Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 4

Послѣ присутствія мистриссъ Бекки на семейномъ обѣдѣ и вечерѣ милорда Стейна, права этой почтенной женщины на принадлежность къ фешенебльному свѣту были признаны на законномъ основаніи, и утверждены однажды навсегда. Двери первостатейныхъ домовъ великобританской столицы быстро отворились передъ ея особой — двери великія и высокія, черезъ которыя, смѣю надѣяться, никогда не удавалось проходить благосклонному читателю сей достовѣрной исторіи. Я съ своей стороны всегда останавливался съ трепетнымъ благоговѣніемъ передъ сими страшными вратами, куда не дерзнетъ даже проникать мой авторскій помыслъ. Я воображаю, что ихъ денно и нощно охраняютъ мужи осанистые, вооруженные ярко-блестящими серебряными трезубцами, готовые пронзить насквозь всякаго назойливаго поеѣтителя, не имѣющаго правъ на entrée. Говорятъ, будто газетный сотрудникъ-горемыка, впускаемый сюда въ извѣстные дни для внесенія въ свою тетрадку фамилій знаменитыхъ особъ, присутствующихъ на балѣ, умираетъ очень скоро послѣ этого сеанса. Я вѣрю этому. Ему ли, ничтожному смертному, долго прозябать на сей землѣ, послѣ того, какъ глаза его подверглись искрометному блеску вкуса и моды? Огнь дендизма прожигаетъ его до костей и мозговъ, какъ нѣкогда присутствіе Юпитера въ полномъ олимпійскомъ костюмѣ уничтожило бѣдную неразумную Семелу, дерзнувшую выскочить изъ своей естественной атмосферы. Этотъ миѳъ должны намотать себѣ на усъ всѣ безъ исключенія Тибурніанцы и Бельгравіанцы, и я бы очень радъ былъ рекомендовать исторію Семелы особенному вниманію мистриссъ Бекки. О, женщины, женщины! Обратитесь къ достопочтенному господину Туриферу, и онъ докажетъ вамъ какъ дважды два — пятнадцать, что Бельгравія не что иное есть, какъ мѣдь звѣняща, а Тибурнія — цимбалъ бряцяй. Все это суета суетъ, съ позволенія сказать, и всяческая суета. Все дымъ, прахъ и чадъ, или, выражаясь поэффектнѣе — трынъ-трава. Рано или поздно наступитъ день и часъ (но въ ту эпоху cгніютъ и кости твои, о, возлюбленный собратъ мой!), когда великолѣпные сады Гайдъ-Парка исчезнутъ съ лица земли, и не отыщетъ ихъ отдаленный потомокъ, такъ же какъ мы, въ настоящее время, знать не знаемъ, гдѣ обрѣтались нѣкогда чудодѣйственный висячій мостъ и волшебные сады покойницы Семирамиды. Опустѣетъ и Бельгравскій скверъ, какъ уже опустѣли Булочная улица (Baker Street), или пустынный Тадморъ.

А знаете ли вы, милостивыя государыни, что великій Питтъ жилъ въ Булочной улицѣ? Отчего это вашихъ бабушекъ не просили на вечера къ леди Гестеръ въ этотъ, теперь опустѣлый, палаццо? Я обѣдалъ тамъ, увѣряю васъ, moi qui vous parle. Тѣни мертвецовъ, друзъя и пріятели знаменитаго хозяина, составляли превеселую компанію. Когда мы, современные живые люди, сѣли за столъ и вооружились рюмками кларета, духи отшедшихъ джентльменовъ гурьбой ввалили въ комнату, и степенно разсѣлись по мѣстамъ вокругъ мрачнаго буфета. Прежде всѣхъ на сцену выступилъ морякъ, укротитель житейскихъ треволненій, и налилъ себѣ огромный стаканъ спиртуозной влаги: жизненныя привычки Дундаса сопровождали его и въ могилу. Аддингтонъ сидѣлъ, склонивъ голову съ пасмурными и мрачными взорами, и не отставалъ отъ другихъ, когда безшумная бутылка совершала круговые переходы; Скоттъ сердито поворачивалъ густыми бровями, и смотрѣлъ исподлобья на всѣхъ; глаза Уильберфорса были постоянно обращены на потолокъ, и онъ не замѣчалъ, повидимому, какъ стаканъ подносился къ его рту, и выходилъ оттуда пустой. Я тоже смотрѣлъ повременамъ на потолокъ, забывая, что эта замашка принадлежитъ исключительно великимъ людямъ. Домъ этотъ отдается теперь внаймы съ мебелью и со всѣми принадлежностями. Да, такъ точно: леди Гестеръ, супруга Вилльяма Питта, величайшаго изъ ораторовъ древняго и новаго міра, жила нѣкогда въ Булочной улицѣ, и покоится теперь безпробуднымъ сномъ въ пустынѣ…

Отсюда и слѣдуетъ, что все суета суетъ на бѣломъ свѣтѣ, хоть всѣ мы, милостивыя государыни и государи, любимъ больше или меньше, суету мірскую. Желалъ бы я знать, какой благовоспитанный смертный, или смертная съ исправнымъ желудкомъ, откажется отъ употребленія ростбифа, единственно потому, что ростбифъ скоропреходящъ и тлѣненъ? Пусть онъ суета, но да ниспошлетъ небо всякому смертному, читающему эти строки (о, еслибы такихъ смертныхъ набралось около пятисотъ тысячь!), значительную частичку смачныхъ блюдъ, подобныхъ ростбифу. Садитесь за мой столъ, милостивые государи, и кушайте на здоровье, безъ церемоніи. Вотъ вамъ ветчина, редиска, горчица, уксусъ, — кушайте, кушайте. Эй, ты, Джонсъ! Другую бутылку вина! Насыщайтесь вдоволь, дорогіе мой гости, суетными благами міра сего, и поблагодарите хозяина за радушную хлѣбъ-соль. И не прогнѣвайтесь на мою героиню, если, сверхъ чаянія, замѣтите въ ней черезчуръ аристократическія наклонности и вкусы: они скоропреходящи, будьте въ этомъ увѣрены, какъ и всѣ наслажденія и забавы сей коловратной планеты.

