Наконец я ушел от нее. Днем я перестал ее запирать. Она ведь нарочно, упорно пряталась – от Гилберта и, главное, от Титуса. Да и куда она убежит днем незамеченная? Другое дело – ночные приступы отчаяния.
В парадную дверь позвонили. Спустившись в прихожую, я увидел, как дрожит проволока, еще раньше, чем услышал негромкий звонок на кухне. Я подумал: Бен. Спросил себя: один? И чтобы обогнать страх, пошел к двери быстро, без всяких предосторожностей. Я не стал запирать дверь на цепочку, а сразу распахнул ее. Передо мной стоял мой кузен Джеймс.
Джеймс улыбался спокойной, глуповатой, довольной улыбкой, которую он иногда на себя нацеплял. В руке он держал чемодан. На шоссе рядом с «фольксвагеном» Гилберта стоял его «бентли».
– Джеймс! Какими судьбами?
– Ты забыл? Завтра Троица, ты пригласил меня.
– Ты сам себя пригласил. А я забыл, разумеется.
– Если хочешь, могу уйти.
– Да нет, входи… Зайди хоть на минутку.
Меня охватило замешательство, досада, испуг. Появление моего кузена всегда предвещает недоброе. Его присутствие в доме все изменит, вплоть до чайника. Здесь мне с Джеймсом не сладить. При нем я не могу управлять моей жизнью.
Он вошел, поставил чемодан, с интересом огляделся.
– Хорошо стоит твой дом. А эта бухта с шаровидными валунами просто поразительна. Я, конечно, ехал нижней дорогой.
– Конечно.
– А этот громадный утес в море, весь усеянный кайрами… ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нет.
– Ты его что, не видел? Ну да ладно. И башня мартелло здесь, оказывается, есть. Это тоже твои владения?
– Да.
– Понятно, что это место тебе приглянулось. Дом когда построен?
– Ох, не знаю. В начале века, чуть раньше, чуть позже. О господи!
– Что с тобой, Чарльз? Ты меня извини, надо было предупредить тебя письмом. Я пробовал позвонить, но у тебя, видимо, нет телефона. Я могу остановиться и не у тебя. Мили за две отсюда я проезжал мимо очень приятного вида гостиницы… Ты здоров, Чарльз?
– Заходи в кухню.
Из-за необычного освещения в кухне было полутемно. Одновременно с нами туда вошли через другую дверь Титус и Гилберт, и позади них мигнула беззвучная летняя зарница.
Пришлось их представить друг другу.
– Знакомьтесь, это мой кузен Джеймс, заглянул ненадолго. Гилберт Опиан. А это мой юный приятель Титус. Больше здесь никого нет, мы перед тобой в полном составе.
Говоря это, я как бы случайно приложил палец к губам, авось заметят.
– Титус, – сказал Джеймс, – значит, ты здесь. Это хорошо.
– Не понимаю, – сказал я Джеймсу. – Ты же его не знаешь.
Я заметил, что Титус уставился на Джеймса, словно узнал знакомого.
– Нет, но ты упомянул о нем в нашем разговоре, неужели не помнишь?
– Ах да. Ну как, Джеймс, выпьешь на дорогу?
– Спасибо. Чего-нибудь. Хоть вот этого белого вина, благо откупорено.
– Мы пьем его с черной смородиной, – сказал Титус.
– Вы его кузен по отцовской или по материнской линии? – поинтересовался Гилберт, он любил ясность в таких вопросах.
– Наши отцы были братьями.
– Чарльз всегда притворяется, что у него нет родных. Такой скрытный.
Любезно вращая глазами, Гилберт налил четыре бокала вина. Он немного похудел, лазая по скалам в своих новеньких спортивных туфлях. Выглядел моложе, держался свободнее. Титус подлил в бокалы сока. Было ясно, что оба они рады новому человеку, непредубежденному, со стороны, с которым можно поговорить, который разрядит атмосферу; рады, возможно, и тому, что мы получили подкрепление.
– Да, дом у тебя очень своеобразный и интересный, – сказал Джеймс.
– Ты не ощущаешь никаких вибраций?
Джеймс взглянул на меня.
– Кому он принадлежал?
– Некой миссис Чорни. Я о ней ничего не знаю.
– Из верхних окон, вероятно, видно море?
– Да, но самый лучший вид открывается со скал. Могу тебе показать, если ты не торопишься. У тебя что на ногах? А то здесь недолго и ногу вывихнуть.
Я хотел поскорее увести Джеймса из дома. Мы вышли на лужайку, и я довел его по камням до нагретой солнцем высокой скалы с видом на море. Море успело изменить оттенок – теперь это была бледная дымчатая лазурь, испещренная мельчайшими бликами.
– Такая духота, Джеймс, ты, надеюсь, не против того, чтобы остановиться в этой гостинице, она называется «Ворон», оттуда замечательный вид на бухту, которая тебе так понравилась. А если поедешь нижней дорогой, успеешь наглядеться на чаек, или как их там зовут. Дело в том, что в доме у меня нет ни одной свободной кровати. Все заняты. Титус и так уже спит на полу.
