Ознакомительная версия.
Симона постучала пальцами по боковине стула, словно бы взвешивая, стоит ли открывать секрет.
– По правде говоря, он именно что родственник, – поведала она. – Наш племянник.
Пьеро широко распахнул глаза:
– Да? Я не знал. Я думал, он сирота, как мы все.
– Его отец умер пять лет назад, – принялась рассказывать Симона. – А мать… – Она, дернув подбородком, смахнула слезу. – Мои родители обошлись с ней довольно-таки дурно. У них были нелепые, старомодные взгляды на жизнь. Они ее совершенно затретировали, и она уехала. Но отцом Уго был наш брат Жак.
Пьеро глянул на снимок, где две девочки держали за руки маленького мальчика, и на фотопортрет мужчины с усиками карандашиком и во французской военной форме.
– А что с ним случилось? – спросил он.
– Он умер в тюрьме. Попал туда за несколько месяцев до рождения Уго. Так ребенка и не увидел.
Пьеро задумался. Он не знал никого, кто бы сидел в тюрьме. Но вспомнил, что читал про Филиппа, брата короля Людовика XIII, «Человека в железной маске», безвинно заточенного в Бастилию; самая мысль о подобной судьбе вызывала у Пьеро кошмары.
– А за что он попал в тюрьму?
– Наш брат, как и твой отец, сражался на Великой войне, – сказала Симона. – Потом, когда все кончилось, кто-то легко вернулся к нормальной жизни, но другие – по-моему, подавляющее большинство – не справлялись с воспоминаниями о том, чего навидались и что натворили. К счастью, нашлись отважные врачи, благодаря которым мир узнал, какие травмы оставили события двадцатилетней давности. Взять хотя бы работы французского доктора Жюля Персуанна и англичанина доктора Алфи Саммерфилда. Они посвятили жизнь тому, чтобы донести до сознания широкой публики, насколько пострадало предыдущее поколение и как мы все обязаны им помогать.
– Мой папа тоже пострадал, – сообщил Пьеро. – Мама всегда говорила, что хоть он и не погиб на Великой войне, именно война его и убила.
– Да, – Симона кивнула, – я понимаю, что она имела в виду. То же было и с Жаком. Чудесный мальчик, жизнерадостный, веселый. Сама доброта. А вернулся совсем другим… Полностью изменился. И совершал ужасные поступки. Но он с честью служил своей стране. – Она встала, прошла к застекленному шкафу, сняла с дверцы крючочек и достала бронзовый кружок, так завороживший Пьеро в день приезда. – Хочешь подержать? – Она протянула ему медаль.
Мальчик кивнул и осторожно взял ее, пробежал пальцами по выпуклой фигуре на аверсе.
– Он получил это за храбрость. – Симона забрала награду и повесила обратно в шкаф. – О чем ни в коем случае не следует забывать. Но после войны Жак в течение десяти лет не раз попадал в тюрьму. Мы с Адель часто его навещали, но нам все это было отвратительно. Видеть брата в бесчеловечных условиях и понимать, что страна, ради которой он пожертвовал душевным покоем, в грош его не ставит. Настоящая трагедия – и не только наша, а многих семей. Твоей тоже, Пьеро, – я права?
Он кивнул, но ничего не ответил.
– Жак умер в тюрьме, и с тех пор мы заботимся об Уго. Несколько лет назад мы рассказали ему, как наши родители обидели его мать, а наша страна – его отца. Возможно, он был слишком мал и надо было подождать, пока он повзрослеет. Его сейчас терзает злость, она требует выхода, и поэтому он, к сожалению, обижает других. Но не суди его слишком строго, Пьеро. У вас с ним много общего; думаю, потому он тебя и выбрал.
Пьеро задумался над ее словами и попробовал пожалеть Уго, но это оказалось непросто. Да, их отцы, как справедливо заметила Симона, прошли через одни и те же испытания, но он ведь не портит жизнь всем вокруг.
– Ну, во всяком случае, она кончилась, – сказал наконец Пьеро. – В смысле, война. Новой ведь не будет, нет?
– Надеюсь, – ответила Симона.
В это время дверь кабинета распахнулась и вошла Адель, потрясая письмом.
– Вот вы где! – воскликнула она, глядя то на сестру, то на мальчика. – Я вас обоих искала. Господи, что с тобой приключилось? – Она, нагнувшись, всмотрелась в разбитую физиономию Пьеро.
– Я подрался, – объяснил он.
– Победил?
– Нет.
– М-м. Не повезло. Но сейчас я тебя развеселю. Хорошие новости. Скоро ты нас покинешь.
Пьеро ошеломленно посмотрел на каждую из сестер по очереди:
– Меня хотят взять в семью?
– Не просто в семью, – с улыбкой сказала Адель. – В твою семью. Я имею в виду твою родную семью.
