— А если я и есть поверенный? — спросил я, предъявив ему доверенность барона Ф., нового владельца замка. Изрядно удивленный пастор осыпал меня изъявлениями учтивости и предложил комнату в своем доме, полагая, что мне не захочется жить в пустынном замке. Но я отклонил его предложение и поселился тут; оставленные Бикертом бумаги более всего занимали меня в часы досуга. Вскоре я обнаружил несколько листков, на которых в виде коротких, похожих на дневниковые, записей описывалась катастрофа, в которой погибла целая ветвь знатной семьи. А сопоставление с весьма забавным опусом «Сны — пеной полны» и с отрывками из двух писем, должно быть, каким-то необычным образом попавших к художнику, дополняет и завершает картину.
Разве не сражался я, подобно святому Антонию, с тремя тысячами дьяволов и не выказал такого же мужества? — Стоит только смело поглядеть им в глаза, и они рассеиваются как дым. Если бы Альбан мог читать у меня в душе, он увидел бы там почтительные извинения за то, что я приписывал ему все те дьявольские козни, которые яркими красками рисовала моя легковозбудимая фантазия в наказание и в назидание мне самому! — Он здесь! — молодой — здоровый — цветущий! — Кудри Аполлона, чело Зевса, взор, как у Марса, осанка вестника богов — все, как описывал героя Гамлет[25]. — Мария уже словно не на земле, она парит в сияющих небесах — Иполит и Мария — какая прекрасная пара!
И все же я не доверяю ему — почему он запирается у себя в комнате? — почему, крадучись, бродит ночами по замку, точно подкарауливающая свою жертву смерть? — я не доверяю ему! — Временами меня осеняет мысль, что мне следовало бы быстрым и верным ударом пронзить его своей шпагой, спрятанной в трости, а затем вежливо произнести: «pardonnez»[26]. — Я не доверяю ему!
Странное происшествие! — Когда мы шли по коридору с моим другом, с которым допоздна беседовали о том и о сем, мимо нас проскользнула высокая худая фигура в белом шлафроке и со свечой в руке. — Барон вскричал: «Майор! Франц, это майор!» То был, конечно, Альбан, просто лицо его, освещенное снизу, исказилось и оттого казалось старым и уродливым. Он появился откуда-то сбоку, будто вышел из комнаты Марии. Барон настоял на том, чтобы войти к ней. Она спала спокойно, словно ангел Господен. — Завтра наконец долгожданный день! — Счастливец Иполит! — Но видение это наполняет меня ужасом, хоть я и пытаюсь убедить себя в том, что то был Альбан. — Неужели злобный демон, еще в юные годы возвестивший о себе барону, воскрес и, сея раздор, вновь объявился здесь как некая властвующая над ним злая сила? Прочь, мрачные предчувствия! — Убеди же себя, Франц, что жуткое фантастическое видение — всего лишь следствие дурного пищеварения. — Может быть, следует принять diavolinis[27], чтобы оградить себя от опасности страшных сновидений?
Господь всемогущий! — Она умерла — умерла! — Вашей светлости я должен сообщить, как обстояло дело со смертью прелестной баронессы Марии для семейного архива, — я очень мало смыслю в дипломатических тонкостях. — Если бы Господь не даровал мне немного сил для рисования! — Несомненно одно: в тот миг, когда Иполит хотел заключить ее в объятия перед алтарем, она упала мертвой — мертвой, — все остальное я отдаю на суд Божий.
Да, то был ты! Альбан — коварный сатана! — Это ты убил ее при помощи своего дьявольского искусства; какой бог открыл все это Иполиту! — Ты скрылся, так скрывайся — сокройся хоть в центре земли — отмщение найдет и уничтожит тебя.
Нет, я не в силах оправдать тебя, Отмар! — ведь ты позволил дьяволу соблазнить тебя, и потому Иполит требует от тебя ответа за свою возлюбленную! — Сегодня они бросили в лицо друг другу слишком резкие слова — дуэль неминуема.
Иполит погиб! — Счастливец, он свидится с ней. — Несчастный Отмар! — Несчастный отец!
