Серега в свои сорок с небольшим окончательно разочаровался в женщинах. Бывшая супруга его, Машка, крупнозадая розовощекая молодуха, иногда звала по старой памяти на рюмку чая, но посиделки эти вечно выходили для Сереги боком. То смеситель ей почини, то денег на новые туфли для дочки дай, то с соседом по коммуналке разберись, то вообще пошел ты, пьянь подзаборная… В общем, никакого толку.
Была еще Анжелка, баба конечно со всех сторон видная, но замужняя, хитрая, да еще и со школьной поры Машкина подруга. Желанья-то у Сереги простецкие: нажрался, да и уснул однажды у Анжелки на мягких подушках, хорошо, что штаны не снял, не успелось. Так ейный муж, нежданно пришедший, вместо того, чтобы жену-изменщицу воспитывать профилактически, по хребту неоднократно отвесил самому Сережке, без вины виноватому пьянчужке, да так, что пришлось в поликлинику обращаться для оздоровления. А Анжелка отбрехалась, мол, не могла выпереть, такой-сякой насильник на красавишну…Вот и верь им после такого, бабам этим. Своя-то шкурка по-любому дороже.
Так и жил Серега один, как волк лесной, ни опереться не на кого, ни понадеяться. Подбухивал конечно, что и говорить, так подбухивал, что руки его, некогда золотые по слухам, тряслись, а рожа вечно отекала и регулярно отливала синевой. Ну как говорится какая жизнь, такая и рожа… И вот по весне, в начале марта, когда погода особенно мерзкая и неуютная, и вовсе случилась с ним оказия…влюбился…да так, что ой.
Она была черненькая. Махонькая. Миленькая. С огромными глазами цвета янтаря. Настолько ласковая, что слезы умиления текли по пропитым щекам соленою рекой. Кошечка…
Дочка Настя принесла двух замерзших котяток с улицы и каким-то чудом уговорила грымзу Машку оставить их для согреву хотя бы до теплых деньков. Все домашние быстро прикипели к ласковой игривой девочке и никто уже не помышлял выкинуть ангела обратно во двор. Мальчик оказался хулиганом, творил беспредел, обгаживая все, что плохо лежало, а плохо в обшарпанной общажной комнате лежало многое, поэтому очень скоро был выставлен за дверь. Котик, впрочем, быстро прижился среди подвальной братии и даже регулярно пользовался благосклонностью местной котофилки бабы Раи, проворно принимая ее щедрые подарки в виде недельных щей и завонявшихся рыбных котлет. А отогревшаяся, мягкая и милая сестренка его, потихоньку подрастала в тепле и ласке. И однажды по утру задеревеневшее с годами сердце Сереги дрогнуло.
Давненько нерадивый папашка не приходил в гости к своей бывшей женушке, отходя от очередного запоя, и был изрядно удивлен появлению в доме мохнатой живности.
–Кого это ты, Настька, приперла, фу,– Серега гордо восседел на перекошенной древней табуретке, брезгливо таращась на маленький черненький комочек меха.
–Это Маркиза, папа, – ответила дочка раздраженно, – Это моя кошка, не обижай ее.
–Маркиза. Да ну ты…Ой. Что это она? Фу, уйди, ой,-запричитал офигевший от кошачьей нежности Серега, когда Маркиза дружелюбно запрыгнула к нему на отощавшие от “хорошей жизни”коленки и уткнулась мокрым носом в его грубую, пахнущую дешевым табаком ладонь,– ой, щекотно, ой чего ты… Маркиза, надо же, фу ты…
Настя ревниво покосилась на воспылавшую нежайшей страстью кошку и торопливо выхватила ее у отца.
–Папа, ты ее испугаешь, ты же не любишь кошек.
–Чего эт, очень даже…дай погладить, – умиленное лицо Сереги выражало крайнюю степень умалишения,-ну дай…
–Папа, ты пьешь что ли опять?
