– Скверное вышло дело, мистер Эрроуби, хуже некуда.
– Да.
– Говорил я вам, какое у нас море.
– Да.
– Не мог выбраться на берег, вот в чем беда-то.
– Возможно.
– Я его видел как раз за день до того. Был возле башни и видел, как он все пробовал влезть на ту скалу, что возле вашего дома, и все срывался. Это надо быть совсем без головы, чтобы купаться, когда такие волны. В конце-то концов он вылез, но это уж из последних сил. Долез до верхушки и свалился мешком. А в этот раз, видать, совсем вымотался, волны и шваркни его о скалу. Да, вот так, наверно, и было. Зря вы разрешали ему там купаться. С нашим морем шутки плохи, я же вам говорил. Говорил или нет?
– Да, нельзя было это допустить.
Я двинулся дальше.
Он крикнул мне вслед:
– Мой брат Фредди вас знает. Он вас знает.
Я не обернулся. Всю дорогу до дому мы с Лиззи молчали. Я решил, что велю Джеймсу уехать завтра, а Лиззи отправлю на следующий день. Спровадить их вместе я не мог, потому что не хотел, чтобы Джеймс вез ее в Лондон в своей машине. Я чувствовал, что больше она мне не нужна, а без Джеймса и подавно мог обойтись, и невтерпеж стало при свидетелях переживать то, что я все острее ощущал как мой позор и падение.
Я вошел в дом с твердым намерением разыскать Джеймса и сказать ему, чтоб уезжал завтра утром, и вдруг услышал какой-то диковинный, ритмичный, сверлящий звук. Не сразу я сообразил, что это телефон, – я успел начисто забыть о нем. Это он звонил в первый раз, и я тотчас решил, что звонит Хартли. Потом я, конечно, не мог вспомнить, где он стоит. Наконец я обнаружил его в книжной комнате и с замирающим сердцем подскочил к нему.
Голос был Розины.
– Чарльз, это я.
– Привет.
– Я хотела сказать, до чего жаль мальчика.
– Да.
– Ужасно жаль. Ну да что тут скажешь. Но послушай, Чарльз, я хочу у тебя что-то спросить.
– Что?
– Это правда, что Перегрин пытался убить тебя?
– Он столкнул меня в море. Он не хотел меня убивать.
– Но он столкнул тебя в эту страшную яму, в самый водоворот?
– Да.
– Ну и ну.
– Ты откуда звонишь?
– Из «Ворона». Могу сообщить тебе новость.
– Какую?
– Ты слышал про этот суперфильм «Одиссея», который собирается снимать Фрицци Айтель?
– Да.
– Ну так вот, он предложил мне роль Калипсо.
– Как раз для тебя.
– Замечательно, правда? Я давно так не радовалась.
– Желаю удачи. А меня, Розина, оставь, пожалуйста, в покое.
– Оставляю тебя в покое.
И дала отбой.
Выйдя из книжной комнаты, я услышал в кухне голоса Лиззи и Джеймса. Дверь была закрыта, но что-то в тоне их разговора насторожило меня. Чуть помедлив, я распахнул дверь. Джеймс увидел меня через голову Лиззи и сказал:
– Чарльз.
Вещий страх пронзил меня. Сердце заколотилось, во рту пересохло.
– Да?
Они вышли в прихожую. Лицо у Лиззи было красное, вид испуганный.
– Чарльз, мы с Лиззи хотим тебе что-то сказать.
Как же молниеносно в человеческом мозгу возникают видения катастрофы! За две секунды я прожил долгую пору душевных мук. Я сказал:
– Знаю я, что вы хотите мне сказать.
– Нет, не знаешь, – сказал Джеймс.
– Ты хочешь сказать, что вы очень привязались друг к другу и считаете своим долгом сообщить мне об этом. Отлично, принято к сведению.
– Нет, – сказал Джеймс, – Лиззи привязана не ко мне, а к тебе. В том-то все и дело, потому я и должен рассказать что-то, что должен был рассказать уже давно.
– Что же?
– Мы с Лиззи давно знакомы, но решили не говорить тебе, потому что это наверняка вызвало бы у тебя совершенно беспочвенную ревность. Вот, в сущности, и все.
Я воззрился на Джеймса. Таким я, кажется, еще никогда его не видел. Вид у него был не то чтобы виноватый, но смущенный и растерянный. Я отвернулся и настежь распахнул парадную дверь.
– Вот видите… – начала Лиззи, чуть не плача.
– Не перебивайте, – сказал Джеймс.
– Мне кажется, добавить тут нечего, – сказал я.
– Ты торопишься с выводами, – сказал Джеймс.
– А что еще прикажешь мне делать?
– Выслушать правду. Я познакомился с Лиззи очень давно, на вечеринке, которую ты устроил по случаю какой-то премьеры. Я тогда оказался в Лондоне, ну и пришел.
– Представь себе, я даже как будто припоминаю этот случай.
– Лиззи запомнила меня просто потому, что я твой родственник. Потом, гораздо позже, когда ты уже ушел от нее и она была очень несчастна, она мне позвонила и спросила, не знаю ли я твой адрес в Японии – ты тогда работал в Токио.
