Более трехсот лет тому назад в Японии, в богатом торговом городе Осака, родился будущий писатель Ихара Сайкаку (1642–1693). Сведений о его жизни сохранилось немного, и не все они достоверны. В сочинении некоего Ито Умэу «Рассказы об увиденном и услышанном» (начало XVIII в.) читаем:
«В годы Дзёкё и Гэнроку[1] проживал в Осакской гавани, в провинции Сэтцу, горожанин по имени Хираяма Того. Был он человеком добродетели безупречной, но жену потерял рано. Единственная дочь его страдала слепотой, и она также скончалась.[2] Оставив дела свои на приказчиков, он повел свободную жизнь, странствовал по всем провинциям, подолгу не возвращаясь домой. Чрезвычайно любя поэзию, он достиг в ней больших успехов, писал на свой особый лад и потом сменил имя на Сайкаку…»
Существует несколько портретов писателя. Наибольшей известностью пользуется один, принадлежащий кисти врача и поэта Хага Кадзумаса. Сайкаку изображен здесь в зрелом возрасте. Он сидит в традиционной японской позе, в темной одежде, единственным украшением которой служат два герба, расположенные по обеим сторонам груди. Кисти небольших рук спокойно лежат па коленях, но в наклоне круглой, обритой, как у монаха, головы, в отсутствующем взгляде выпуклых глаз, в губах, раздвинутых не то улыбкой, не то гримасой, запечатлено глубокое и грустное раздумье.
Скромная могила Сайкаку находится в Осака. Две невысокие каменные стелы у буддийского храма Сэйгандзи, на улице Уэхоммати, указывают вход. Надгробием служит четырехгранник из серого камня с вырезанной па нем краткой надписью: «Выдающийся мудрец Сайкаку».
Сайкаку начал свой творческий путь как поэт, будучи пятнадцатилетним юношей, и писал в распространенном среди городского населения жанре трехстиший. Вскоре его талант был замечен многими. Способность Сайкаку с поразительной быстротой складывать стихотворные строки вызвала к жизни легенду о том, что однажды в поэтическом соревновании он в течение одного дня и одной ночи сложил двадцать три тысячи пятьсот строк стихов. И хотя подобная быстрота, конечно, превосходит человеческие возможности, да и сами эти стихи не сохранились, но прозвище «мастер двадцати тысяч строк», которым наградили Сайкаку его современники, несомненно, было дано ему недаром. Оно стало и одним из многих литературных имен писателя.
Сайкаку был выдающимся мастером трехстиший. Но этот традиционный жанр оказался недостаточно емким, чтобы вместить его наблюдения над городской жизнью и раздумья над ней. Не поэтическая деятельность послужила бессмертию Сайкаку. На склоне жизни он обратился к прозе и в возрасте сорока одного года написал свой первый роман. Сайкаку прожил после этого немногим более десяти лет, но за это время благодаря ему облик японской прозы претерпел значительные изменения: Сайкаку разработал прозаические жанры, создал подлинно новый художественный метод.
Непростой была судьба литературных произведений Сайкаку. Современники зачитывались ими, а спустя сто лет феодальное правительство запретило его книги как «безнравственные» и надолго изъяло из обращения. Но его творчество обрело новую жизнь в Японии в наше время. Интерес к нему растет год от года, и ценность творческого наследия Сайкаку глубоко осознается его соотечественниками. В 1932 году литературная общественность Японии отметила двухсотпятидесятилетие выхода в свет первого прозаического произведения Сайкаку, романа «История любовных похождений одинокого мужчины».
Сегодня, окидывая взглядом все, совершенное Сайкаку, мы, думается, с полным правом можем сказать: Ихара Сайкаку — классик не только японской, но и мировой литературы.
* * *
В истории всемирной литературы важную роль сыграли писатели, жившие на рубеже нового времени в быстро развивавшихся городах. Внутри феодального общества рождались новые классы, шла борьба за свободу общения и обмена, а это вело и к обмену духовными ценностями. Росло стремление учиться у тех современников, которые успели дальше шагнуть по пути развития новой культуры. «Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием», — говорится об этой эпохе в Коммунистическом манифесте.[3]
Такое взаимопроникновение помогло созданию типов большого обобщающего значения в европейской литературе, имеющих национальный характер и вместе с тем впитавших социальный и художественный опыт, накопленный в новое время в других странах. Таким был, например, образ Дон-Жуана, привлекший внимание поэтов и писателей разных народов. Создание типа человека, не ставящего ни во что законы общества, преступающего их, стало вызовом церковному ханжеству, гнетущей морали феодализма.