Ближайшимъ слѣдствіемъ визита мистриссъ Бекки къ лорду Стейну было то, что высокородкый грандъ Испаніи и Португаліи, донъ Питерварадинъ воспользовался первымъ случаемъ возобновить знакомство съ полковникомъ Кроли, когда, на другой день, встрѣтился съ нимъ въ клубѣ. При встрѣчѣ съ Ребеккой въ Гайдъ-Паркѣ, высокородный грандъ, снявъ шляпу, привѣтствовалъ ее глубочайшимъ салютомъ. Вслѣдъ затѣмъ, мистриссъ Кроли и супругъ ея получили приглашеніе на одинъ изъ семейныхъ вечеровъ гранда и грандессы въ Левантъ-Домъ, занимаемый ими по случаю совершенной отлучки изъ Англіи благороднаго хозяина этого палаццо. Ребекка пѣла, послѣ обѣда, въ небольшомъ собраніи, гдѣ находился и лордъ Стейнъ, слѣдившій, съ отеческимъ вниманіемъ, за успѣхами своей юной protégée.

Въ Левантъ-Домѣ Бекки познакомилась съ однимъ изъ самыхъ знатныхъ и великолѣпныхъ джентльменовъ, герцогомъ де-ла-Жаботьеръ, уполномоченнымъ министромъ и посланникомъ одного короля. Гордость, въ сильнѣйшей степени, бурлитъ и клокочетъ въ моей груди, когда я переношу на бумагу эти имена, и воображаю, въ какое блистательное общество попала моя героиня. Она сдѣлалась постоянной гостьей въ домѣ французскаго посольства, гдѣ вечера считались скучными, какъ-скоро не присутствовала на нихъ madame Родонъ Кроли.

Messieurs де-Трюффиньи (изъ фамиліи Перигора) и де-Шампиньякъ, чиновники французскаго посольства; оба немедленно и вполнѣ подчинились прелестямъ очаровательной Ребекки, и оба въ свое время, торжественно объявили, что они стояли съ нею на самой короткой ногѣ. Такія деклараціи, какъ всѣмъ извѣстно, въ духѣ французской націи, и желалъ бы я знать: какой французъ, по возвращеніи изъ чужихъ краевъ въ свою отчизну, не хвасталъ тѣмъ, что онъ сгубилъ наповалъ по крайней мѣрѣ дюжину почтеннѣйшихъ фамилій?

Но я рѣшительно сомнѣваюсь въ справедливости слуховъ, распространенныхъ вышеозначенными господами касательно мистриссъ Бекки. Шампиньякъ до безумія любилъ карты, и на вечерахъ у Родона Кроли игралъ обыкновенно въ экарте, тогда-какъ Бекки, въ другой комнатѣ, пѣла торжественныя сонаты для лорда Стейна. Относительно господина Трюффиньи, извѣстно намъ заподлинно, что этотъ достойный дипломатъ не смѣлъ глазъ показать въ гостинницѣ Путешественниковъ, гдѣ считали его по уши въ долгахъ, и еслибы, при посольскомъ домѣ, не было общаго стола, то никакого нѣтъ сомнѣнія, monsieur de Truffigny умеръ бы голодной смертью среди столицы Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Послѣ этого, мнѣ позволено, конечно, усомниться въ нѣкоторой степени, что Ребекка обращала благосклонное вниманіе на котораго-нибудь изъ этихъ юныхъ джентльменовъ. Правда, впрочемъ, что оба они состояли у ней на посылкахъ, покупали для нея перчатки, духи, цвѣты, входили въ долги изъ-за билетовъ въ ложу бельэтажа для мистриссъ Кроли, и вообще старались оказать ей многія другія услуги поэтическаго свойства. Объяснялись они по англійски съ умилительно-наивной простотою, и несказанно потѣшали Бекки и милорда Стейна. Каждаго изъ нихъ она передразнивала прямо въ лицо, и поздравляла ихъ съ успѣхами въ англійскомъ языкѣ съ такою уморительною важностью, что лордъ Стейнъ, сардоническій ея патронъ, не могъ удержаться отъ смѣха. Трюффиньи, имѣя въ виду секретную цѣль по дѣламъ сердечнымъ, подарилъ компаньйонкѣ Бриггсъ превосходную шаль, и тутъ же попросилъ ее озаботиться насчетъ передачи письма, которое простодушная старая дѣвица вручила при всѣхъ мистриссъ Бекки, такъ-какъ на адрессѣ стояло ея имя. Содержаніе этой эпистолы вдоволь позабавило почтеннѣйшую публику, и преимущественно милорда Стейна, прочитавшаго ее съ особеннымъ аппетитомъ. Читали ее всѣ безъ исключенія, кромѣ честнаго Родона; ему, разумѣется, не кчему было знать и прилагать къ сердцу всякую всячину, происходившую подъ кровлей его домика на Курцонъ-Стритѣ.