Он просыпается от страха внезапной смерти, не может совладать со своим безотчетным ужасом. Вдруг слышатся не то стоны, не то смех. Прибегает жена, зовет его в комнату Лизы. Та стонет от какой-то муки, бросается отцу на шею: «Папа мой хороший... Я не знаю, что со мною... Тяжело!» «Да помоги же ей, помоги! – умоляет жена. – Сделай что-нибудь!» «Что же я могу сделать? Ничего не могу», – размышляет отец. «На душе у девочки какая-то тяжесть, но я ничего не понимаю, не знаю и только могу бормотать: – Ничего, ничего.. Это пройдет... Спи, спи...»
Спустя несколько часов он у себя в комнате, все еще не спит, слышит стук в окно. Это Катя. И у нее в эту ночь какие-то тяжелые предчувствия. Она умоляет Николая Степановича забрать у нее ее деньги и поехать куда-нибудь лечиться. После его отказа она уныло уходит.
Николай Степанович в Харькове, куда настойчиво посылала его жена. На смену состоянию злости и раздражения пришло новое: полного равнодушия. Он узнает здесь, что о Гнеккере в городе ничего не знают, но когда приходит телеграмма от жены с сообщением, что Гнеккер тайно обвенчался с Лизой, он встречает известие равнодушно. Это его пугает: ведь равнодушие – паралич души, преждевременная смерть.
Утро застает его сидящим в постели в гостиничном номере, занятым все теми же неотвязными размышлениями. Ему кажется, что он понял причину той слабости, которая привела его накануне конца к злым, рабским мыслям, а потом к равнодушию. Дело в том, что в его мыслях, чувствах, суждениях нет общей идеи, или бога живого человека. «А коли нет этого, то, значит, нет и ничего». Если нет чего-то общего, что связывало бы все в одно целое, достаточно было серьезного недуга, страха смерти, чтобы все, в чем виделись смысл и радость жизни, разлетелось в клочки. Николай Степанович окончательно сдается и решает сидеть и молча ждать, что будет.
Раздается стук в дверь, перед ним стоит Катя. Приехала, говорит она, просто так, роняет письмо от Михаила Федоровича. Потом, бледнея и сжимая руки, обращается к Николаю Степановичу: «Ради истинного Бога скажите скорее, сию минуту: что мне делать? ...Ведь вы мой отец, мой единственный друг!.. Вы были учителем! Говорите же, что мне делать?»
Николай Степанович еле стоит на ногах, он растерян.
«По совести, Катя, не знаю... Давай, Катя, завтракать».
Не получив ответа, она уходит – куда, не знает сама. И видит ее, вероятно, в последний раз.
«Прощай, мое сокровище!»
В городке на берегу Черного моря во время купания беседуют два приятеля. Иван Андреевич Лаевский, молодой человек лет двадцати восьми, делится тайнами своей личной жизни с военным доктором Самойленко. Два года назад он сошелся с замужней женщиной, они бежали из Петербурга на Кавказ, говоря себе, что начнут там новую трудовую жизнь. Но городок оказался скучным, люди неинтересными, трудиться на земле в поте лица Лаевский не умел и не желал, и поэтому с первого дня он почувствовал себя банкротом. В своих отношениях с Надеждой Федоровной он уже не видит ничего, кроме лжи, жить с нею теперь выше его сил. Он мечтает бежать назад, на север. Но и разойтись с ней нельзя: у нее нет родных, нет денег, работать она не умеет. Есть еще одна сложность: пришло известие о смерти ее мужа, что означает для Лаевского и Надежды Федоровны возможность венчаться. Добрый Самойленко именно это и советует сделать приятелю.
Все, что говорит и делает Надежда Федоровна, Лаевскому кажется ложью или похожим на ложь. За завтраком он еле сдерживает свое ((увы, здесь страница в книге оборвана – посему – судить сложно – какой там текст -)) раздражение, даже то, как она глотает молоко, вызывает в нем тяжелую ненависть. Желание поскорее выяснить отношения и бежать теперь не отпускает его. Лаевский привык находить объяснения и оправдания своей жизни в чьих-нибудь теориях, в литературных типах, сравнивает себя с Онегиным и Печориным, с Анной Карениной, с Гамлетом. Он готов то обвинять себя в отсутствии руководящей идеи, признать себя неудачником и лишним человеком, то оправдывается перед собой. Но как раньше он верил в спасение от пустоты жизни на Кавказе, так теперь считает, что стоит ему бросить Надежду Федоровну и уехать в Петербург, как он заживет культурной интеллигентной, бодрой жизнью.
