Стендаль
Шевалье де Сент-Имье
Это было в 1640 году. Ришелье властвовал над Францией с особенной жестокостью. Железная воля и своенравие повелителя пытались сломить мятежные сердца, с одинаковой страстью отдававшиеся войне и любви. В те времена галантность еще не родилась.
Религиозные войны и бунты, питаемые золотом мрачного Филиппа II, зажгли в сердцах огонь, которого не мог загасить вид падавших по слову Ришелье голов. В те времена ни крестьянин, ни дворянин, ни буржуа еще не утратили энергии, которая иссякла во Франции после семидесятидвухлетнего царствования Людовика XIV. В 1640 году французы еще осмеливались помышлять о решительных действиях, хотя даже самые храбрые из них побаивались кардинала, зная, что человек, нанесший ему оскорбление и имевший неосторожность остаться после этого во Франции, мог считать себя погибшим.
Вот о чем размышлял шевалье де Сент-Имье, молодой офицер, принадлежавший к одной из самых благородных и богатых фамилий в Дофине. В один прекрасный июньский вечер он, глубоко задумавшись, ехал верхом по правому берегу Дордони, мимо живописной деревушки Мулон, расположенной на другом ее берегу; его сопровождал лишь один слуга. Шевалье был уже у самой деревни, но все еще колебался, стоит ли рискнуть заехать в Бордо. Ему сказали, что там хозяйничает капитан Рошгюд, душой и телом преданный его преосвященству, а Сент-Имье был небезызвестен грозному кардиналу. Хотя молодому дворянину исполнилось всего двадцать пять лет, он успел весьма отличиться во время войн в Германии. Но незадолго до описываемых событий, находясь в Руане у своей двоюродной бабушки, которая предполагала сделать его наследником всего своего крупного состояния, он поссорился на балу с графом де Кле, родственником президента парламента Нормандии, человека, преданного кардиналу и интриговавшего в его пользу в названном парламенте. Все в Руане знали об этом, и поэтому президент пользовался там большей властью, чем сам губернатор. По этой же причине Сент-Имье, убив графа при свете уличного фонаря в одиннадцать часов вечера, поспешил покинуть город, не разрешив себе даже проститься с теткой.
Добравшись до горы св. Екатерины, он спрятался в густом лесу, которым тогда была покрыта эта гора. Он послал встреченного на дороге крестьянина известить о случившемся своего слугу, и тот доставил лошадей своему господину и сообщил тетке, что ее племянник собирается укрыться у одного из своих друзей, дворянина, живущего в своем поместье под Орлеаном. Шевалье не прожил там и двух дней, как некий капуцин, приятель этого дворянина, пользовавшийся покровительством знаменитого отца Жозефа[1], прислал из Парижа своего слугу, который, загнав нескольких лошадей, привез письмо, содержащее всего несколько слов:
«Не могу поверить тому, что о вас рассказывают. Ваши враги утверждают, что вы укрываете у себя бунтовщика, восставшего против его преосвященства».
Бедный Сент-Имье вынужден был бежать из имения под Орлеаном, так же как ранее бежал из Руана. Едва только друг разыскал его на охоте на другом берегу Луары, чтобы сообщить о полученном им страшном письме, как шевалье, дружески обняв его на прощание, поспешил к реке, надеясь раздобыть какую-нибудь лодку; ему посчастливилось встретить рыбака, который, сидя в узком челне, вытаскивал из воды сети. Шевалье подозвал его:
— Меня преследуют кредиторы; ты получишь поллуидора, если будешь грести всю ночь и доставишь меня к моему дому, в полулье от Блуа.
Сент-Имье спустился по Луаре до ***, по ночам огибая пешком встречные города, а днем продвигаясь вниз по реке то в одной, то в другой рыбачьей лодке. Слуга с лошадьми нагнал его только в ***, маленькой деревушке близ города ***. Отсюда шевалье уже верхом поехал вдоль берега на расстоянии одного лье от моря; на все вопросы он отвечал, что он дворянин-гугенот, родственник д'Обинье[2], и потому спасается от преследования. Ему посчастливилось без всяких приключений добраться до берегов Дордони. Довольно важные обстоятельства призывали его в Бордо, но, как было упомянуто выше, он боялся, что капитан Рошгюд уже получил приказ арестовать его.
«Кардинал извлекает много денег из Нормандии, которая меньше других провинций пострадала от беспорядков. Президент Лепуатвен — главное орудие, при помощи которого он взимает налоги; что для него жизнь бедного дворянина вроде меня, когда государственные интересы диктуют ему: «Деньги прежде всего!» Именно потому, что кардинал меня знает, мое положение еще опаснее: я не могу надеяться, что обо мне забудут».
