Капитан взглядом дал понять, что видит его, — в этом и заключалось все его приветствие. Новоприбывший слегка кивнул и пробормотал что-то, походившее на просьбу. Капитан просто указал ему на край тротуара.
— Становись сюда, — сказал он.
Теперь чары были разрушены. Не успел капитан возобновить свою короткую безмолвную прогулку, как другие фигуры, шаркая по мостовой ногами, вышли вперед. Они и вовсе не приветствовали своего предводителя, а прямо присоединились к первому пришельцу, сопя, спотыкаясь и переминаясь с ноги на ногу.
— Холодно, черт возьми!
— Хорошо, что хоть зима кончилась.
Пестрая компания выросла до десяти человек. Некоторые уже знали друг друга и вступили в беседу. Другие держались в стороне, не желая смешиваться с остальными и все же боясь, как бы их не обошли. Эти были угрюмы, замкнуты и стояли, ни на кого не глядя.
Начались было громкие разговоры, но капитан решил, что людей собралось уже достаточно, и, подойдя поближе, спросил:
— Всем нужен ночлег, а?
В ответ шарканье усилилось и послышалось утвердительное бормотание.
— Ну, ладно, выстраивайтесь как следует! Посмотрим, что удастся сделать. У меня самого нет ни цента.
Бездомные выстроились неровной, ломаной линией. Теперь при желании можно было хорошенько разглядеть каждого в отдельности. У одного, например, была деревянная нога. Поля шляп у всех обвисли. Брюки были рваные, в заплатах, пиджаки изношенные и выцветшие. При ярком свете витрин у одних лица казались высохшими и мертвенно-бледными, у других на скулах багровели зловещие пятна. У большинства была дряблая кожа, под глазами висели мешки.
Несколько пешеходов, привлеченные этим зрелищем, остановились, за ними подошли другие, и вскоре собралась целая толпа любопытных. Кто-то из бездомных заговорил.
— Тихо! — скомандовал капитан, водворяя молчание.
Потом он обратился к толпе зрителей:
— Видите ли, джентльмены, у этих людей нет ночлега. Вы понимаете, что спать им где-то нужно, не могут же они лежать на улице! Мне нужно двенадцать центов, чтобы оплатить ночлег одного из них. Кто даст мне двенадцать центов?
Молчание.
— Ну что ж, ребята, придется подождать, пока кто-нибудь не поможет нам! Двенадцать центов не такие уж большие деньги, чтобы не нашлось охотника дать нам эту сумму.
— Вот вам пятнадцать! — произнес какой-то молодой человек, глядя на отставного военного утомленными глазами. — Это все, что я могу дать.
— Очень хорошо! Выходите из шеренги, — распорядился капитан.
Взяв за плечо первого в ряду бездомных, он отвел его в сторонку и поставил отдельно. Затем вернулся на свое прежнее место и начал снова:
— У меня осталось три цента, джентльмены! Этих людей нужно устроить на ночлег. Тут их, — он принялся считать, — один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать человек, джентльмены! Девять центов обеспечат ночлег следующему. Еще девять центов, и у бездомного будет теплая постель. Я сам пойду с ними и позабочусь о том, чтобы все было как следует. Кто даст мне еще девять центов?
Кто-то из «зрителей», на этот раз человек средних лет, подал ему пять центов.
— У меня есть восемь центов, — продолжал капитан. — Еще четыре цента, и у следующего в очереди будет ночлег. Джентльмены, что-то у нас вяло подвигается сегодня! У каждого из вас, наверное, есть постель, а как же быть с этими людьми?
— Держите! — произнес кто-то из стоявших ближе к отставному военному и протянул ему монету.
— Ну вот, теперь у меня есть на ночлег еще для двоих, да еще четыре цента лишних. Кто добавит восемь центов?
— Я добавлю! — послышался чей-то голос.
Проходя в этот вечер по Шестой авеню, Герствуд случайно свернул на Двадцать шестую улицу. Он был очень голоден, и ему казалось порою, что он свалится от истощения. Моральное его состояние тоже было ужасно. Как ему теперь добраться до Керри? Раньше одиннадцати спектакль не кончится. И если Керри приехала в экипаже, очевидно, она так же и уедет. Придется остановить ее на улице, в самой неприятной обстановке. Хуже всего, что он был обессилен голодом; а ему предстояло ждать еще целые сутки, так как у него не хватило бы духу снова попытать счастья в этот же день. У него не было пищи и не было ночлега.