– Адель, может быть, объяснишь, в чем дело? – Симона взяла у сестры письмо и пробежала взглядом по надписям на конверте. – Австрия? – удивилась она, обратив внимание на марку.
– Это от его тети Беатрис, – ответила Адель, глядя на Пьеро.
– Но я с ней даже не знаком!
– Что же, а она про тебя все-все знает. Вот, прочти. Ей только недавно стало известно, что случилось с твоей мамой. И теперь она хочет, чтобы ты приехал к ней жить.
Глава 4
Путешествие на трех поездах
Когда Пьеро провожали из Орлеана, Адель дала ему сверток с бутербродами и велела не есть, пока голод совсем уж не одолеет, потому что это на всю дорогу, а ехать больше десяти часов.
– И вот еще, смотри: я тебе тут приколола названия всех трех станций, – добавила она и суетливо потеребила бумажки, проверяя, надежно ли те прикреплены к лацкану пальто. – Внимательно следи за указателями на платформах. Как увидишь такое же название, как здесь, выходи и пересаживайся на следующий поезд.
– На-ка, – Симона достала из сумочки маленький аккуратный сверток в коричневой бумаге, – подарок. Поможет скоротать время в дороге. И будет тебе память о нас и о приюте.
Пьеро поцеловал каждую из сестер в щеку, поблагодарил за все и направился к поезду, выбрав купе, где уже сидела женщина с маленьким мальчиком. Пьеро занял место у окна. Дама глянула недовольно – видимо, рассчитывала, что они с сыном поедут одни, но ничего не сказала и снова уткнулась в газету, а мальчик взял с сиденья пакетик конфет и спрятал к себе в карман. Поезд тронулся. Пьеро помахал Симоне и Адель, а потом, скосив глаза, посмотрел на первую бумажку. Прочитал про себя: Мангейм.
Вчера он попрощался с друзьями, и, кажется, одна только Жозетт расстроилась, что он уезжает.
– А тебя точно не усыновляют? – спросила она. – Ты это не наврал специально, чтобы нас всех обнадежить?
– Нет, – заверил Пьеро. – Если хочешь, могу показать письмо тети.
– А как она тебя разыскала?
– Мама Аншеля разбирала вещи моей мамы и нашла адрес. И написала тете Беатрис про то, что случилось и где я сейчас, и дала адрес приюта.
– И теперь она хочет тебя забрать к себе?
– Да, – сказал Пьеро.
Жозетт с сомнением хмыкнула.
– Она замужем?
– По-моему, нет.
– Чем же она занимается? Кем работает?
– Она экономка.
– Экономка? – удивилась Жозетт.
– Да. А что тут плохого?
– Плохого тут ничего, per se[2], – процедила девочка, найдя наконец повод употребить выражение из одной книжки, которое давно жгло ей язык. – Она, конечно, трудится на капиталистов, но ты не виноват, что тут поделаешь? А что там за семья – у кого она служит?
– Это не семья, – ответил Пьеро. – Всего лишь один мужчина. И он согласен меня принять при условии, что я не буду шуметь. Тетя говорит, он не часто бывает в доме.
– Что же. – Жозетт старательно напускала на себя равнодушный вид, хотя на самом деле очень хотела уехать вместе с приятелем. – Если что-то не заладится, то, думаю, всегда можно вернуться.
Глядя в окно на проносящиеся мимо пейзажи, Пьеро вспоминал этот разговор, и ему было не по себе. Все-таки странно, что тетя столько лет с ними не общалась – целых семь раз пропустила день его рождения и Рождество, – хотя, может быть, она просто не ладила с мамой, особенно после ее расставания с папой… Но что толку гадать? Пьеро постарался выкинуть тревожные мысли из головы, закрыл глаза, задремал и очнулся, лишь когда в купе вошел какой-то старик и занял последнее, четвертое, место. Пьеро сел прямее, потянулся и зевнул, рассматривая старика. Тот был в длинном черном пальто, черных брюках и белой рубашке; по бокам лица свисали длинные темные пряди. Он, очевидно, плохо ходил, поскольку опирался на трость.
– Ну, знаете, это уже слишком, – сказала дама, сидевшая напротив, закрыла газету и недовольно потрясла головой. Она говорила по-немецки, и что-то в мозгу Пьеро переключилось, и он вспомнил язык, на котором разговаривал с отцом. – Неужели другого места не нашлось?
Старик пожал плечами.
– Мадам, везде занято, – вежливо объяснил он. – А здесь у вас свободное место.
– Нет уж, извиняюсь, – огрызнулась та, – но этот номер не пройдет.
Она встала, вышла из купе и решительно направилась куда-то по коридору. Пьеро заозирался, не понимая, как можно не пускать человека сесть, если есть место. Старик поглядел в окно и тяжко вздохнул. Чемодан на полку он убирать не стал, хотя на сиденье тот очень мешал и ему, и Пьеро.
Ознакомительная версия.
