Так, выше, выше и выше, взбирались они, пока, миновав въездные ворота старого городка, экипаж не остановился перед большим, необычным зданием — некогда резиденцией епископа, но ныне известным как «Отель де ла Пост». Здесь они вышли из экипажа, и их провели наверх по широкой внушительной лестнице в отведенные им комнаты с выходящими на солнечную сторону окнами, из которых открывался вид на обнесенный стеной сад, где рядом с фонтанами, охраняемыми скульптурами львов и античных божеств с отбитыми носами и недостающими пальцами на руках и ногах, росли розы и лимонные деревья, и на фиолетовые дали Кампаньи, протянувшейся на многие мили туда, где стоял на своих семи холмах Рим и высоко вознесся в сияющее небо купол собора св. Петра.
Миссис Свифт сказала, что Эми должна немедленно лечь в постель и хорошенько отдохнуть. Но Эми чуть не заплакала, услышав такое предложение, и объявила, что ни капельки не устала и что не заснет, если пойдет в постель. Перемена воздуха уже принесла ей пользу, и она была больше похожа на прежнюю Эми, чем за эти долгие последние недели. Спор был урегулирован путем компромисса, и Эми согласилась прилечь на диване, где, хорошо укутанная, вскоре уснула, несмотря на все свои заверения, и тем дала взрослым возможность осмотреться и устроиться на новом месте.
Какие это были огромные комнаты! Пройти от стены до стены и то уже было целым путешествием. На каменных полах были разложены квадратные ковры, казавшиеся нелепо маленькими на том большом пространстве, которое они должны были закрыть. Кровати и столы, хоть и обычных размеров, выглядели почти как кукольная мебель в просторных спальнях. Старинные бумажные обои с огромными узорами из баньянов и пагод, покрывавшие стены, кое-где прямоугольными ровными трещинками выдавали существование потайных дверей.
Эти таинственные двери волновали воображение Кейти и не давали ей покоя, пока она не открыла каждую из них и не выяснила, куда они ведут. Одна открывалась в маленькую ванную комнату. Другая вела через узкий темный коридор на какое-то подобие балкона или лоджии, нависающей над садом. Третья приводила в пыльную каморку с проделанной в стене щелью, через которую можно было заглянуть в бывшую гостиную епископа, которая теперь была превращена в общую столовую гостиницы. Щель была явно предназначена для тайного наблюдения, и Кейти мысленно представила целую череду почтенных прелатов, прижимающихся ухом к щели, чтобы подслушать, что говорят о них в соседнем помещении.
Но самое удивительное открытие она сделала, лишь когда ложилась спать на вторую ночь после приезда и уже была уверена, что знает все о таинственных дверях и о том, куда они ведут. Но необъяснимый слабый сквозняк, заставлявший дрожать огонек ее свечи, выдал существование еще одной двери, столь искусно скрытой благодаря подобранному рисунку обоев, что она не заметила ее прежде. Почти содрогаясь, она натянула халат, взяла свечу и вошла в узкий коридор, куда вела дверь.
Коридор был недлинный и кончался дверью в крошечную молельню, где стоял маленький мраморный алтарь со скамеечкой для коленопреклонения, подсвечниками и большим распятием на стене над ним. В подсвечниках еще оставались огарки восковых свечей, а в вазах, стоявших по обе стороны от них, пыльные бумажные цветы. На скамеечке лежала выцветшая шелковая подушка. Епископ, несомненно, часто опускался здесь на колени. Кейти чувствовала себя так, словно она была первой, кто вошел в молельню с тех пор, как оттуда в последний раз вышел епископ. Здравый смысл говорил ей, что это спальня гостиницы, в которой на протяжении многих лет постоянно жил кто-нибудь из приезжих, и что кто-то из них должен был обнаружить эту дверь и войти в маленькую молельню, но здравый смысл иногда не так приятен, как романтичность. Кейти нравилось думать, что она была первой, и «делать вид», будто никто больше не знает об этой двери, и придумывать легенды об этой гостинице, легенды, которые Эми находила более интересными, чем любые сказки.
Прежде чем лейтенант Уэрдингтон покинул их, в саду состоялся его разговор с сестрой. Она сама вызвала его на этот разговор, так как было немало такого, что лежало у нее на сердце и заставляло желать объяснений брата, но он так легко поддался на ее маленькие хитрости, что, очевидно, не питал отвращения к занимавшей ее идее.
— Ну полно, Полли, не ходи ты вокруг да около, — сказал он наконец; ее полунамеки и тонкая женская дипломатия позабавили и немного рассердили его. — Я знаю, о чем ты хочешь спросить, и, поскольку бесполезно делать из этого секрет, я спрошу тебя в свою очередь: есть у меня какая-нибудь надежда, как ты думаешь?
— Какая-нибудь надежда! Ты имеешь в виду Кейти? Ах, Нед, ты меня осчастливил!