Выйдя на Бродвей, он увидел капитана и собравшуюся вокруг него толпу бездомных, но, подумав сперва, что это какой-нибудь уличный проповедник или шарлатан, продающий патентованные снадобья, хотел было пройти мимо. Однако, пересекая улицу по направлению к парку на Медисон-сквер, он обратил внимание на отделившуюся от остальной толпы вереницу тех, кому уже был обеспечен ночлег. При ярком свете электрического фонаря Герствуд узнал «своих» людей, которых он встречал на улице и в ночлежках, людей, катившихся, как и он, по наклонной плоскости. Это зрелище заинтересовало его. Что бы такое могло это значить?
Герствуд подошел ближе.
Капитан снова и снова повторял свою просьбу. И Герствуд, к великому своему изумлению и облегчению, услыхал:
— Этим людям надо же где-то ночевать!..
Впереди тянулась шеренга несчастливцев, для которых еще нужно было выпросить постель. Заметив, что вынырнувший откуда-то бродяга занял место в конце очереди, Герствуд решил последовать его примеру. Что спорить с судьбой? Он был слишком утомлен. Здесь представлялся легкий выход из затруднения. Завтра, может быть, он найдет что-нибудь получше.
Неподвижное состояние утомляет. Герствуд скоро измучился еще больше. Ему казалось, что он вот-вот упадет, и он устало переминался с ноги на ногу. Но, наконец, пришла его очередь. Кто-то уплатил за ночлег его соседа, и тот присоединился к группе счастливчиков.
Теперь Герствуд стоял первым, и капитан уже просил для него.
— Двенадцать центов, джентльмены! Двенадцать центов дадут возможность этому человеку провести ночь в постели. Будь у него куда пойти, он не стоял бы здесь на холоде.
Герствуд почувствовал, что к горлу его подкатил комок. Голод и слабость лишили его мужества.
— Получите, — сказал какой-то неизвестный и протянул капитану монету.
Тот ласково положил руку на плечо бывшему управляющему баром и сказал:
— Теперь перейдите вот туда!
Герствуд вздохнул с облегчением. Очевидно, мир не так уж плох, если в нем встречаются добрые люди! Остальные оборванцы были, по-видимому, такого же мнения.
— Этот капитан славный малый, правда? — сказал стоявший впереди Герствуда низенький согбенный горем человек. Судя по его лицу, судьба избрала его мишенью своих наиболее злобных шуток.
— Да, — безразличным тоном согласился Герствуд.
— Ух! — вздохнул один из бездомных, выступая из ряда и оглядывая оставшихся. — Немало еще там, однако!
— Да, — подтвердил другой. — Сегодня тут, пожалуй, набралось свыше сотни наших.
— Смотрите-ка вон на того, в кэбе! — воскликнул третий.
У тротуара остановился кэб, и сидевший в нем джентльмен во фраке протянул капитану ассигнацию.
Тот поблагодарил его и снова подошел к линии бездомных, вытягивавших шеи вслед отъезжавшему кэбу. Толпа любопытных благоговейно застыла, провожая глазами джентльмена с бриллиантовой булавкой на груди.
— Это даст ночлег еще девяти, — сказал капитан, отсчитывая несколько бездомных. — Ну-ка, отойдите туда! Итак, осталось всего семеро. Джентльмены, мне нужно двенадцать центов!
Деньги поступали медленно. Толпа начала редеть — капитана теперь окружала лишь небольшая горсточка зевак. Пятая авеню опустела — на ней показывались только случайные экипажи или пешеходы. На Бродвее тоже становилось все меньше народу. Лишь изредка кто-нибудь, заметив маленькую группу, приостанавливался, подавал капитану монету и продолжал путь.
Однако капитан по-прежнему был тверд и неутомим. Он продолжал говорить медленно, скупо, но с той же уверенностью в успехе, словно о неудаче не могло быть и речи.
— Торопитесь, джентльмены! Я не могу оставаться здесь всю ночь! Эти люди устали и озябли. Дайте мне еще четыре цента!
Через некоторое время он совсем замолчал. Ему подавали деньги, и он с каждыми двенадцатью центами отделял одного человека, переводя его в другую очередь. Потом он опять принимался шагать взад и вперед, глядя себе под ноги.
Публика из театров разъехалась, электрические рекламы погасли. Часы пробили одиннадцать. Прошло еще полчаса, и осталось лишь двое бездомных.
— Поторопитесь, джентльмены! — воскликнул капитан, обращаясь к нескольким любопытным. — Восемнадцать центов обеспечат ночлег и этим двум. Восемнадцать центов! Шесть у меня есть. Дайте мне кто-нибудь восемнадцать центов! Помните, что мне самому предстоит еще идти пешком в Бруклин. А я должен сперва проводить этих людей и устроить их на ночлег. Восемнадцать центов!
Никто не отзывался.
Капитан несколько минут ходил взад и вперед, опустив глаза и лишь время от времени повторяя:
