Кнут Гамсун - Вечерняя заря

Комната Кароно. Обстановка бѣдная; посреди столъ съ книгами, деревянные стулья, садовая скамья со спинкой. Стѣны ничѣмъ не украшены. На лѣвомъ планѣ въ глубинѣ печь. Направо впереди большой письменный столъ, на немъ стоитъ зажженная лампа и лежатъ кипы книгъ и газетъ.

Въ задней стѣнѣ широкая двустворчатая дверь; когда она открыта, въ нее видна передняя и въ ней окно съ бѣлыми занавѣсками, налѣво дверь въ кухню, а направо — въ другія комнаты.

Карено сидитъ у письменнаго стола. Ему 50 лѣтъ, безъ бороды, почти сѣдые волосы, въ сѣрой поношенной парѣ.

Карено. Вы говорите о будущемъ моей философіи? Но еще вопросъ, имѣетъ ли она это будущее?

Бондесенъ, 56-ти лѣтъ, плотный, одѣтъ съ пошлымъ фатовствомъ, сидитъ въ креслѣ.

Бондесенъ. Но вы имѣете уже послѣдователей.

Карено. Я старшина въ одномъ ферейнѣ, вотъ и все. Теперь принято думать, что философія — это просто мышленіе; но я всегда считалъ, что философія — это жизнь, теоретически отраженная въ мышленіи.

Бондесенъ. Я совершенный оселъ въ этихъ вещахъ.

Карено. Шагъ за шагомъ, ощупью подвигался я ко всѣмъ моимъ выводамъ. Я цѣлыхъ два года горѣлъ неугасимымъ огнемъ пытливой мысли. Пока мнѣ не пришлось прервать мои занятія.

Бондесенъ. Когда сгорѣли ваши бумаги?

Карено. Да, и когда я переживалъ великій кризисъ, все заодно. Тогда во мнѣ проснулись сомнѣнія. Уже цѣлыя десять лѣтъ ношу я ихъ. въ себѣ.

Бондесенъ улыбается. Вы не легко принимаете это, Карено.

Карено. Что вы хотите! Это муки творчества… Поэтому мнѣ и хотѣлось бы получить теперь стипендію на поѣздку. Вы ничего не слыхали объ этомъ, Бондесенъ?

Бондесенъ. О стипендіи? Нѣтъ. Но по-моему вамъ не слѣдуетъ возлагать на это большихъ надеждъ.

Карено. А все-таки, можетъ быть, я и получу ее. Вѣдь я ее заслужилъ.

Бондесенъ. Безъ всякаго сомнѣнія.

Карено. Уже десять лѣтъ я не дѣлалъ никакой оппозиціи. Я сидѣлъ и обдумывалъ свои книги. Я даже ничего не издавалъ и жилъ только уроками.

Бондесенъ. Но вы еще не примирились съ профессоромъ Іервеномъ.

Карено. Нѣтъ, это ни въ какомъ случаѣ. Но вѣдь у меня есть и заслуги, такъ сказать, научныя заслуги. Звонятъ. А, вотъ и посолъ.

Бондесенъ. Мнѣ уйти?

Карено. Напротивъ, я васъ попрошу остаться. Это одинъ изъ нашего общества. Онъ, вѣроятно, явился ко мнѣ съ предостереженіемъ, потому что на послѣднемъ собраніи я былъ недостаточно радикаленъ.

Бондесенъ. Даже и вы недостаточно радикальны!

Карено. Да, каково! Вамъ приходилось слышать что-нибудь подобное? Боже мой, не могу же я продолжать думать, какъ въ тридцать лѣтъ: съ тѣхъ поръ я хоть немного, но измѣнился.

Бондесенъ. Да, со старостью приходитъ и мудрость.

Карено. Ну, что касается этого, то пятьдесятъ лѣтъ еще не старость. Я никогда не буду старикомъ.

Александра, молодая бѣлокурая дѣвушка, съ темными бровями входитъ слѣва; передаетъ Карено телеграмму. Вотъ телеграмма. Бросаетъ искоса взгляды на Бондесена, онъ тоже взглядываетъ на нее.

Карено расписывается, отдаетъ назадъ квитанцію. Затѣмъ, распечатываетъ телеграмму и читаетъ; къ Александрѣ, которая собирается уйти. Подождите, Александра. Пишетъ нѣсколько словъ и вкладываетъ записку и телеграмму въ конвертъ. Отнесите это сейчасъ же къ фрэкенъ Ховиндъ. Вы вѣдь знаете, гдѣ она живетъ?

Александра. Да, знаю. Уходитъ налѣво.

Карено. А я думалъ, это Тарэ.

Бондесенъ. Какъ вы сказали?

Карено. Тарэ. Удивительный чудакъ. Мнѣ говорили, что ему почти нечѣмъ жить, но это его нисколько не безпокоитъ. Мнѣ въ жизни не приходилось видѣть такого безпечнаго человѣка. Улыбается. Это отлично, что вы здѣсь.

Бондесенъ. Да что ему надо?

Карено. Вѣроятно, сдѣлать мнѣ допросъ. На послѣднемъ собраніи «Горы» отъ меня потребовали высказать свой взглядъ на выборы. Отлично, я и сказалъ. Тогда Тарэ поднялся и заявилъ: «Господинъ Карено раньше держался другихъ взглядовъ».

Бондесенъ. Да развѣ можно всегда держаться однихъ и тѣхъ же взглядовъ?

