Джованни Боккаччо - Итальянская новелла Возрождения

Новелла итальянского Возрождения — явление в мировой литературе, быть может, единственное. Единственное не в смысле абсолютного художественного достоинства, но в смысле долголетия, жанровой устойчивости и влияния на все виды и роды итальянской, да и не только итальянской, литературы. Именно в новеллистике полное всего выразились черты того умственного движения, которое сопряжено с открытием «мира и человека» и с утверждением того великого переворота, который был назван Возрождением.

Представленные в сборнике новеллы обнимают двести пятьдесят лет деятельной жизни этого жанра: от Джованни Боккаччо до Шипионе Баргальи. Сегодня эту долгую жизнь принято рассматривать двояко: либо видеть в ней единство, либо видеть раздор, непрерывное противоборство, борьбу за выживание. Все же главное в ней — единство, хотя была и междоусобица, спасавшая, впрочем, жанр от омертвения.

У истоков итальянской новеллистики стоит титаническая фигура Джованни Боккаччо, являвшегося наряду с Петраркой отцом итальянского Возрождения. Именно они положили начало национальному литературному языку, национальной литературе и, в духовном смысле, осознанию единства Италии.

Боккаччо не был создателем новеллы как таковой, если под ней понимать просто какой-то короткий несложный рассказ, имеющий характер некоторой новизны, сообщения чего-то доселе неизвестного в устной или письменной форме. Но именно Боккаччо создал литературную форму новеллы со своими повествовательными законами и языком. Мало того, что он создал новеллу, он создал систему объединения новелл в нечто более целое, подчинив ее этому целому. Он создал «Декамерон», книгу, из ста продуманно составленных новелл, в которой с невиданной еще в повествовательной литературе силой выразил мироощущение нового, свободного от средневековых пут человека; создал книгу, которая на целых двести пятьдесят лет стала образцом для всех итальянских писателей, работавших в этом жанре.

После смерти Боккаччо и с победой предначертанного им гуманизма наступила эпоха усиленной латинизации литературы. Значение гуманизма прежде всего в его всеобщности, в том, что он менее всего тяготел к местной изолированности культуры. В условиях тогдашней политической, социальной и языковой раздробленности Италии то был фактор огромного прогрессивного смысла. Именно гуманисты поддерживали столь необходимое тогда духовное единство, пробуждали национальное сознание, вырабатывали новые моральные и эстетические нормы. Латынь гуманистов была не отступлением от национального начала, но, если угодно, средством его обогащения, распространения при кажущейся его консервации. Тот же Боккаччо, как автор сочинений на народном языке, с легкой руки гуманистов стал явлением общеевропейским. И вовсе не произвольно они переводили новеллы из «Декамерона» на латинский язык! Когда же наступила историческая пора и общество было подготовлено, он снова заговорил в полный голос на своем, народном.

Читатель этого сборника легко поймет, что Боккаччо был все же не единственным новеллистом своего времени. Хронологически почти рядом выступают и безымянный Сер Джованни, по прозвищу Флорентиец, и Франко Саккетти. И как бы ни были несравнимы масштабы, и Сер Джованни и особенно Саккетти тоже не прошли бесследно для последующей традиции. Сер Джованни прославился уже одним тем, что сюжетом его новеллы воспользовался Шекспир для своего «Венецианского купца». Новостью явилось и использование ими близких по времени исторических событий. От интереса к историческому прошлому рукой подать до понимания истории уже не как однолинейных случайных сцеплений, а как смены состояний.

Саккетти нередко выставляют антиподом Боккаччо. Это не так. Склонность к просторечию и неприятие более благозвучной речи свидетельствуют лишь о личной культуре и вкусовых пристрастиях. Известно его уважение к Боккаччо. Но гуманизм, как умственное течение, его мало интересовал. Он предпочитал быт и ту городскую флорентийскую среду, в которой вырос. Новеллы его, часто смахивающие на частный житейский анекдот, были злободневны и пользовались спросом не только при жизни. Многие из новеллистов гораздо более позднего времени все еще обращались к Саккетти и охотно заимствовали у него не только сюжеты, но и способы его обработки.

В XV веке, после некоторого ослабления интереса к новелле, интерес к ней возродился во второй половине века. И возродился он сразу в двух центрах тогдашней ренессансной культуры — Флоренции и Неаполе.

