Внезапная сухость парализовала голосовые связки Билла. Он, как и Уэнделл Стикни в памятной ситуации, чувствовал, что его хребет выбрали в качестве спортивной площадки десятка два пауков. Он был человек смиренный, и сама идея сделать предложение казалось ему дикой и несусветной.
Внезапно его посетила целительная мысль. Сумел же Л.П. Грин. Сумели же хозяин санатория «Маддун» и Кларенс Бинстед, причем последние двое — не по одному разу. Значит, это в принципе возможно. Однако он по-прежнему медлил. Легко было Джеймсу Грэхему, маркизу Монтрозу,[133] презрительно отзываться о человеке, который судьбою слишком устрашен иль доблестию беден, коли не ставит все на кон в стремлении к победе, но именно в таком положении находился сейчас Билл. Доблестию он был именно что беден, а сказать, что он страшился судьбы, значит не сказать и половины. Что, если он поставит все на кон, а Джейн ответит «нет» или даже просто скажет, что он далеко не первый в длинной очереди соискателей?
Джейн смотрела на Билла с нежностью. По опыту она примерно угадывала, что творится в его голове. За последние годы ей несколько раз предлагали руку и сердце, Лайонел Грин — покровительственно, словно делая одолжение, другие — с одним и тем же взволнованным пылом. Этим последним Джейн без труда сумела выразить сожаление, что не разделяет их чувств. Однако сейчас все было иначе. После слов Алджи в такси Джейн внезапно поняла, что нашла в Билле человека, которого искала. Все вдруг встало на свои места. Билл любит ее, она любит Билла. Чего проще.
Билл, в молчаливом борении с собой, победил малодушный страх. Джеймс Грэхем, маркиз Монтроз, мог бы им гордиться. Напрягши мышцы и разжегши кровь, как советует Шекспир,[134] он хрипло выдавил:
— Джейн.
— Да?
— Джейн.
— Да.
— Джейн.
Она, как полагается женщине, пришла на выручку.
— Может быть, я помогу? Вы пытаетесь сказать, что любите меня?
Билл сглотнул.
— И хотите, чтобы я вышла за вас замуж?
— Да. Я знаю, что вы ответите: мы практически незнакомы, и я наглый осел, если полагаю, будто вы можете хоть на минуту всерьез задуматься об уроде, которого видели всего раза два.
— Четыре.
— Э?
— Считая сегодняшний. Но продолжайте.
— Во мне нет ничего хорошего.
— Правда?
— Кроме того, что я полюбил вас с первого взгляда.
— Я ничего не имею против любви с первого взгляда.
— И еще одно. Два дня назад мне не хватило бы пороху сделать вам предложение. У меня ничего не было за душой. Однако я только что получил письмо от нью-йорского агента, о котором вам рассказывал. Он нашел издателей для «Кровавого Бредли».
— Как замечательно!
— И, кроме того, пристроил журнальный вариант за четыре тысячи долларов.
— Потрясающе.
— И он говорит, если я поеду в Нью-Йорк, изучу американский рынок и познакомлюсь с нужными людьми, он гарантирует мне успех.
— Ой, Билл, это колоссально!
— Я должен ехать как можно скорее, поэтому Джейн, Джейн, милая…
— Выйду ли я за вас замуж? Польщусь ли на ваше золото? Что ж, это неплохая мысль. Давайте ее обсудим.
5
Когда Алджи подошел к озеру, то первым делом увидел, что его сестра Джейн плещется в воде. Ему тут же пришло в голову, что сейчас самое время употребить на пользу другу свое знаменитое красноречие. Он чувствовал, что это необходимо, потому что заметил отсутствие Билла и пришел к неутешительным выводам. Обстановка, чтобы сделать предложение — лучше не придумаешь; раз Билла нет, значит, пигалица дала ему от ворот поворот, и он удалился понурый, с ноющим сердцем. Такого положения дел брат допустить не мог. Мы не можем позволить, чтобы это продолжалось, думал он, подплывая к Джейн на середине озера. Как честный человек, он обязан сказать кнопке, что думает о ее поведении.
— Где Билл? — спросил он, рассекая воду.
— Ушел, — ответила Джейн, тоже рассекая воду.
— Ты его прогнала?
— Нет, он сам ушел.
— Он сделал тебе предложение?
— Да, что-то припоминаю…
Алджи горестно фыркнул. Все, как он думал.
— Тогда я вижу, что произошло. Вижу ясно. Он положил свое сердце к твоим стопам, а ты его пнула. Тебе пришло в голову спросить, что он здесь делает? Ручаюсь, что нет, и сейчас я тебе расскажу. Он явился сюда из любви к тебе, хотя для этого ему пришлось выдать себя за пристава.
— Что?
— Однако он не колебался. Он вошел в дом как представитель Даффа и Троттера, ликеры и вина, и вручил Генри бумаги.