– Я хотела тебе написать, – сказала Лиззи сдавленным голосом. – Это была моя инициатива, я натолкнула его на это.
– Но вы стали встречаться, – сказал я, – вы не только разговаривали по телефону.
– Да, мы встречались, но очень, очень редко, не больше шести раз за все эти годы.
– И ты думаешь, я этому поверю?
– Ему было жалко меня, – сказала Лиззи.
– А как же! Значит, вы встречались, чтобы поговорить обо мне.
– Да, но только, если можно так выразиться, на деловой почве.
– Смотри, какие деловые люди!
– Я в том смысле, что Лиззи интересовало, где ты находишься, как твое здоровье. Ни в каком другом смысле мы тебя не обсуждали. Знакомство наше было поверхностное и отнюдь не в личном и не в эмоциональном плане.
– Не может этого быть.
– Речь шла о тебе, а не обо мне и Лиззи. И, повторяю, мы почти не видались и вообще никакого общения не поддерживали.
– Он просил, чтоб я к нему не приставала, – сказала Лиззи, – а мне иногда так хотелось что-нибудь про тебя узнать.
– Джеймс всегда знал про меня меньше, чем кто бы то ни было.
– Безусловно, – сказал Джеймс, – нам давно следовало тебе сказать, что мы немного знакомы. Но ты мог истолковать это знакомство по-своему. Не обижайся, но я ведь знаю, какой у тебя болезненно ревнивый характер.
– Ты очень недвусмысленно дал мне понять, что я уже расстался с Лиззи к тому времени, когда ваше знакомство созрело…
– А оно и не созрело. Но la jalousie naot avec l’amour…
– Это-то верно.
– Что это значит? – спросила Лиззи, все такая же красная, испуганная, несчастная.
– Ревность рождается вместе с любовью, но не всегда умирает вместе с любовью.
– Но зачем было говорить мне теперь? – спросил я Джеймса. – Могли бы дурачить меня и дальше.
– Я должен был сказать тебе раньше, – повторил Джеймс. – Это вообще не должно было случиться. Всякая ложь таит в себе моральную опасность.
– В том смысле, что рано или поздно попадешься!
– Это было преградой и… – он поискал нужное слово, – и… изъяном.
– В твоем представлении о себе.
– Нет, в нашей… – он опять запнулся, – в нашей дружбе и… да, и во мне самом.
– Дружбе! Не знаю, что нас с тобой связывает, но только не дружба.
– И раньше мне казалось, что я должен оберегать Лиззи.
– Ну еще бы!
– Но теперь… в последнее время сказать тебе стало необходимо, ради Лиззи, чтобы устранить всякие помехи.
– Какие еще помехи, черт побери?
– В ее любви к тебе, в твоей любви к ней. Секреты – это почти всегда ошибка и источник порчи.
– И еще из-за Тоби, – брякнула Лиззи.
– О господи, а Тоби при чем? Это ты про Тоби Элсмира? – спросил я Лиззи.
– Он видел нас с Лиззи в баре, – сказал Джеймс.
Это он выдавил из себя с трудом.
– И вы, конечно, говорили обо мне?
– Да.
– И вы побоялись, что он мне расскажет, и потому решили лучше рассказать сами! А то бы так и продолжали лгать.
– Мы бы все равно тебе рассказали, – сказала Лиззи. – Мы больше не могли молчать, это стало каким-то кошмаром, для меня, во всяком случае. Сначала казалось, что это такой пустяк и говорить-то не о чем, тем более зная твой характер. И пойми, мы и виделись-то через год по пять минут. И еще я звонила ему, очень, очень редко, узнать про тебя. Как правило, я его вообще не заставала…
– Какая жалость. Оба вы за мной шпионили. С этого, во всяком случае, началось.
– Все было не так, – сказал Джеймс, – но что поделаешь, раз уж начал лгать, так получай по заслугам.
– А когда вы встретились здесь, то сделали вид, что незнакомы. Эту сцену я не скоро забуду!
– Мы не сказали, потому что знали: ты нарочно не захочешь понять, – сказала Лиззи, – и вот пожалуйста, ты нарочно не хочешь понять.
– Значит, вы оба считаете, что виноват во всем я, раз я, как вы выражаетесь, так болезненно ревнив.
– Виноват я, – сказал Джеймс.
– Нет-нет, это я виновата, – сказала Лиззи. – Я заставила его. Я знала, как ему это претит.
– Пожалуй, я все же знаю Джеймса лучше, чем ты, – сказал я Лиззи. – Никто никогда еще не мог заставить его сделать то, что ему претило.
– Он не виноват…
– Этот спор меня не интересует. Можете продолжить его где-нибудь не здесь, уверен, что это вам обоим доставит большое удовольствие.
– Я же вам говорила, – сказала Лиззи Джеймсу. – Я говорила, что он не поймет…
– Ну ладно, – сказал Джеймс. – Дело сделано. Поступили мы непохвально, но ты, надеюсь, согласен или согласишься, когда поостынешь…
