверное?
– Мать у меня спилась. – Паша щелкнул пальцем по шее. – И отец спился. Пока у них была водка, они только и делали, что орали друг на друга. Ни до меня, ни до моих братьев и сестер им дела не было. Когда отец меня избил в последний раз, я всадил ему в живот нож и убежал.
– Ты ударил его ножом? – ужаснулся я.
Паша кивнул.
Как бы я ни ненавидел того злого дядьку, я никогда бы не ударил его в живот ножом.
Мужчина в коричневых башмаках с блестящими пряжками бросил к нашим ногам две монетки.
– Спасибо, – крикнул я ему вдогонку.
Паша подбросил монетку и поймал ее зубами.
Рассмеявшись, я захлопал в ладоши.
– Еще, – потребовал я.
И Пашка показал этот фокус снова. И снова.
Черный пес с коричневыми подпалинами встал, отряхнулся и потрусил по парку, словно опаздывая на важную встречу.
Дни становились все холоднее. Все больше людей выходили на улицы в пальто, но я уже не высматривал мамино, красное. Я наблюдал за собаками. Они были повсюду – спали в подворотнях и на канализационных люках, катались на поездах, сновали по улицам. Псы выпрашивали еду и воровали. Иногда им удавалось найти доброго человека, который их подкармливал. Иногда псов гнали прочь. Псы были такими же, как и мы. Но не совсем. Я видел, как собаки воруют сосиски и таскают еду из пакетов. Я видел, как они просят подачки у женщин, детей и стариков. Я видел, как они роются в мусорных баках за магазинами. И псы всегда, всегда делили еду. Ели малыши, больные, старые. Вот как было у собак.
Однажды я сидел на тротуаре рядом с вентиляционной решеткой. Стоял холодный мрачный день. От ветра у меня слезились глаза. Я говорил себе, что плачу не по своей матери. Не из‑за всех тех недель, что прошли с тех пор, как я в последний раз спал в кровати и мылся. Не знаю, действительно ли прошли недели. Может быть, прошло уже несколько месяцев. Или дней. Мне уже было все равно. Я плакал только от ветра и холода, уткнувшись лбом в колени.
И тут ко мне прижалось что-то теплое. Горячее дыхание скользнуло по моей щеке. Я поднял голову. Рядом со мной стоял большой коричневато-черный пес.
Пес принюхался к моим волосам, а затем лизнул меня в ухо. Я затаил дыхание. Может, он хочет съесть меня?
Удовлетворив свое любопытство, пес улегся рядом со мной, поближе к вентиляции. Вздохнув, он закрыл глаза.
Так мы и сидели, я и пес. Мимо нас проходили какие-то люди, некоторые даже переступали через меня. Женщина в синей курточке остановилась и дала мне две монетки. Мужчина в черном пальто и белом шарфе дал мне сосиску в тесте и засеменил прочь.
Пес с надеждой вильнул хвостом. Я разломил сосиску пополам и поделился с ним.
Монеты сыпались мне под ноги – иногда даже по две монетки. Мы с псом пересекли улицу и подошли к лотку, с которого торговали печеной картошкой. Монетки позвякивали у меня в кармане.
– Можно мне две картофелины, пожалуйста? – попросил я, протягивая деньги.
Продавец снял с противня две крупных горячих картофелины, завернул их в газету и передал мне. Я отдал ему монеты. Лоточник смерил меня взглядом, при этом один глаз смотрел на меня, а второй – куда-то в сторону. Наверное, там было что-то поинтереснее.
Вздохнув, он достал еще одну картофелину.
– Для твоего пса.
Я рассмеялся. Подумать только! Три картофелины! И тут я вспомнил мамины слова: «Нужно быть вежливым мальчиком, Мишка».