Во Флоренции это произошло в кружке Лоренцо Великолепного де Медичи, некоронованного властителя Флоренции. Анджело Полициано написал сборничек фацетий (коротких новелл-анекдотов), а Луиджи Пульчи — новеллу о сиенце, давнем предмете насмешек для любого флорентийца. Не остался в стороне и сам Лоренцо Медичи. Он сочинил «Новеллу о Джакопо», где досталось не только простофиле супругу героини новеллы Кассандры, но прежде всего монашескому сословию. Искать в ней особого антиклерикализма не стоит. Высмеивание монашеского лицемерия стало традицией со времен Боккаччо, но дух свободомыслия в ней несомненно присутствует.

Но все это были частные эпизоды, хотя и очень примечательные для становления итальянской прозы.

Самым же крупным новеллистом XV века явился, вне всякого сомнения, Томмазо Гуардати, называвший себя Мазуччо Салернитанцем (ибо был он родом из Салерно). Его «Новеллино» состоит из пятидесяти новелл поделенных на пять декад. Мазуччо писал на итальянском языке, но не без охоты использовал и местный диалект. Это дает извечное основание причислить Мазуччо к демократической (если не низовой) струе итальянской ренессансной литературы. Мазуччо придерживался «контрастного» метода в своем писательском деле. Он полагал, что «различия вещей противоположной природы» будут от этого только яснее. Но, видимо, он усматривал кричащие противоречия не только в отдельных вещах, но и самом переживаемом им историческом бытии. Отсюда горечь и резкость, трагичность многих его страниц. Неаполитанская жизнь того времени давала для этого все основания.

Развитию и чрезвычайной распространенности новеллистики о XVI веке (по-итальянски Чинквеченто) способствовали разные причины. Одной из них было свойство самого жанра, емкого и гибкого, способного в самых многоразличных формах (комической и трагической, реалистической и сказочной) показать человека хорошего или плохого, достойного или порочного, но всегда нового, ставшего центральным героем истории.

Невиданному еще утверждению новеллы на итальянской литературной арене способствовало и восхищение, почти преклонение перед Боккаччо. Быть может, было оно не меньшим в предшествующем веке, но теперь под него подвели теоретическое обоснование и возвели как бы в абсолютную норму в лингвистическом плане усилиями Пьетро Бембо, поэта и авторитетного теоретика, автора диалогизированного трактата в защиту национального языка (1525). Новеллисты XVI века сознавали отчетливее своих предшественников, что «Декамерон» является не только неиссякаемым источником структурных схем и повествовательных ситуаций, но, и это важнее всего, образцовой речевой моделью.

В XVI веке ренессансный индивидуализм в своем преимущественно буржуазном контексте нашел в новелле лучший — по сравнению с рыцарскими и мифологическими поэмами или биографиями знаменитых людей — способ самовыражения, а читатель — возможность узнать о себе и о своем времени. Авторы новелл любили подчеркнуть «реализм» своего повествования, правдивость описываемых событий. Ведь Боккаччо, наряду с событиями географически и исторически несомненно правдивыми, касался и сюжетов сказочного, чудесного характера, и таких, в которых чувствовался привкус средневекового exemplum (примера, назидания). Недаром в своем вступлении к «Декамерону» автор говорит, что среди предлагаемых ста повестей читатель найдет «побасенки, притчи, истории». Мазуччо также во многих своих новеллах изображал хорошо ему знакомую реальную жизнь (Неаполя, Салерно, использовал местную провинциальную хронику, интересовался распрями между салернитанцами и амальфитанцами, не упускал даже хозяйственных частностей) или какие-нибудь события из преданий знатных домов. Но в своих новеллах он любил подчеркнуть исключительность, трагическую контрастность рассказываемого.

В отличие от предшественников новеллисты Чинквеченто не только любят создавать в своих повестях реальный фон, но и стремятся всячески подчеркнуть историческую достоверность описываемых событий (даже когда эти события являются плодом чистого вымысла). Достигается это с помощью вступительных предуведомлений или таких формул в самом повествовании, как «по обычаю», «как это водится у нас», «подобно бесконечному числу сходных случаев» и т. д.