– Понимаю, ситуация сложная.
Ничего ты, к счастью, не понимаешь, подумал я. И еще подумал: через две минуты провожу его до машины.
Я посмотрел на моего кузена – при ярком сумрачном свете он, как и все вокруг, был виден до жути отчетливо. Джеймс принес с собой по камням свой бокал и теперь потягивал вино и смотрел на море с видом полного отдохновения и довольства, от которого впору было на стенку лезть. На нем были легкие черные брюки, блекло-розовая рубашка с открытым воротом и белый летний пиджак. Вообще-то, он уделял мало внимания своему костюму, но ему случалось и пофрантить, на свой лад. Его горбоносое лицо было темным от неистребимой щетины и от странной тени – возможно, от непроницаемых, почти черных глаз, – которая словно всегда его омрачала. Темные волосы, непричесанные, торчали во все стороны.
Мне вдруг подумалось, раз он ушел из армии, зачем ему было ехать ко мне в гости под праздник, когда на дорогах столько машин?
– Ты чем-нибудь занимаешься? – спросил я. – Нашел себе новую работу или как?
– Нет, бездельничаю.
Это было странно. И меня озарило: конечно же, Джеймс вовсе не бросил армию. Он ушел в подполье. Готовится к какой-то сверхсекретной миссии, возможно связанной с возвращением в Тибет. Почему он был так явно раздосадован, когда я увидел в его квартире того восточного человека? Мой кузен стал секретным агентом!
Я уже прикидывал, как бы потактичнее дать ему понять, что догадался, но тут он опять заговорил:
– А как поживает Мэри Хартли Смит?
– Мэри Хартли Смит?
– Ну да, твоя первая любовь. Ты мне сказал, что она живет здесь с мужем. Этот мальчик – ее сын. Я еще спросил тебя, как его зовут. Титус. Ты и это забыл?
Удивительное дело, ведь я и в самом деле начисто забыл, что рассказал Джеймсу эту историю. Почему Джеймс пожелал узнать, как зовут Титуса?
– Я, наверно, с ума сошел, – сказал я. – Ведь и правда забыл. Но теперь вспомнил. Ты дал мне тогда хороший совет.
– Ты ему последовал?
– Да. Ты, конечно, был прав. Я все это навоображал. Потрясение от встречи с нею всколыхнуло всякие воспоминания. Теперь это прошло, и я, конечно, не влюблен в нее, я же не идиот. Да и что она теперь? Скучная старуха, и ничего больше. Мальчик у меня бывает изредка. Он тоже скучноват.
– Понятно. Значит, все хорошо, что хорошо кончается?
– У тебя галстук с собой есть?
– Галстук? Есть.
– Он тебе понадобится, а то не пустят в ресторан в отеле «Ворон». Пойдем, провожу тебя до машины.
Я повел его в обход дома, чтобы избежать дальнейших разговоров на кухне.
– Машина хороша. Новая?
– Да, ходит отлично. Мне где свернуть?
– Сразу вон за той скалой. Как темно, стоит включить фары.
– Да, погода сегодня странная. Похоже, будет гроза. Ну, спасибо за вино, будь здоров. – Он протянул мне пустой бокал.
– До свидания, не гони на поворотах.
Черный «бентли» сдвинулся с места, развернулся, набрал скорость. Джеймс помахал мне, исчез за поворотом. Вернется ли когда-нибудь? Едва ли.
Я медленно побрел по дамбе к дому, вошел и затворил дверь. Как я мог забыть, что рассказал ему об этом? Наверно, был пьян. Ну что ж, завтра все решится. Завтра я начну действовать. Увезу Хартли в Лондон. На этом доме точно заклятие лежит.
Я постоял в прихожей. Мне хотелось побыть одному. Бокал Джеймса я поставил на лестницу. Из кухни доносились заговорщицкие голоса Гилберта и Титуса. Титус, Хартли и я поселимся втроем, в другом месте. Своим поступком я создам новую семью.
Послышался слабый скребущий звук. Я поднял голову и увидел, как дрогнула проволока от звонка. Потом услышал нетерпеливые повторные звонки на кухне. Бен? Я резко повернулся к парадной двери и распахнул ее.
Передо мной стоял Перегрин Арбелоу с чемоданом в руке.
– Здорово, Чарльз. Ну и забавное местечко!
– Перри?!
– Очень прошу, зови меня Перегрин. Сколько можно напоминать?
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Хорошенькое дело, «каким ветром занесло». Ты пригласил, я принял приглашение. Ведь завтра Троица, или забыл? Я ехал страшно долго, я страшно устал. Все последние сто миль мне грезились раскрытые объятия и радостные возгласы.
Я разглядел белый «альфа-ромео» Перегрина на том месте, где только что стоял Джеймсов «бентли».
– Перегрин, прости ради бога, ко мне нельзя, нет кроватей и…
– Войти-то все-таки можно?