Exeunt omnes![28] Мир и вечный покой усопшим! — Сегодня, девятого сентября, в полночь, мой друг скончался у меня на руках! — Но как утешает меня чувство, что скоро я снова увижу его. Известие о том, что Отмар сполна искупил свою вину, пав в бою смертью героя, оборвало последнюю нить, связывавшую барона с земной жизнью. Я останусь здесь в замке, я буду бродить по комнатам, где жили те, что любили меня. Я часто буду слышать их голоса — какие-нибудь приветливые слова прекрасной благочестивой Марии, какая-нибудь шутка моего верного друга прозвучат как некий потусторонний зов, вселяя в меня бодрость и даруя мне силы нести тяжкое бремя жизни. Для меня более нет настоящего, счастливые дни минувшего смыкаются с далекой загробной жизнью — в чудном сновидении она окутывает меня ласковым сиянием, из которого мне кивают, улыбаясь, мои дорогие друзья.
Когда же! — когда я уйду к вам!
И он ушел!
…говоря словами Шиллера: «так ход событий важных предваряют их призраки…» — «Смерть Валленштейна», д. 5, явл. 3.
…словами Просперо: «Приподними же занавес ресниц, взгляни туда». — Шекспир. «Буря», д. 1, сц. 2.
Ученики в Саисе — так называется повесть немецкого романтика Новалиса (наст. имя Фридрих фон Харденберг, 1772–1801), оказавшего значительное влияние на Гофмана. Речь идет о мистическом приобщении к таинствам познания в храме Изиды в Саисе.
…выдвинутую ныне теорию магнетизма… — Учение о «животном магнетизме», то есть о гипнотическом и иных формах психического воздействия, было чрезвычайно популярно в начале XIX в. Создатель его — австрийский врач Франц Антон Месмер (1734–1815). Связь магнетизма с проблемой сна и сновидений развита, в частности, в книге К. А. Клуге «Опыт описания животного магнетизма как лечебного средства», 1811.
Наша так называемая внутренняя жизнь обусловлена жизнью внешней… — Эта идея получает развитие в «Серапионовых братьях».
Как заметил один остроумный писатель… — Имеется в виду Жан-Поль (наст. имя Иоганн Пауль Фридрих Рихтер, 1763–1825) — автор сентиментально-юмористических и сатирических романов, оказавший известное влияние на Гофмана. По предложению издателя Кунца написал предисловие к «Фантазиям в манере Калло». Приводимая в пересказе мысль Жан-Поля содержится в его сочинении «Письма и предстоящее жизнеописание» (1799).
Труппа Сакки — в Венеции представляла все комедии (фьябы) Карло Гоцци (1720–1806). Первая пьеса Гоцци «Любовь к трем апельсинам» была написана еще в духе старой народной итальянской комедии масок в форме подробного сценария, предоставлявшего актерам свободно импровизировать текст.
Тосканская речь в римских устах (итал.) — традиционная формула, обозначающая образцовую итальянскую литературную речь.
Распорядитель развлечений (франц.)
Барбаринов магнетизм (по имени его основателя Барбарина) в отличие от Месмерова отвергал физическое воздействие на магнетизируемого и ограничивался чисто психическим.
…вызывать сильные кризисы… — Согласно учению Месмера и его последователей, пациента надлежало посредством наложения рук или других физических воздействий довести до конвульсий («кризиса»), за которыми должно было последовать исцеление.
Пюисегюр, Арман-Мари-Жак, маркиз де (1751–1825) — ревностный последователь Месмера, с опытами которого познакомился еще в 1780-х гг., основатель «магнетического сомнамбулизма», пытался объединить месмеровское и барбаринское направление. Магнетизировал дерево, которое потом должно было излучать магнетическую силу на пациентов через прикосновение к струнам, натянутым на ветви.
…в святая святых огромного храма Изиды. — Канва этого эпизода почерпнута из книги Клуге.
Сведенборг, Эммануэль (1688–1772) — шведский мистик и теософ, считал себя ясновидцем. Утверждал, что в состоянии ясновидения сбрасывает с себя физическую оболочку.
Бейрейс, Готфрид Кристоф (1730–1809) — профессор физики и медицины, отличался необыкновенной ученостью и эксцентрическим поведением, стремился окружить себя ореолом чудесного, граничившего с шарлатанством. Не раз служил прототипом литературных персонажей. Гофман вскользь упоминает его под инициалом в новелле «Автоматы».
Калиостро, граф (наст. имя Джузеппе Бальзамо, 1743–1795) — авантюрист и шарлатан, прославившийся своими пророчествами, мнимыми чудесами, колдовскими фокусами.