Воспринимаются и творчески разрабатываются на иной национальной почве — там, где внутренние условия способствуют этому, — и новые принципы сюжетосложения.
«Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения»,[4] — указывают Маркс и Энгельс. Так возникала тяга к жизненной правде в литературе, а расширение сферы общения ускоряло складывание нового метода — создание в литературе разных народов Европы обобщенных, типизированных образов людей, действующих в общих, типизированных обстоятельствах.
Японская литература развивалась в других условиях. В тот период, когда рост буржуазных отношений привел к превращению городов в экономические и культурные центры страны, Япония была изъята из общей системы мировых сношений. Благодаря политике изоляции, насаждавшейся правителями из династии Токугава,[5] и литература здесь не испытала воздействия культурного обмена со странами, ранее Японии вставшими на путь буржуазного развития и успевшими дальше пройти но этому пути. Тем значительнее роль тех, кто сумел все же прийти к новому пониманию действительности, к осознанию необходимости иных отношений между людьми. Среди этих людей прежде всего следует назвать имена мыслителей Араи Хакусэки и Андо Сёэки, драматурга Тикамацу Мондзаэмона, поэта Мацуо Басё. К этой плеяде принадлежит и Ихара Сайкаку.
Городская литература ломала установившиеся традиции. Ранее, в эпоху расцвета самурайского сословия, судьба простого человека-горожанина, его переживания, его духовный мир представлялись незначительными, недостойными стать объектом созерцания художника. Теперь же крепнущее «третье сословие» требовало от литературы внимания к себе. Не победы и поражения в самурайских битвах, о которых рассказывал военно-феодальный эпос прошлых веков, а рассказ о разорении или удаче в торговых делах; не абстрактные чувства, воплощенные в образах театра Но, а судьба и переживания обыкновенного человека, среднего горожанина становятся полноправным сюжетом литературного произведения. Этот материал представляется теперь эстетически ценным, годным для воплощения художественными средствами.
Бережливые отцы семейства и искусные жрицы любви, чистые сердцем девушки и беспутные молодые гуляки, трудолюбивые ремесленники и сметливые приказчики — весь пестрый мир средневекового города теснился у порога литературы, и Сайкаку раскрыл для него страницы своих произведений. Нравы и обычаи горожан, их психология и уклад семейной жизни, их духовный мир и борьба за личную свободу стали материалом его повестей и новелл.
Сайкаку хорошо знал тесные улицы городов со снующей по ним толпой, с вынесенными наружу прилавками, где на весах звенело серебро. От него не укрывалась и та жизнь, что шла за стенами купеческого дома, где мужья берегли от чужого глаза молодых жен, а родители — подрастающих дочек. Он изучил быт и нравы кварталов продажной любви.
Полнокровное, сочное изображение жизни средневекового города со всем, что было в ней высокого и низкого, — характерная черта творчества Сайкаку.
На его книги лег отпечаток того отношения к жизни, что было свойственно горожанам. Эти люди не хотели удовлетворяться мыслью о бренности мира, внушаемой им религией и моралью, они жадно стремились овладеть всем, что было им доступно в окружающем мире, видели источник наслаждения в чувственных радостях.
Ему приходится не только окунаться в гущу жизни, но и следовать за своими героями на самое ее дно. А жизнь средневекового города груба. И Сайкаку не избегает подчас неприглядных сцен, не боится грубоватой шутки. Его настойчивая тенденция показать силу стремления человека к личной свободе противоречила всему духу строгого следования догмам конфуцианской морали, которая в период правления Токугава была официальной идеологией. Отсюда — запрещение произведений Сайкаку, указ о котором был издан в 1791 году. Это была одна из многих попыток правительства сковать свободный дух горожан, нашедший такое яркое выражение в творчестве Ихара Сайкаку.