— Да, конечно, я имею в виду Кейти.
— Не знаю, почему ты говоришь «конечно», — заметила сестра с присущим ее полу своенравием, — если всего лишь пять или шесть недель назад я не могла спать по ночам от страха, что тебя подцепит эта Лили Пейдж.
— Такая опасность была, — ответил брат серьезно. — Она очень красива и прекрасно танцует, и все другие молодые люди сходили по ней с ума, и… ну, ты сама знаешь, как это бывает. Теперь я и не знаю, что это было, — почему она так нравилась мне, да и тогда, наверное, не смог бы сказать. Но без малейших затруднений я могу сказать, что нравится мне в другой.
— В Кейти? Да уж разумеется! — выразительно воскликнула миссис Эш. — Эти две девушки сравнимы не больше, чем… чем хлеб и молочный пунш. На одном можно прожить, на другом нет.
— Ну, ну, Полли, мисс Пейдж не так уж плоха. Она довольно приятная девушка и очень красивая — красивее, чем Кейти; я не так безумно влюблен, чтобы не видеть этого. Но не будем говорить об этом, речь сейчас совсем не о ней. Вполне вероятно, что ей нечего было бы сказать мне в любом случае. Я был лишь один из целого десятка, и она никогда не давала мне повода предположить, будто я интересую ее больше, чем остальные. Поговорим о твоей подруге. Как ты думаешь, могу я на что-то надеяться?
— Нед, какой же ты милый! Я предпочла бы Кейти в качестве сестры любой другой девушке, какую только знаю. Она такая славная во всех отношениях — такая искренняя, милая, надежная.
— У нее есть все эти и другие качества. Она женщина, с которой можно соединиться на всю жизнь и всегда быть уверенным в ней. Она была бы прекрасной женой для любого мужчины. Я и вполовину ее не стою, но вопрос остается — и ты еще не ответила на него, Полли, — на что я могу рассчитывать?
— Не знаю, — помедлив, ответила ему сестра.
— Тогда я должен спросить у нее самой, и я сделаю это сегодня.
— Не знаю, — повторила миссис Эш. — «Она женщина, и потому ее необходимо завоевать»note 183. И я думаю, еще никто не опередил тебя, — это все, чем я могу тебя обнадежить, Нед. Кейти никогда не говорит о таких вещах, и, хотя она так откровенна, я не могу сказать, думает она об этом или нет. Впрочем, ты ей нравишься, в этом я уверена. Но, Нед, неразумно говорить ей что-либо сейчас.
— Неразумно! Почему?
— Да, неразумно. Вспомни, что еще совсем недавно она смотрела на тебя как на поклонника другой девушки, и к тому же девушки, которая ей не очень нравится, хотя они и кузины. Ты должен дать ей время избавиться от этого впечатления. Подожди — вот мой совет, Нед.
— Я готов ждать сколько угодно, если в конце концов она скажет «да». Но тяжело уезжать, не услышав ни слова надежды, и, мне кажется, было бы мужественнее высказаться открыто.
— Слишком рано, — настаивала сестра. — Ты же не хочешь, чтобы она думала о тебе как о непостоянном молодом человеке, влюбляющемся в новую девушку в каждом новом порту и забывающем о ней, как только корабль отплывает. У моряков плохая репутация в этом отношении. Ни одной женщине не льстит внимание такого мужчины.
— Боже мой! Не сомневаюсь в этом! Ты хочешь сказать, что мое поведение представляется ей именно таким?
— Нет, я имела в виду не совсем это. Но подожди, Нед, дорогой, я уверена, так лучше.
Вооружившись этим мудрым советом, лейтенант Уэрдингтон уехал на следующее утро, ничего не сказав Кейти, хотя, возможно, глаза и голос оказались менее скрытны. Он взял с сестры обещание, что ему будут посылать каждый день письмо с известиями о состоянии Эми, и, так как миссис Эш часто перекладывала эту обязанность на Кейти, а ответы приходили в виде длинных писем, Кейти вскоре обнаружила, что ведет с Недом довольно регулярную переписку, даже не имея такого намерения. Нед Уэрдингтон писал чрезвычайно хорошие письма. Он обладал умением, чаще встречающимся у женщин, чем у мужчин, дать живую картину происходящего с помощью нескольких выразительных штрихов и описать что-нибудь смешное или типичное при помощи одной удачно составленной фразы. Его письма постепенно становились одним из удовольствий в жизни Кейти, и иногда, замечая, как румянец становится ярче на ее щеках, когда она читает письмо, ее подруга чувствовала, как ее собственное сердце бьется радостной надеждой. Но она была по-своему мудрой женщиной и очень хотела, чтобы Кейти стала ее сестрой, поэтому она не сказала ни одного слова, не бросила ни одного взгляда, который мог бы удивить или смутить девушку, но предоставила событиям развиваться самим собой, что всегда оказывается наилучшей тактикой в делах любви.
