Как выяснилось, Люк был нужен не только Франции: немцы тоже хотели, чтобы французы выращивали как можно больше лаванды, ценящейся еще и природными антисептическими свойствами. На передовой, где раненые нуждались в волшебном масле, постоянно требовались все новые и новые поставки.
Проходя мимо бара, Люк улыбнулся и кивнул собравшимся. Его окликали, чтобы передать привет родителям, – деревню успел облететь слух, что семейство Боне вернулось.
К Люку подошел Марсель – долговязый темноволосый молодой человек с серьезными глазами.
– Я слышал, Ракель вернулась… и остальные, – с деланой небрежностью произнес он.
Люк шутливо стукнул Марселя по плечу букетиком лаванды.
– Я передам, что ты о ней спрашивал.
Марсель был бы хорошей парой для Ракели. Ухоженная и окруженная заботой, Ракель, если не помешает война, сможет осуществить свои мечты о музыке и литературе.
Марсель в ответ хлопнул приятеля по спине.
– Спасибо, Боне!
Не оглядываясь, Люк вскинул руку. К тому времени, как он добрался до дома, Якоб и Вольф уже занимались своими делами. Люк все еще был на взводе, так и не успев переварить до конца ошеломляющую правду о тайне своего рождения, но радовался, что возникшая передышка дала шанс хоть немного остыть. Теперь надо держаться как ни в чем не бывало – ради отца.
Не успел Люк войти в заднюю дверь и пройти в гостиную, как умопомрачительный запах куриного рагу обволок его и накрыл с головой, точно уютное одеяло. Саба любила, чтобы семья ела за гладко выскобленным сосновым столом, на котором обычно стояла непритязательная ваза с цветами. Однако сегодня вечером стол был накрыт превосходной скатертью, а на ней красовалась еще более роскошная посуда.
Люк поцеловал мать – какая она крошечная и измученная! – и ободряюще ее обнял. Потом подмигнул старшим сестрам, однако ответа не получил. Похоже, обе тоже вымотались до предела. Люк и представить себе не мог, чего они насмотрелись в Париже. Он невольно вздрогнул, заметив на рукавах висящих на стенке жакетов сестер желтые звезды.
Сара разливала вино, но успела проследить его взгляд и тихонько покачала головой, предупреждая, чтобы он не заговаривал о нашивках.
– Я уж думала, ты никогда не придешь! – вскричала Гитель. – До чего же хорошо оказаться дома!
Девочка бросилась в объятия брата и крепко прижалась к нему худеньким тельцем.
– Проголодалась? – улыбнулся он.
– Ужас как! – призналась она.
Люк охотно поверил. Девятилетние девочки не должны на ощупь напоминать мешок костей.
– Иду, иду! – отозвалась бабушка от плиты. – Гитель, помоги сестрам. Долей папе воды в бокал.
Люк зашел в кухню. Хлопоча над кастрюлями, Ида выглядела совсем маленькой.
– Ах, лаванда! Спасибо. Нам сейчас ой как нужно ее волшебство – поднять настроение твоим родителям. Несколько стебельков сожгу сегодня на ночь – буду отгонять зло.
– Волшебство, – насмешливо повторил Люк. – А молитвами не обойдешься?
– Не смейся надо мной, дитя. – Ида взмахнула букетиком. – Когда б не эти веточки, тебя заставили бы присоединиться ко всем остальным болванам в Германии.
– У остальных болванов не было выбора. Но если и мне придется туда отправиться, то в стране златокудрых незнакомок…
Ида свирепым взглядом заставила его замолчать, быстро сорвала несколько цветочков со стеблей и, вдохнув свежий аромат, кинула цветы в кипящее жаркое.
– Поверь, я молюсь за бедных мальчиков… Ах, чувствуешь запах?!
Люк наклонился поближе и понюхал поднимавшийся над кастрюлей пар.
– Восхитительно!
В кастрюле томилось куриное рагу – приправленное чесноком, душистыми травами и домашней горчицей, сдобренное щедрой порцией сливок от коровы месье Бенуа. Люк не знал больше никого, кто использовал бы для стряпни лаванду.
– Береги лаванду, а она убережет тебя, милый мой, – пробормотала бабушка.
Люк повернулся и пошел обратно в гостиную, тихонько улыбаясь столь твердой вере в его цветы.
– Марсель просил передать тебе привет, – шепнул он Ракель. – Ты же знаешь, он в тебя влюблен.
Довольно улыбнувшись, Ракель ласково отпихнула младшего брата.
Оглядев грустные лица близких, Люк отбросил собственные заботы и подскочил к старенькому граммофону. Прошлой зимой, в одну из редких поездок в Марсель, он выложил за него на черном рынке целое состояние. Люк не понимал, что значит «Begin the Beguine», но ему и дела не было – завораживала музыка.
– Потанцуем, Ракель? – предложил он, пытаясь растормошить сестру.
– Что? – отпрянула она.