Между тем дело, побуждавшее Сент-Имье стремиться в Бордо, было настолько безотлагательным, что, продолжая продвигаться по правому берегу Дордони после ее слияния с Гаронной, он прибыл поздней ночью в ***. Паромщик перевез его вместе со слугой и лошадьми на левый берег. Здесь Сент-Имье удалось столковаться с виноторговцами, которые весьма кстати только что купили у капитана Рошгюда разрешение на въезд в Бордо ночью, так как днем от сильной жары вино могло скиснуть. Шевалье положил шпагу на одну из их повозок и вошел в Бордо с кнутом в руке, разговаривая с одним из торговцев. Минуту спустя, сунув экю в руку этого человека, он взял свою шпагу и скрылся, не говори ни слова, на повороте улицы.
Добравшись до церкви св. Михаила, он присел отдохнуть под сенью ее портала.
«Вот я и в Бордо. Что я должен ответить, если патрульные начнут меня допрашивать? Если они окажутся не столь пьяны, как обычно, вряд ли мне удастся их убедить, что я виноторговец. Это могло бы показаться правдоподобным только около повозок, нагруженных бочками. Раньше чем оставить лошадей, мне следовало переодеться в платье моего слуги; в том виде, какой я имею сейчас, всякий признает во мне дворянина, а раз я дворянин, то тем самым я привлеку к себе внимание Рошгюда; он непременно упрячет меня в крепость Тромпет, и через два месяца моя голова скатится с плеч на площади здесь или в Руане. Захочет ли меня приютить мой осторожный кузен, маркиз де Миоссан? Если он не знает о моей дуэли в Руане, он вознамерится отметить мой приезд блестящим празднеством и будет рассказывать всем гасконцам, что я любимец кардинала. Если же он знает, что я в опале, то не успокоится, пока не пошлет своего секретаря донести на меня Рошгюду. Надо бы повидаться с доброй маркизой без ведома ее мужа; но у нее есть любовники, а маркиз, говорят, до того ревнив, что даже выписал из Испании дуэний для своей жены. Многие над ним посмеиваются, говоря, что его дом в Бордо охраняется не хуже крепости. Но как мне разыскать их великолепный, как утверждают, особняк, мне, никогда не бывавшему в Бордо? Не могу же я сказать первому встречному: «Покажите мне особняк де Миоссана и помогите пробраться в него тайком от маркиза». Право, это самое глупое, что можно придумать. Но вместе с тем ясно, что если я буду сидеть здесь, у этих жалких домишек, окружающих церковь, у меня не останется ни малейшей надежды найти прекрасный особняк моего кузена».
На башне пробило час.
«Не надо терять времени, — решил шевалье. — Если я дождусь утра, чтобы укрыться в каком-нибудь доме, это станет известно Рошгюду. В провинциальных городах все знают друг друга, особенно люди с положением».
Бедный шевалье побрел по городу, не зная, куда деваться и что предпринять. Глубокая тишина царила на улицах, по которым он проходил. Столь же глубоким был и мрак вокруг него. «Мне не выпутаться из этой истории, — думал шевалье. — Завтра я попаду в крепость Тромпет, мне не спастись». Вдруг он заметил вдали дом, окна которого были освещены. «Пусть там окажется хоть сам дьявол, я должен вступить с ним в переговоры». Из дома доносился сильный шум. Шевалье тихонько приближался, внимательно прислушиваясь и стараясь угадать, что бы это значило. Внезапно открылась небольшая дверь, и яркий свет озарил улицу; из дома выбежал красивый юноша, одетый с изысканной роскошью, с обнаженной шпагой в руке. Он сердито что-то кричал, и лицо его выражало гнев, показавшийся нашему шевалье наигранным. Окружавшие его люди были, по-видимому, его слугами и старались его успокоить. Подойдя поближе, шевалье услышал гневные выкрики этого щеголя и уговоры его спутников, старавшихся его успокоить и называвших его «господином графом».
Сент-Имье был еще в двадцати шагах от ярко освещенной двери, когда молодой красавец, с полминуты уже стоявший на пороге, ринулся на улицу, бешено размахивая шпагой и продолжая кричать, как человек, который изображает гнев, чтобы произвести впечатление на окружающих; за ним следовал другой, почти так же хорошо одетый мужчина.
Сент-Имье разглядывал незнакомцев, когда вдруг тот, которого называли графом, заметил его и, изрыгая проклятия, устремился на Сент-Имье со шпагой в руке, намереваясь поразить его прямо в лицо. Шевалье не ожидал такого нападения; наоборот, он обдумывал, как бы повежливее заговорить с этим изящно одетым господином, чтобы узнать у него, где находится особняк де Миоссана. Для этого он с притворной веселостью покачнулся всем телом, как будто успел свести близкое знакомство с добрым местным винцом. Он решил, что, притворившись полупьяным, он с большей безопасностью сможет заговорить с незнакомцем. В то время, как он, сам посмеиваясь над своей игрой, изображал пьяного, он неожиданно чуть не получил в лицо удар шпагой наотмашь; но вся сила удара обрушилась на его правую руку, которую он поднял, чтобы защитить лицо. Он отскочил назад.
