– Танцуй же с нами, милая!
Так вот где нашла пристанище душа Эсперансы Авила! Она же сейчас в этом вот воздухе! Среди этой всей красоты в необъятной небесной сини. У этого танца нет прошлого. У него нет будущего. Только сегодняшняя явь, блистательная, сверкающая, прекрасная. Теперь Луз точно знала, что такое рай и на что он похож.
Марипоса стояла одна на обрыве и отрешенно смотрела на Долину предков. «Я выполнила свой долг», – сообщила она им. Она привела свою дочь к Священному Кругу. А сейчас посылает на крыльях бабочек молитву, адресованную своей матери.
Солнце брызнуло сквозь облака, и в тот же миг все небо вспыхнуло огнем. Марипоса почувствовала, что и в душе ее тоже вспыхнул огонек. Он разгорался все сильнее и сильнее, горяча кровь в жилах. «Кажется, – подумала она удивленно, – я знаю, что это за огонь». Ведь ей знакомо это чувство бурлящей радости! Правда, последний раз она испытала его так давно и уже не думала, что испытает его еще когда-нибудь. Ведь много лет тому назад она сама потушила этот благодатный огонь в своей душе.
Она закрыла глаза, отдаваясь целиком живительному теплу, хлынувшему в ее душу откуда-то изнутри. Слезы потекли по ее щекам. И, как озарение, мелькнула мысль. Все это время она искала и просила прощения у других, но никогда, ни единого раза не удосужилась попросить прощения у себя самой. А ведь без этого невозможно начать строить свою жизнь заново. Слой за слоем она срывала со своей души всю грязь, налипшую на нее за столько лет, она обличала себя, называла свои пороки и тут же прощала себе содеянные грехи.
Марипоса почти физически ощущала, что крепнет, что с каждой минутой делается сильнее. Она открыла глаза и увидела, что голубой небосвод расцветился мириадами оранжевых точек. В шорохе крыльев бабочек-данаид ей вдруг послышался голос матери. Она звала ее. Звала к себе. Ах, как же ей хочется быть сейчас вместе с мамой. Марипоса слегка подалась вперед. Все ведь так просто! Вот сейчас она сделает еще один шаг, расправит свои крылышки и полетит вслед за мамой. И душа ее наконец обретет тот покой, которого она так жаждет.
– Мама! – вторгся голос в ход ее мыслей.
Она неловко прищурилась и опустила глаза. Носки ее башмаков зависли над пропастью.
– Мама!
Неужели Луз? И зовет ее? Не может быть! Марипоса застыла на месте, а потом сердце ее бешено заколотилось. Ее охватила какая-то дикая радость. В первый раз дочь назвала ее мамой.
Марипоса снова смотрела на танцующих бабочек. Она чувствовала, она знала, что ее мать сейчас ждет ее и готова принять в свои объятия. Но там, на другой стороне выступа, стоит ее дочь, и она тоже зовет ее. О, как же ей благодарить Всевышнего, что он внял ее молитвам!
Марипоса отступила от пропасти. Ее и Луз разделяли пять-шесть шагов, пространство, несопоставимое с той пропастью, что развела мать и дочь много лет тому назад. Ах, сколько же лет прожито бесцельно и зря!
Но ведь есть три слова, которые помогли ей выжить и которые еще не раз помогут ей в трудную минуту: непрерывность, возрождение, круг. Это и есть та самая вечность, которая дарует надежду. Четыре поколения бабочек трудятся над тем, чтобы рожденное ими дитя отправилось в путешествие к Священному Кругу, следуя зову богов и преодолевая сотни и тысячи миль трудного перелета. Минет время, уйдут из жизни еще четыре поколения ее семьи, и ее далекая праправнучка привезет сюда, на это священное место, свою дочь.
Она обнаружила Луз, всю облепленную бабочками. Они вольготно устроились у нее на руках, на голове, на одежде…
– Мама! Ты только взгляни! – радостно закричала Луз, упиваясь своим восторгом. И лицо у нее было совсем такое, как в детстве, у той пятилетней девочки. – Ну разве это не чудо?
Марипоса, сдержав в себе слезы, улыбнулась дочери и почувствовала, как еще сильнее заполыхал в ее груди огонь.
– Да. Это чудо, – ответила она просто.
Луз взяла ее за руку, и Марипоса снова увидела перед собой маленькую девочку, которая вот так же доверчиво держалась когда-то своей крохотной ручкой за ее руку. Марипоса крепко стиснула руку дочери. Сейчас она ни за что не выпустит эту руку из своей. Никогда! Так, держась за руки, мать и дочь стали пробираться назад, сопровождаемые роем порхающих вокруг них бабочек.