Ракель была самой хорошенькой из сестер и самой жизнерадостной, а смеялась до того заразительно, что вся комната разом подхватывала ее смех. В людях она замечала только хорошее. Тем ужаснее было видеть ее усталой и подавленной. Но Люк твердо решил – сегодня он не потерпит никакой грусти. В себе – и то не потерпит. Он выведет семью из мрака.
Молодой человек опустил иглу на виниловый диск, и бархатные звуки кларнета возвестили начало мелодии. Прищелкнув пальцами, Люк кивнул точно в тот миг, когда вкрадчиво вступили медные духовые инструменты, и вновь нахально повернулся к Ракель.
– Люк… – предостерегающе начала девушка, однако он уже направлялся к ней танцующими шагами.
Гитель, захихикав, хлопала в ладоши, Ида у плиты начала тихонько подпевать и покачиваться. Якоб во все глаза смотрел на своих детей.
Люк с улыбкой распростер сестре объятия, позволяя музыке унести себя на волнах счастливых нот. Сейчас во всем мире имели значение лишь томная песня Арти Шоу, смех Ракель и вновь заискрившиеся огромные темные глаза Сары. Даже Голда вроде бы вышла из непонятного оцепенения. Ракель засмеялась, и на лице матери появилась дрожащая улыбка.
– Люк! – повторила Ракель, но он легко подхватил ее и закружил по комнате, да так, что длинные черные волосы девушки взметнулись в вихре.
– Тсс! Представь, что я Марсель, и танцуй.
Сестра наконец расслабилась и позволила вести ее в танце по комнате.
Гитель возбужденно прыгала вокруг.
– Моя очередь! Ну пожалуйста! Ой, ой, смотрите. Папа с мамой танцуют!
Сердце Люка едва не разорвалось от радости при виде того, как отец с озорной искоркой в глазах обводит свою жену вокруг стола и начинает кружиться с ней в медленном вальсе, щека к щеке, точно юные влюбленные. Они сейчас находились в своем собственном маленьком мирке. Ида, улыбаясь сквозь слезы, смотрела на них от двери.
Гитель вертелась вокруг родителей, пытаясь вклиниться и танцевать с ними.
– Погодите, заведу эту песню еще разок, – сказал Люк. Ему не хотелось, чтобы магия закончилась.
– Эй, Ида, – окликнул Вольф самую старшую из собравшихся. – Не возражаешь против хромого партнера?
Под ободряющие крики и аплодисменты внуков Ида сняла передник, и вскоре танцевали уже все. Музыка разбила злые чары. Пусть всего лишь на один вечер, но семья вновь смеялась и любила.
Поменялись партнерами. Люк наклонился пониже, чтобы потанцевать с матерью.
– И когда ты успел вырасти таким высоким, сынок? – со слезами спросила она.
Ему не хотелось отвечать, что это не он вырос, а она усохла.
– За время войны, мама. Господь даровал мне длинные руки, чтобы обнять вас всех… чтобы уберечь вас.
Она была такой хрупкой – вот-вот сломается.
– Мы должны защитить Гитель, – прошептала Голда.
– Не тревожься.
По щеке у нее покатилась слеза.
– Папа с Вольфом тебе рассказали…
Люк покачал головой.
– Мама, не надо! Ничего не изменилось. У меня нет другого дома, кроме нашего.
Отдавшись потоку музыки, он молча танцевал с матерью.
Когда игла зацарапала по пустому винилу, Якоб обратился к семье:
– Давайте же преломим хлеб и вознесем хвалы за то, что мы вместе.
Под присмотром Иды Люк принес чугунок на стол, радуясь, что настроение в комнате стало гораздо лучше. Якоб разложил рагу по тарелкам, и разговор очень скоро перекинулся с Парижа на предстоящий сбор урожая.
– Начнем в четверг, – предложил Люк. – Уродилось все на славу.
– За четверг! – Отец, сияя, поднял бокал. – И за тебя, сынок, за нашего хранителя лаванды.
– Jeudi ! За четверг! – хором отозвались все. Новый сезон, новый урожай… но в первую очередь все пили за надежду.
Одна Голда не улыбалась. Она перебирала и перебирала взглядом родных, будто никак не могла поверить, что все здесь, все вместе.
Гитель взяла ее за руку.
– Мама, хватит волноваться! Мы снова в Провансе, да и вообще, моя подружка Мириам говорила, немцы хотят забрать только тех евреев, которые приехали из-за границы. Так что нам уж ничего не грозит.
Попытка утешить мать, полная наивной веры девятилетнего ребенка в собственную неуязвимость, словно проколола мыльный пузырь надежды, что только-только начала зарождаться в сердцах собравшихся.
– Я передумал, – внезапно заявил Люк. Он твердо вознамерился уберечь семью от тревог, а найдется ли место безопаснее, чем их лавандовые поля? – Начнем в понедельник. Участвовать будут все. Мама, Саба, готовьтесь стряпать на всю честную компанию. В этом году дополнительных помощников у нас не будет, придется самим.