–Ты мне поговори еще так…с отцом…
–Ой, – Настя развернулась и гордо унесла кошку за шкаф, отгораживающий ее уютный уголок в розовых тонах от окружающей убого-бедняцкой действительности. В общем, вероломно сбежала. Серега хотел было погнаться за вредной дочкой в надежде продолжить тишайшее общение, но в комнату ворвалась раскрасневшаяся Машка с двумя магазинными пакетами, полными всякой вкусной съедобной и невкусной несъедобной фигни.
–Чего сидишь, помоги, – вместо приветствия бросила она бывшему, тяжело уронив пакеты на пол,-толку с тебя…
С той поры Серега прописался в этом благостном месте. Кильку в томате, которую он в огромных количествах скупал в дворовом магазинчике для своей Маркизы, лопала под шумок вся семья, бывшая и трое детей, разумеется благоразумно об этом помалкивая. А уж за молоко, что лилось разливанными реками, Настя разрешала отцу наслаждаться приятным общением со своей кошкой часами.
–Надо же, прям любовь у них…дурак, – удивленно ворчала Машка, но нарушать невиданную доселе идиллию побаивалась.
Так и жили они. Почти семьей. Месяца три или около…
В тот день Серега вернулся к Маркизе после продолжительного загула. Основательно потратившись на горячительное и ощущая наиострейшую вину перед маленькой черной леди, захватил с собой то немногое, что смог найти в своем холостятском жилище: кусок надкусанной дешевой колбасы и заплесневевшую корку хлеба.
–Маркиза, ксс-кссс…, – игнорируя младшего сынка Мишку, открывшего ему дверь, он пролез в комнату на полусогнутых и минуты три тщетно обыскивал пустые углы, дыша на них запахом недельного перегара. Нигде не найдя своей любимицы, он в гневе набросился на испуганного и бледного, как полотно сына, – Куда дели?…Где?…Кошка где?…Выкинули???-Серегин хриплый баритон сорвался на мальчишеский визг.
–Папа, мы ее не выкидывали…папа, мы не виноваты…это Пашка…это он на нее наступил…Папа, отстань, я гулять, Настька ее отнесла… – жалкий в своем испуге Мишка попятился было к входной двери, но батя цепхо ухватил его за ворот куртки.
–Куда?.. Когда?.. Кто отнес, зачем?.. – налитые кровью Серегины глаза метали такие грозные молнии, что Мишка не нашел ничего лучше, как зашмыгать носом и пустить обильную детскую слезу, распаляя сам себя на рыдания все больше и больше. Отчаявшись добиться от расстроенного ребенка членораздельного ответа, отец ослабил хватку и рыдающий уже в голос Мишка вырвался на свободу, в отчаянье распахнул дверь настежь и поскакал по коридору, пугая своим воем соседей.
–Маркиза, ксс-ксс.., – окончательно теряя надежду, прошептал Серега в тишину.
Настя застала отца сидящим на пороге с остекленевшим взглядом. Суровая и жестокая реальность потихоньку скручивала его зачерствевшее от вечного одиночества сердце в холодный и мерзкий комок.
–Где она? – подняв на дочь красные, но сухие глаза, спросил он, впервые в жизни вызывая в ее душе что-то похожее на жалость. Настя хотела было соврать во благо и уже подготовила оптимистичную историю про кошачью весну, но что-то заставило ее тяжело выдохнуть готовые сорваться с губ слова и тихонько зашмыгать носом.
–Пап, я ее носила к ветеринару, а она уже…она так плакала, так плакала, а потом…все и замолчала…А ветеринар говорит зачем вы ее принесли. Хороните…
–Куда ты ее отнесла?
–В коробочке отнесла…
–Куда?
–Пап, прости…
–Куда?
–На мусорку… прости, пожалуйста…
–На мусорку, – Серега отрешенно замотал седой головой,-какой коробок?
–Что? – расплакавшись Настя никак не могла успокоиться и терла мокрые глаза руками, размазывая тушь по лицу.
–Какой коробок?
–Оранжевый…пап, я не помню…вроде оранжевый…или желтый..пап…, – но Серега уже не слушал ее прерываемый всхлипами осипший голос. Оглушенный и потерянный,