Луз сбросила со спины рюкзачок и достала оттуда кисет с прахом. Подержала его в руке. Какой же долгий путь пришлось ей проделать, чтобы добраться из Висконсина сюда, в горную часть Мексики. Но печали сейчас не было в ее сердце. Ушли и растаяли без следа все обиды, непонимание, злость. Она все еще пребывала в состоянии эйфории и ликования. Наконец-то она поняла Эсперансу Авила, увидела своими глазами то, что составляло величайшую страсть ее жизни. Она стояла и смотрела с высоты, как в лучах солнца кружат все новые и новые мириады данаид, заполняя собой все небо.
– Вот ты и вернулась к себе домой, бабушка, – прошептала Луз. Она не сомневалась: бабушка слышит ее. – Спасибо тебе за все!
Луз отсыпала матери на ладонь горсть праха, и они в один момент разжали пальцы, пуская пепел по воздуху. Еще секунда – и он смешался с танцующими бабочками, взмыл в небо и улетел туда, где упокоилась навеки душа Эсперансы. Они обе не сомневались, что душа ее обрела вечный покой в этих заповедных местах. Так они и стояли – молча, держась за руки. И Марипоса, и Луз понимали: те мгновения, что они пережили сегодня вместе у Священного Круга, то чудо, что явило им посещение древнего храма, останутся с ними навсегда и в их памяти, и в их душах.
Весной, когда уцелевшие во время долгой зимовки в мексиканских горах бабочки-данаиды будут возвращаться на север, их подстерегают не меньшие трудности. Они летят из заповедных мест в поисках молочая, на листьях которого откладывают яйца своих будущих поколений. Каждая бабочка – это, можно сказать, микрокосмос, охватывающий все поколения одной популяции. Так каждую весну начинается новый цикл в бесконечном существовании данаид.
Луз сидела возле иллюминатора и рассеянно смотрела вниз. В самолете не было ни одного свободного места. Они летели на север. Столько новых знакомств и столько прощаний… Вот и она попрощалась со своей любимой бабушкой. И у нее появились замечательные подруги и целая куча родственников. Теперь у нее большая семья. Но главное – у нее есть мать.
Луз закрыла глаза и попыталась представить себе Марипосу такой, какой она ее запомнила в аэропорту, когда они прощались. Она стояла распрямив плечи, с высоко поднятой головой и все время улыбалась. Рев реактивных самолетов, то заходящих на посадку, то улетающих в очередной рейс, вперемежку с бесконечным потоком объявлений о начале регистрации, о времени отлета и прочее – и все это на фоне столпотворения в зале ожидания со снующими по нему пассажирами, занятыми своими разговорами и суетой. Конечно, в таких условиях никакой серьезный разговор невозможен. Обе старались держаться бодро и весело, но расставание – после того как они едва-едва обрели друг друга – оказалось чрезвычайно сложным для каждой.
Возвращаясь из Ангангео в Сан-Антонио, они строили фантастические планы на будущее. Конечно же, Марипоса вернется домой в Милуоки и станет жить вместе с Луз в ее доме. Но по возвращении в Сан-Антонио у Луз состоялся серьезный разговор с Сэмом. И тот своим хорошо поставленным голосом дал ей ясно понять, что Марипоса пока еще лишь на пути к возвращению к нормальной жизни и процесс ее реабилитации далеко не завершен. Ей нужна та группа поддержки, которая у нее есть в Сан-Антонио. И ей следует соблюдать тот режим, к которому она привыкла. А потому ее нынешняя работа для нее очень важна. Он сказал, что Луз должна проявить выдержку, быть сильной и не ускорять ход событий. Иными словами, она должна позволить матери остаться и вернуться домой одна. Тем более что Марипоса никогда и ни в чем не сможет ей отказать. Что осталось недосказанным, но что Луз отлично поняла, как говорится, между строк, так это то, что Сэм все время будет рядом с ее матерью и в случае чего подстрахует ее. Луз снова вспомнила, сколько раз менялось настроение у Марипосы, пока они были в Мексике, скачки настроения, поразительно быстро меняющиеся на противоположные, и подумала, что, наверное, Сэм прав.
Вот и сейчас, в минуту прощания, Марипоса не смогла сдержать слез, и на короткое время самообладание оставило ее. Она обхватила лицо Луз руками и впилась взглядом в ее глаза.
– Но мы же не прощаемся с тобой надолго, – навзрыд бормотала она почти речитативом. – Весной, когда станет тепло, а дни будут долгими, я обязательно приеду к тебе… А осенью, когда к вам снова придут холода, когда на деревьях опадет листва, ты прилетишь ко мне, на теплый юг. Так мы и станем летать друг к другу, словно бабочки…
У Луз сжалось сердце. Слова матери были исполнены такой глубины чувства, в них было столько любви… Были дни, когда при звуке ее голоса Луз испытывала то же состояние умиротворения и покоя, какое всегда нисходило на нее, когда она была еще маленькой девочкой, – когда во время ночной грозы бабушка приходила к ней в комнату, чтобы прогнать ее страхи. Луз давно стала взрослой, она уже ничего не боится, не чувствует себя одинокой или никому не нужной, но слова матери, ее голос так же сладко отзываются в ее сердце, как когда-то бабушкины сказки.