Самойленко держит у себя нечто вроде табльдота, у него столуются -молодой зоолог фон Корен и только что окончивший семинарию
i Победов. За обедом разговор заходит о Лаевском. Фон Корен могу», «дает, что Лаевский так же опасен для общества, как холерная но я н
ба. Он развращает жителей городка тем, что открыто живет с го, ни, „
–л женой, пьет и спаивает других, играет в карты, множит долги,
его не делает и притом оправдывает себя модными теориями о слт _
аследственности, вырождении и прочем. Если такие, как он, размножатся, человечеству, цивилизации угрожает серьезная опасность. Поэтому Лаевского для его же пользы следовало бы обезвредить. «Во имя спасения человечества мы должны сами позаботиться об уничтожении хилых и негодных», – холодно говорит зоолог.
Смешливый дьякон хохочет, ошеломленный же Самойленко может только сказать: «Если людей топить и вешать, то к черту твою цивилизацию, к черту человечество! К черту!»
В воскресенье утром Надежда Федоровна идет купаться в самом праздничном настроении. Она нравится себе, уверена, что все встречные мужчины любуются ею. Она чувствует себя виноватой перед Лаевским. За эти два года она наделала долгов в лавке Ачмианова рублей на триста и все не собралась сказать об этом. Кроме того, уже дважды она принимала у себя полицейского пристава Кирилина. Но Надежда Федоровна радостно думает, что в ее измене душа не участвовала, она продолжает любить Лаевского, а с Кирилиным уже все порвано. В купальне она беседует с пожилой дамой Марьей Константиновной Битюговой и узнает, что вечером местное общество устраивает пикник на берегу горной речки.
По дороге на пикник фон Корен рассказывает дьякону о своих планах отправиться в экспедицию по побережью Тихого и Ледовитого океанов; Лаевский, едущий в другой коляске, бранит кавказские пейзажи. Он постоянно чувствует неприязнь к себе фон Корена и жалеет, что поехал на пикник. У горного духана татарина Кербалая компания останавливается.
Надежда Федоровна в шаловливом настроении, ей хочется хохотать, дразнить, кокетничать. Но преследования Кирилина и совет молодого Ачмианова остерегаться того омрачают ее радость. Лаевский, утомленный пикником и нескрываемой ненавистью фон Корена, срывает свое раздражение на Надежде Федоровне и называет ее кокоткой. На обратном пути фон Корен признается Самойленко, что у него рука бы не дрогнула, поручи ему государство или общество уничтожить Лаевского.
Дома, после пикника, Лаевский сообщает Надежде Федоровне о смерти ее мужа и, чувствуя себя дома как в тюрьме, уходит к Самойленко. Он умоляет приятеля помочь, дать взаймы триста рублей, обещает все устроить с Надеждой Федоровной, помириться с матерью. Самойленко предлагает помириться и с фон Кореном, но Лаевский говорит, что это невозможно. Может быть, он и протянул бы ему руку, но фон Корен отвернулся бы с презрением. Ведь это натура твердая, деспотичная. И идеалы у него деспотические. Люди для него – щенки и ничтожества, слишком мелкие для того, чтобы быть целью его жизни. Он работает, поедет в экспедицию, свернет себе там шею не во имя любви к ближнему, а во имя таких абстрактов, как человечество, будущие поколения, идеальная порода людей... Он велел бы стрелять во всякого, кто выходит за круг нашей узкой консервативной морали, и все это во имя улучшения человеческой породы... Деспоты всегда были иллюзионистами. С увлечением Лаевский говорит, что ясно видит свои недостатки и сознает их. Это поможет ему воскреснуть и стать другим человеком, и этого возрождения и обновления он страстно ждет.
Через три дня после пикника к Надежде Федоровне приходит взволнованная Марья Константиновна и предлагает ей быть ее свахой. Но венчание с Лаевским, чувствует Надежда Федоровна, сейчас невозможно. Она не может сказать Марье Константиновне всего: как запутались ее отношения с Кирилиным, с молодым Ачмиановым. От всех переживаний у нее начинается сильная лихорадка.
Лаевский чувствует себя виноватым перед Надеждой Федоровной. Но мысли об отъезде в ближайшую субботу настолько овладели им, что у Самойленко, пришедшего проведать больную, он спрашивает только о том, смог ли тот достать денег. Но денег пока нет. Самойленко решает попросить сто рублей у фон Корена. Тот, после спора, соглашается дать деньги для Лаевского, но только при условии, что он уедет не один, а вместе с Надеждой Федоровной.
На другой день, в четверг, в гостях у Марьи Константиновны, Самойленко говорит Лаевскому об условии, поставленном фон Кореном. Гости, в их числе фон Корен, играют в почту. Лаевский, машинально участвуя в игре, думает о том, как много ему приходится и еще придется лгать, какая гора лжи мешает ему начать новую жизнь. Чтобы перескочить ее в один раз, а не лгать по частям, нужно решиться на какую-то крутую меру, но он чувствует, что для него это невозможно. Ехидная записка, посланная, очевидно, фон Кореном, вызывает у него истерический припадок. Придя в себя, вечером, как обычно, он уходит играть в карты.
