Элизабет Боуэн
Житье человеческое
Промозглые сумерки сгустились в кромешную тьму, и Джеффрис, недоверчиво посмотрев на Джеймсона, в который раз спросил:
– Ты уверен, что мы не заблудились?
Карта была у долговязого Джеймсона. На каждый его шаг приходилось полтора шага Джеффриса, из-за этого путники брели по грязи и гальке бечевника с неравномерным, унылым шарканьем. Уже час они шли в полном молчании, которое нарушали только вопросы Джеффриса. Да изредка задетый ногой камешек срывался с поросшего осокой берега канала и с предательским хлюпаньем штопором врезался в притихшую воду. Был конец сентября; мелкий дождь жалил неподвижный воздух.
Тонкий профиль Джеймсона стал неразличим на фоне меркнущего неба, и Джеффрис вздрогнул, услышав его голос, доносящийся с какой-то сверхъестественной высоты:
– Не веришь, дружище, посмотри карту сам.
– Но у меня нет спичек, – возразил Джеффрис, задиристо вздернув подбородок и не скрывая раздражения. – Ты уверял, что спичек с лихвой хватит до Миддлхэмптона, а у меня уже не осталось ни одной. Надеюсь, ты дашь мне спичку – закурить?
Джеймсон остановился, засунул карту под мышку и, порывшись в рюкзаке, достал оттуда коробок. Он с беспокойством потряс его, оба замерли, прислушиваясь.
– Совсем немного, – сказал Джеймсон, хотя это было ясно и без слов. Судя по звуку, в коробке оставалось не более трех спичек. – Курить пока не стоит, – раздраженно заметил он, разумеется, если хочешь еще раз посмотреть на карту.
– Надеюсь, ты-то уверен, что мы не заблудились. Одного не могу понять: почему не видно огней Миддлхэмптона.
– Из-за дождя.
– Не такой уж и сильный дождь. Еще полчаса назад ты говорил, что до Миддлхэмптона не больше трех с половиной миль.
Они побрели дальше, подняв воротники, низко надвинув на лоб кепки.
– О господи! – захныкал невысокий Джеффрис, оступившись и увязнув в грязи. – Осторожно, канал совсем рядом. – Конечно, рядом, еще бы мне не знать. Идем вдоль него же четыре дня.
Они познакомились в Лондонском университете в конце семестра. Оба изучали естественные науки. Джеймсон уверял, что любит походы, а Джеффрис надеялся, что они ему тоже понравятся. Джеффриса завораживали умные глаза Джеймсона, по-птичьи близко посаженные к длинному тонкому носу. Джеймсон был весьма красноречив и умел увлечь за собой… Итак, они отправились в путешествие. Они приберегли его на конец летних каникул, чтобы в хорошейформе вернуться к началу занятий. Решили пройти вдоль каналов центральных графств Англии.
– Каналы образуют геометрически правильную сеть, – рассуждал Джеймсон, – увидим потрясающе красивые места. О центральных графствах написано много стихов и прочего вздора, эти края действительно великолепны. Хорошо и то, что туда никто не ездит. Об Уэльсе и мечтать нечего, одна дорога туда нам не по карману, а на Западе или в графствах вблизи Лондона летом не знаешь куда деться от расфуфыренной публики, шныряющей на машинах. Поганый народ. Даже небольшие пивные забиты этими типами. У них-то каникулы круглый год, а они именно летом расползаются повсюду, так что нам, остальным, и деться некуда. Что поделаешь, но меня просто тошнит. От пустых девиц, от бездельников, которым не мешало бы поработать.
– Отвратительно, – искренне соглашался с ним Джеффрис.
Итак, приятели отправились в центральные графства. Шли вдоль каналов от деревушки к деревушке в сторону Миддлхэмптона – там было несколько красивых старых церквей и жила тетка Джеффриса. Ночевали в тавернах, хотя это было не очень-то удобно, а вечерами сидели в зале и пытались вступить в разговор с посетителями. Джеймсон говорил, что Англию следует познавать не как поэтическую условность, а народ ее не как абстрактную политическую категорию, Джеффрис был с ним вполне согласен. Завсегдатаи казались людьми малоинтересными, но Джеймсон уверял, что интерес приходит постепенно.
А тут еще зарядили дожди. На второй день стал накрапывать дождик – так себе, пустячный, – и они, посмеиваясь, подняли воротники курток. На третий дождило все время, но к вечеру распогодилось и канал запылал в багровом зареве заката. Сегодня около полудня дождь пошел снова; это был уже совсем другой дождь: нудный, бесшумный, наводящий тоску. В его пелене все вокруг стало расплывчатым, блеклым, во рту появился неприятный привкус. Друзья с трудом передвигали ноги; лица сводило от холода, в голове было пусто. С четырех часов им не встретилось по пути ни одной деревни. Джеймсон то и дело смотрел на карту и уверял, что деревня должна быть совсем близко, но она словно пряталась от них, хотя они стремились к ней со все большим нетерпением. Лишь раз в просвете тумана между размытыми силуэтами деревьев промелькнул церковный шпиль, а около половины пятого они прошли мимо кирпичных коттеджей, выстроившихся в неприступный ряд неподалеку от моста. Кивнув в их сторону, Джеффрис предложил:
– Может, напросимся на чай?