Карено. Да, не правда ли? Вѣдь можно же измѣниться, хоть немного-то. Никто противъ этого ничего не можетъ. И все-таки можно думать вполнѣ порядочно.

Бондесенъ. Именно поэтому, сказалъ бы я.

Карено. Конечно, именно поэтому, разумѣется. Поднимается и ходитъ взадъ и впередъ. Увѣряю васъ, послѣднее время мнѣ такъ тяжело исполнять мои обязанности въ ферейнѣ. Всѣ они читали мою диссертацію, а Тарэ знаетъ ее почти наизусть. И вотъ онъ встаетъ и заявляетъ: «Это не согласно съ тѣмъ, что вы говорили раньше». И сжимаетъ кулаки.

Бондесенъ смѣется. И сжимаетъ кулаки?

Карено. Да, отъ бѣшенства. И на глазахъ его блестятъ слезы. А теперь я васъ спрошу: приходилось вамъ слышать что-либо равное по своему безумію тому, что я написалъ двадцать лѣтъ назадъ?

Бондесенъ. Но почему же вы не выйдете изъ ферейна?

Карено. Нѣтъ, нѣтъ! Я хочу остаться молодымъ до самой смерти. Садится. Звонятъ. Вотъ онъ. Встаетъ. Простите, мнѣ придется самому отпереть.

Идетъ къ двери на заднемъ планѣ. Александра выходитъ изъ той же двери съ газетой.

Карено. Какъ, вы еще не ушли?

Александра. Нѣтъ; мнѣ было нѣкогда. Я послала посыльнаго.

Карено беретъ газету. Хорошо, хорошо. Александра уходитъ. Посмотримъ, нѣтъ ли чего… Вы поняли эту исторію съ посыльнымъ?

Бондесенъ. Она сказала, что ей было некогда.

Карено. О, да это не одно. Она часто устраиваетъ такія вещи. Замѣчательная особа… Нѣтъ, очевидно еще ничего не рѣшено. Откладываетъ газету. Ну, если я не получу стипендіи, то вы какъ-нибудь пристройте меня къ политикѣ, а, Бондесенъ?

Бондесенъ. Къ политикѣ? Хотите быть депутатомъ?

Карено смѣется. Нѣтъ, нѣтъ, я пошутилъ.

Бондесенъ. Выйти изъ ферейна и стать депутатомъ?

Карено. И вырвать побѣду у профессора Іервена. Смѣется.

Бондесенъ. Нѣтъ, это легче сказать, чѣмъ сдѣлать. Если мы и побѣдимъ, то выборы Іервена обезпечены.

Карено. Я пошутилъ. Стипендія отъ меня не уйдетъ. Меня въ этомъ не разубѣить. Звонятъ. А наконецъ!

Бондесенъ. Теперь-то ужъ это вашъ Тарезенъ?

Карено. Тарэ, Тарэ. Нѣтъ, серьезно, вы съ нимъ не шутите.

Бондесенъ. Напротивъ, я дрожу и трепсщу.

Тарэ, 29-ти лѣтъ, одѣтъ бѣдно, входитъ изъ двери на заднемъ планѣ; глубокій поклонъ.

Карено протягиваетъ ему руку. Здравствуйте, Tapэ. Добро пожаловать. Ведетъ его впередъ.

Бондесенъ медленно поворачивается въ креслѣ и взглядываетъ на него.

Тарэ останавливается посреди комнаты. Я хотѣлъ бы говорить съ вами наединѣ.

Карено. Господа, вы не знакомы… Редакторъ Бондесенъ.

Бондесенъ. Вы хотите, чтобы я ушелъ, господинъ Тарэ?

Тарэ. Да; или вы или я:

Бондесенъ. Хе! Отлично. Вы не желаете быть въ моемъ обществѣ?

Тарэ. Совершенно вѣрно.

Бондесенъ внимательно взглядываетъ на него. Но, но, потише, молодой человѣкъ!

Тарэ къ Карено. Мнѣ нечего дѣлать съ этимъ человѣкомъ.

Бондесенъ встаетъ. Въ такомъ случаѣ я могу уйти. Улыбается. Вы, по крайней мѣрѣ, позволите мнѣ выйти въ ту дверь, черезъ которую вы вошли? Протягиваетъ Карено руку. Тарэ пожимаетъ плечами.

Бондесенъ надѣваетъ шляну и идетъ къ двери налѣво. Не допускаете даже и этого.

Карено. Не сюда. Вы идете въ кухню.

Бондесенъ. А что же мнѣ еще остается? Я зайду еще попозднѣе. До свиданья, Карено. Да, да, такъ вы выбрасываете прессу за бортъ, господинъ Тарэ! Уходитъ налѣво.

Карено добродушно улыбается. Почему вы такъ суровы къ бѣдному редактору?

Тарэ. Я отвѣчу на это однимъ словомъ: потому что онъ запятналъ свою жизнь измѣной, потому что онъ — ренегатъ.

Карено неподвижно смотритъ на него секунду. Садитесь, Тарэ. Садится.

Тарэ садится. Вы получили мою записку?

Карено. Да, конечно, благодарю васъ.

Тарэ. Итакъ, я прихожу не по порученію ферейна. Но у насъ было засѣданіе.

Карено. Безъ меня?

Тарэ. Безъ васъ. Совѣщаніе. Ничего не имѣютъ противъ выбора новаго старшины.

Карено встаетъ. Что вы говорите?

Тарэ. Ничего не имѣютъ противъ. Поэтому я и пришелъ предупредить васъ.