— Бедный Генри!
— Не такой он и бедный. Речь о бедном Билле. Да, он пришел в обличье грубого пристава, чтобы быть рядом с тобой. И что? Ты растрогалась? Твое сердце растаяло? Да ни вот на столечко! Ты турнула его, как собаку. Такого славного малого, как Билл! Человека, который однажды спас мне жизнь!
— Правда? Ты мне не рассказывал. Когда это было?
— В школе. Кончался семестр, деньги были на исходе. Я сидел без гроша, и не мог позволить себе жалкий сандвич с джемом в школьной лавчонке. И вот, когда я уже падал в обморок, добрый старый Билл внезапно достает банку превосходнейшего печения, которую прислала ему тетка. Мы разъели ее напополам, как раз когда муки голода стали невыносимы. Вот так он и спас мне жизнь. Джейн сразу поняла, в чем здесь мораль.
— Большинство мальчиков оставили бы печенье себе, но не Билл. Очень на него похоже — разделить с тобой последнее. Отталкивающая внешность и золотое сердце.
Алджи не смягчился.
— Отталкивающая внешность? Сама-то ты больно хороша, юная Джейн. Если ты говоришь, что у него золотое сердце, почему ты отбросила беднягу, как…
— Старую перчатку?
— Я собирался сказать, как тюбик из-под зубной пасты. Вот послушай: живи мы во Франции, никто не дал бы тебе разбрасываться женихами. Вопросом о твоем муже занимался бы глава семейства, и, если бы ты вздумала воротить нос, отправил бы тебя спать без ужина. Такой порядок надо завести и здесь. Я — глава нашей ветви семейства, и, будь мы французами, я бы сказал: «Выходи за Билла, тупоголовая шпингалетина» — и ты бы послушалась, как миленькая. Какого черта ты не выходишь за него замуж?
— Дай нам время, глава семейства, дай нам время. Мы над этим последовательно работаем. Например, перед самым твоим приходом мы сделали шаг вперед, обменявшись клятвами верности. Большего за один день требовать нельзя.
Алджи задохнулся.
— Вы с Биллом обручились?
— Да.
— Ты не отфутболила его?
— Нет.
— Ты приняла его предложение?
— Я бы даже сказала, с жаром. Алджи справедливо возмутился.
— И, обладая этой жизненно важной информацией, ты держишь ее при себе, вынуждая меня даром тратить запас своего красноречия? Что, если бы я сорвал голос?
— А все-таки это было очень весело, правда? — сказала Джейн и, протянув руку, с силой окунула его под воду.
Алджи с шумом вынырнул и некоторое время отплевывался, с негодованием глядя, как сестра плывет прочь.
— Женщины! — сказал он. Даже сам Шопенгауэр не мог бы с большей горечью произнести это слово.
Однако благодушие возобладало. Мир, чувствовал Алджи, не так и плох. Да, в нем есть пигалицы, которые возмутительно обходятся с братьями, но есть и замечательные люди, быстрые на выписку чеков, такие как Уэнделл Стикни. Одно другое уравновешивает, подумал Алджи, одно другое уравновешивает.
Он вытащил из волос водомерку и поплыл к берегу.
В КАЖДОЙ ИЗБУШКЕ — СВОИ ПОГРЕМУШКИ
Фредди Виджен — один из второстепенных героев Вудхауза, похожий на знакомых нам Берти Вустера или Ронни Фиша. Это какие-то ангельские подобия тех самых молодых людей, которых изображал Ивлин Во; но именно Во сказал о Вудхаузе, что в его мире нет первородного греха. Мы не знаем, возможно ли, чтобы человек, который делает все, что вздумается, оставался таким рыцарственным и простодушным. Заметим, что у Вудхауза совершенно нет распутства, а брак, непременная цель влюбленности, описан в традиции, которая идет от Эдмунда Спенсера (XVI век) через многих поэтов, а с XIX века — и прозаиков; похож он больше всего на тот беззаботный райский союз, который представляют себе дети. Однако он бывает; именно такой была семейная жизнь и у Честертона, и у Вудхауза. Удивительно, что оба бездетны, но очень любили детей. Правда, у Вудхауза была падчерица.
Я помню ту культуру и то время, когда молодые богемные люди 20 — начала 30-х годов пытались стать такими же; на старых фотографиях они даже напоминают героев Вудхауза. Из этого ничего не вышло, и не только потому, что вскоре они оказались в страшных советских ловушках. Не вышло даже раньше, у их западных собратьев, те большей частью спились. Но ведь у самого Вудхауза— вышло! Это бывает, просто цена очень велика. Самоутверждение, распутство, властность, злость мгновенно это разрушат. Разрушает это даже такой нестрашный порок, как расхлябанность. Вудхауз работал почти все время, его герои — нет, поэтому их в определенном смысле можно считать сказочными персонажами. Что поделаешь, он и писал современные идиллии.