Но Джеймсон, взглянув на коттеджи, отрезал:
– Ты что, дружище, не станем же мы вламываться в незнакомый дом и требовать, чтобы нас поили чаем только потому, что мы в состоянии заплатить за него. Тебе самому понравилось бы это? Мы же не за границей.
– Да, конечно, – вяло согласился Джеффрис и тут же вспомнил, что за обедом Джеймсон съел двойную порцию. Они поплелись дальше, шлепая по грязи.
И с тех пор – как в пустыне. Ни смутных очертаний деревьев, ни дома, ни огонька, ни разу до них не донеслось человеческого голоса, собачьего лая или громыхания повозки. Но путникам все время чудилось, что кто-то идет к ним навстречу по бечевнику. Только раз из тумана выплыли две баржи. Копыта лошади, тянущей баржу, с громким чавканьем вызвались из засасывающей слякоти. Вода шипела и булькала под носом баржи, валивший из трубы дым не мог пробиться сквозь завесу дождя и низко повисал в воздухе. На носу первой баржи во мгле проступал силуэт барочника; его напарник шел по берегу, держа лошадь под уздцы. Хотя приятелей весь день не покидало предчувствие встречи, процессия так внезапно вынырнула из сумрака, что Джеймсон и Джеффрис под самой мордой лошади метнулись в сторону от буксирного троса, грозившего сбить их с ног, и прижались к колючим ветвям живой изгороди. Мимо проплыли тяжело вздымавшиеся бока лошади. Придя в себя, Джеймсон крикнул:
– Это дорога на Миддлхэмптон?
Возница что-то пробормотал, не повернув головы. Возгласы Джеймсона потонули в чавканье лошадиных копыт, хлюпанье грязи, клокотании воды, бурлящей под носом баржи. Череда силуэтов медленно растворялась в потемках, и вскоре мрак поглотил ее. Больше никто не попался им на пути.
Чем теснее обступала их непроглядная тьма и плотная стена дождя, тем сильнее казалось Джеффрису, что он утратил всякую связь с теперь уже едва различимым в темноте Джеймсоном. Ни души вокруг, и только какое-то существо, тяжело дыша и сгорбившись под дождем, упрямо двигалось вперед. Рядом с этим большим тупым существом устало брело другое, поменьше, хрустя по гальке и судорожно меняя шаг в тщетных усилиях попасть в ногу. На этих двоих тупо, словно со стороны, взирал Джеффрис. В мозгу всплывали бессвязные обрывки мыслей: «Если погаснет мое сознание, то буду ли существовать я? Не знаю, существует ли Джеймсон, не верю, что он рядом. Просто около меня движется нечто, я вытяну руку и задену его, а если бы я падал в канал, то упал бы на него. Почему я должен мучиться от боли в чужих ногах? Не верю, что где-то есть еще другие люди. Проклятье, как болят ноги! Черт бы их побрал! Жил человек, по имени Джеймсон, он позвал другого человека, по имени Джеффрис, и они отправились вместе по берегу канала, так они шли долго-долго, пока Джеффрис не забыл, что он некогда существовал на свете. А что потом? Не помню… Черт побери, я совсем свихнулся. Но так ли это? Быть может, кто-то где-то испытывает боль и думает, что это болят ноги человека по имени Джеффрис, вот ему и кажется, что существует этот Джеффрис, у которого болят ноги и который бредет под дождем. Но кто же я – тот, кто чувствует чужую боль, или я просто чей-то вымысел?» И Джеффрис решил, что скорее всего он – вымысел. Он казался себе неодушевленной без передышки шагающей машиной. Какая тишина, словно майской ночью… Он коснулся рукой живой изгороди; она была по-прежнему рядом, и по ней беззвучно сбегали капли дождя. Джеймсон остановился; Джеффрис понял это, неожиданно вырвавшись вперед. Он тоже остановился и, не оборачиваясь спросил:
– Что случилось?
В голосе Джеймсона послышалась неуверенность:
– Давай еще раз сверимся с картой, а то идем вслепую. Зажги-ка спичку, дружище, я взгляну на карту.
Джеффрис взял коробок. Джеймсон зашуршал картой. Он уткнулся в нее своим длинным носом и, прежде чем угас дрожащий огонек третьей спички, все-таки успел рассмотреть карту. Спичка в последний раз вспыхнула, чиркнув по воде, и погасла. Посасывая обожженный палец, Джеффрис молча, с тупым ожиданием смотрел на Джеймсона. Тот медленно проговорил:
