– Из-за тебя я сегодня на заводе был как больной, – сказал он, – говорят, это бывает раз в жизни.
На набережной они остановились у каменных перил. Ветер встряхивал голые ветки акации. Торопливые волны бежали с рейда, разбиваясь о сваи купальни. Внизу черная, как деготь, вода фыркала, взбираясь на каменную стенку. Муся поправила шапочку, глаза ее ярко блестели. Он обнял ее, как только она подняла руки. Но она освободилась и потянула его на скамью. Неожиданно она заговорила о заводе.
– У тебя большие способности, Саша, – сказала она, – Нейман очень ценит тебя. Но сейчас он тобою недоволен, я знаю. Он говорит, что ты всюду находишь недостатки и берешься их исправлять. Это раздражает людей, и потом… ты отстаиваешь глупое предложение Эйбата и идешь против всех. Может быть, я что-нибудь путаю, но мне обидно, что ты такой простой и честный, а тебя считают чуть ли не интриганом… Нейман говорил…
– Муся, давай бросим об этом, – сказал он уныло, – все это совсем не так. Ты не знаешь, Муся…
Она молча наклонила голову и чертила каблучком по песку. В этом молчании между ними проползло что-то мутное, и радость его померкла.
– Может быть, тебе лучше работать спокойно, как все, – сказала Муся простодушно, – ты можешь выйти в большие люди. Я вот способная, но из меня ничего не вышло, вероятно потому, что у меня нет честолюбия. Но для тебя я могла бы пожелать многого. Тебе следует работать, как все, но… лучше всех!
Басов слушал и гладил ее руку. Ее слова казались ему странными, он едва понимал их смысл. Она отнимала руку, стараясь сосредоточить его внимание на своих словах. Его охватило нетерпение, и он сказал, почти не думая:
– Я постараюсь поставить все на место. Не думай об этом. Я тебя люблю.
Тогда Муся повеселела и позволила обнять себя.
– Милый мой, – сказала она нежно, – ну, говори, как жить будем.
Время от времени на заводе происходили свадьбы. На свадьбах Басов играл на гармони и наблюдал за новобрачными. Казалось, пары нарочно обрекали себя на неудобства, чтобы коллектив мог часок повеселиться. Бывало, что после женитьбы парень становился равнодушен ко всему и исчезал сразу после гудка. Это было противно. И Басов не жалел, что у него все сложилось иначе.
Муся пришла к нему после вахты. Она принесла с собой сундучок с вещами и ворох платьев. Была она очень тиха и спокойна, и Басов, глядя на нее, удивлялся, как все скоро и просто кончилось. Муся начала с того, что подмела пол. Она подоткнула подол, совсем как уборщицы на заводе, и вымела из-под стола окурки. Она смахнула с потолка паутину и повесила занавеску на окно.
Басов смотрел на ее разутые ноги, такие же маленькие и крепкие, как кисти ее рук. Его истомило ожидание в ветреные ночи у моря. Он сделался робким и смотрел на нее благодарными глазами. Таким же оставался все первые дни их совместной жизни, и Муся была довольна.
– У тебя хороший характер, командир, – говорила она, – мне кажется, что я знаю тебя с детства.
Басов старался возвращаться с завода пораньше, и они ходили гулять. В кино он едва смотрел на экран – ему нравилось наблюдать ее сбоку. Она сидела очень прямо, широко открыв глаза, и в них отражались беглые лучи экрана. Он думал о том, что эта милая жизнерадостная женщина теперь самый близкий ему человек, но он не может рассказать ей о своей вечной неудовлетворенности и о своих наблюдениях на заводе, потому что она хочет жить, как все, и беззаветно верит в авторитеты. И все-таки с ней было хорошо, и он не чувствовал больше, как уходят минуты.
Иногда приходили гости. Это были Мусины сослуживцы или знакомые по общежитию. Муся надевала белое платье, и что-то менялось в ней, точно умывалась она росной водой. Он наблюдал за нею украдкой, и ему становилось грустно.
– Мне хочется подурачиться сегодня, – шептала она на ухо Басову, – уж ты потерпи, милый.
Приходил Истомин, инженер службы связи. От него пахло духами, и на гладко причесанных волосах его покоились пятна света. Он был важен и начинал говорить только тогда, когда все замолкали. Муся подмигивала девчатам и, проходя мимо, задевала его протянутые ноги.
– Подвиньтесь, – говорила она бесцеремонно, – пройти нельзя. Сядьте в сторонку.
Она звала его просто Жоржем и не обращала внимания, когда он обиженно пожимал плечами. Басов пил чай и пускал кольца дыма.
– Муська, – говорил он благодушно, – зачем обижаешь человека?
Он чувствовал себя хорошо, когда кругом веселились. Для этого стоило потерять вечер. Охотно сыграл бы он на гармони, но Муся не выносила этого инструмента. «Балаганная музыка», – говорила она. Зато Истомин хорошо играл на гитаре, – бойко пощипывал струны, отставив розовый мизинец. При этом он перекатывал папиросу в угол рта и пристально разглядывал Мусю. Девицы подпевали. Простоватая Лиза Звонникова шептала Мусе:
– Гляди, окрутила парня. Совсем поглупел и смотрит как факир. Я вот Сашке скажу!
Она фыркала и пряталась за Мусину спину.
– Дура, – смеялась Муся. – Ох, какая дура!
Истомин прихлебывал из стакана и спокойно разглядывал девушек. «Я здесь случайно, – казалось, утверждал его взгляд, – сейчас вот встану и уйду». Он терпеливо ждал, когда наступит молчание.
– Странные минуты бывают в жизни, – говорил он внушительно. – Сегодня я шел по улице, впереди шагах в десяти шла женщина. Стройная, легкая такая походка. Мне показалось… Я был даже уверен, что это… словом, одна особа, о которой я думал в ту минуту.
Я окликнул ее, и она обернулась. Представьте – совершенно незнакомое лицо!
Девушки слушали, приоткрыв рты. Муся улыбалась безмятежно.
– Вы все это сейчас выдумали, сознайтесь!
Басов следил за разговором и изучал Истомина. Он припоминал, что Муся однажды сказала ему об Истомине: «В этом человеке мне нравится независимость. Он знает себе цену и не дает себя обойти».
Басов старался понять, что могло нравиться Мусе. Поразила одна из фраз Истомина: «Я никогда не доверяю женщинам. Женщина часто меняется, безумен – кто ей вверяется…»
«Черт знает, что должно это означать? Пошлость какая-то!.. Играл бы лучше на своей гитаре».
Когда он после вечеринки остался наедине с Мусей, ему захотелось рассеять неприятное впечатление. Она причесывалась перед зеркалом, и он видел ее отражение – бледное, усталое лицо, утратившее недавнее оживление.
– Болтовня да намеки, – говорил он дружелюбно, – этот парень говорит каким-то пошловатым языком. Не нашим языком он говорит, ей-богу! Тебе не надоело?
В зеркале потягивалось и сладко зевало отражение Муси.
– Он говорил по-русски, Саша. Разве у вас на заводе другой язык? – Она вздыхала, сбрасывая платье. – Что ты хочешь? С ним весело, и мне хотелось немного развлечься. Его не перевоспитаешь!
В январе десять танкеров стали в один день на ремонт. В цехах образовалась пробка. Поговаривали, что часть работ придется взвалить на судовые коллективы. Удобное выражение «средствами команды», брошенное кем-то, запорхало там и сям по заводу. Произносилось оно с улыбкой не то ухарства, не то смущения, – так улыбаются люди, когда приходится признавать свои недостатки.
На производственном совещании Нейман вдруг заявил, что половину судов необходимо перевести в другие доки. Нельзя заставить людей работать круглые сутки, тут на сверхурочных не выедешь. Инженеры переглядывались, как бы говоря: сознался. Директор устремил глаза в потолок, и лицо его напряженно застыло, как будто ему стоило большого труда сдержаться и дослушать Неймана до конца. Потом он вдруг раскричался:
– Понятно, почему в цехах такие настроения, если главный инженер сейчас вон до чего договорился! По этой болтовне нужно ударить…
Нейман упер руки в бока и злобно и сухо сощурился.
– Я рапорт подам. У меня цифры… – загремел он в ответ. – Митинговать-то легко чужими боками!
Казалось, эти люди ненавидели друг друга, так они кричали. Но Басов знал, что сейчас они сговорятся и выйдут курить в коридор. Он подумал о Мусе. Она будет ждать его всю ночь и слушать шаги за окном. Он выждал паузу и брякнул громко, так, что все обернулись:
– По-моему, надо нажать. Аврал – и все тут! О чем разговор?
Нейман перестал щуриться на огонь и молча сел. Инженеры заговорили разом. Бригадир Ворон, раненный при взрыве котла, с трудом повернулся на стуле и улыбнулся Басову. Когда совещание кончилось, Нейман остановил Басова в дверях.
– Ты можешь переночевать у меня в кабинете, – сказал он преувеличенно любезно, – там два дивана.
Басов кивнул и отвернулся. Ему очень хотелось домой. На причалах, в колеблющемся свете фонарей, двигались черные фигуры, подгоняемые гудками автокаров. Спускаясь в машинное отделение танкера, он видел запрокинутые пыльные лица сборщиков, смотревших на него снизу. Бригадир окликнул его:
– Надолго задержимся, видать?
Он припал к висячему чайнику, шумно глотая воду. Оторвался, размазал по лицу пот и подмигнул Басову. И Басов ответил:
