Увидев его, она спрыгнула со стола и побежала навстречу.
— Ну, как? — спросила она.
Он сел в кресло и вытянул вперед ноги.
— Успех. Невероятный успех. Пегги захлопала в ладоши.
— Это же здорово, Джордж! Я так и знала! Расскажи, как что было. Уинфред хорош?
— Да он весь спектакль и сделал. Остальным и места не осталось.
Он встал и положил руки ей на плечи:
— Пегги, старушка, я не знаю, что сказать. Ты сама прекрасно знаешь, что успехом я полностью обязан тебе. Если бы не ты…
Пегги засмеялась:
— Ой, да перестань! Не смейся надо мной. Похожа я на маститого драматурга? Ну, нет! Я очень рада, что у тебя получилось, но не приписывай мне лишнее. Я вообще ничего не делала.
— Ты сделала все!
— Нет, не я. Ну, давай, не будем ссориться. Расскажи, как все прошло. Много было поздравлений?
Он рассказал ей, что и как с ним сегодня приключилось. Когда он закончил, наступило молчание.
— А теперь, ты, наверное, очень скоро покончишь со всем этим? — наконец спросила Пегги. — Теперь ты можешь ехать домой. Вернешься к своим курам и коровам, да?
Он не ответил. Он задумчиво уставился в пол и, казалось, не слышал вопроса.
— Наверное, эта девушка будет рада тебя увидеть, — продолжала Пегги. — Завтра же ты пошлешь ей телеграмму. А потом вы поженитесь и будете жить в этом нелепом домишке и… — она прервала себя на полуслове, как будто бы ей что-то попало в горло. — Джордж, — прошептала она, — будет жаль, если ты уедешь, Джордж.
Он подпрыгнул на месте.
— Пегги!
Он схватил ее за руку. Он слышал, как глубоко она вдохнула.
— Пегги, послушай. — Он сжал ее руку так, что она поморщилась от боли. — Я не уезжаю. Я никогда не уеду. Да, я негодяй, но я не уеду, я собираюсь остаться здесь, с тобой. Ты мне нужна, Пегги! Ты меня слышишь? Ты нужна мне!
Она попыталась отстраниться, но он крепко держал ее.
— Я люблю тебя, Пегги. Будь моей женой.
В ее глазах появилось крайнее удивление, лицо побелело.
— Ну, как, Пегги? Он отпустил ее руку.
— Нет! — вскричала она.
Он отпрянул назад.
— Нет! — резко выкрикнула она, как будто сама речь причиняла ей физическую боль. — Я не хочу сыграть с тобой такую злую шутку. Я слишком хорошо к тебе отношусь. Ты был очень добр ко мне. Я никогда не встречала такого человека. Ты — единственный приличный и бескорыстный человек, которого я видела, и я не хочу испортить твое будущее. Джордж, я думала, ты знал. Честно, я думала, ты знал. Как я могла себе позволить жить в таком шикарном отеле? Почему меня все знают там, в ресторане? И почему я знала все эти вещи об Уинфреде Найте?
Она перевела дыхание.
— Я…
Он грубо прервал ее:
— У тебя есть кто-нибудь другой, Пегги?
— Да, — тихо ответила она.
— Но ведь ты его не любишь? Она засмеялась.
— Я? Его? Нет, не люблю!
— Тогда выходи за меня, дорогая, — прошептал он.
Она покачала головой. Макси сел и обхватил подбородок. Она подошла к нему и пригладила его волосы.
— Ничего не получится, — ответила она. — Правда, ничего не получится. Послушай. Когда мы встретились, ты мне действительно понравился. И я чуть с ума не сошла, когда ты сказал, как любишь эту девушку на фотографии. Не то, чтобы я пыталась… Я вела себя так подло, это моя вина. Я думала, в этом не будет ничего плохого. Твое возвращение казалось настолько далеким и нереальным, и я подумала, мы сможем быть хорошими друзьями и… а теперь ты можешь вернуться к ней, теперь все стало по-другому. Я не буду тебя удерживать. Это было бы слишком подло. Джордж, ты ведь не хочешь оставаться. Тебе сейчас так кажется, а на самом деле ты не хочешь.
— Я люблю тебя, — пробормотал Макси.
— Ты забудешь меня. Ты забудешь меня как одну из бродвейских грез, Джордж. Подумай об этом. Сейчас ты во власти Бродвея, но ты ему не принадлежишь. Ты не такой, как я. У тебя другая кровь. Цыплята и розы у тебя в саду, — вот чего тебе действительно хочется. А Бродвей — это сон. Когда я была маленькой, мне очень хотелось попробовать леденцы, что лежали на витрине. И вот однажды брат купил их мне. Примерно минуту я была самым занятым человеком в мире, облизывая их и смакуя. А потом выбросила. Бродвей — это тот же леденец для тебя, Джордж. Ты возвратишься к своей девушке и к своим коровам. Мне будет немного больно, но я буду рада, когда у тебя все хорошо сложится. Она ловко нагнулась и поцеловала его в лоб.
— Я буду скучать по тебе, — нежно сказала она и ушла.
Он сидел без движения. Темнота за окном сменилась серым туманом, потом рассвело. Он встал и почувствовал, как замерз.
— Бродвейская греза… — пробормотал он.
Затем он подошел к камину, взял фотографию и поднес ее к окну, чтобы разглядеть получше.
Сквозь неплотно прикрытые шторы на нее упали первые лучи света.
Перевод с английского И. Бернштейн
ИЭН СПРАУТ И ДЕЛО ВУДХАУЗА
Каждые два года, в середине октября, некоторые англичане собираются на званый обед, вспоминая тем самым, что 15.Х.1881 года родился Пэлем Гренвил Вудхауз. В 2000 году они собрались в таком исторически прославленном месте, как Грейз-Инн. Столетняя королева-мать, покровительница Вудхаузовского общества, прислала поздравление. Пэры, сэры и просто люди пили за ее здоровье. Из пэров в общество входит лорд Ллойд-Уэббер, написавший мюзикл «By Jeeves!», из сэров — сын падчерицы Вудхауза Эдвард Казалет, из остальных людей — Тони Блейр.
Когда Вудхауз умер (14 февраля 1975 г.), все это было бы невозможно. Правда, за полтора месяца до смерти он сам стал сэром — королева к Новому году посвятила его в рыцари, — но смутная память о его позоре не позволила бы создать общество и устраивать такие торжества. Больше двадцати лет он прожил в Америке, больше десяти лет до этого — тоже не в Англии. Дело в том, что давно, в самом начале этих долгих лет, он оказался в гитлеровской Германии и несколько раз выступил там по радио. Его обвинили в предательстве, он очень тяжело это принял и в Англию не вернулся. Когда негодование пошло на убыль, ему бы не мешали приехать, но он бы там жить не смог.
Конечно, читали его всегда, и многие — очень любили, но шумная, явная, огромная слава в те годы притихла. Теперь она полностью вернулась. Выходит прелестный журнал «Вустерский соус», собирается Вудхаузовское общество, есть особый сорт роз, которому сумели придать оттенок красноватой сливы в честь его прозвища Plum. Может быть, все изменилось бы и так — англичане отходчивы, но знать наверняка мы не можем; зато знаем, что окончательно добился правды совершенно определенный человек, Иэн Спраут, который был членом парламента (от консерваторов), а одно время — министром в кабинете Маргарет Тэтчер. Преодолевая предрассудки и бюрократическое сопротивление, он собрал все документы и раскопал свидетельства. Если бы не это, королева не даровала бы Вудхаузу рыцарского звания, во всяком случае — не успела бы дать его, как в сказке или вудхаузовском романе, перед самой его смертью.
Когда Вудхауз уже умер, Иэн Спраут издал книгу о его деле (Ian Sprout. Wodehouse at War) и своих разысканиях. Именно о разысканиях, о себе он почти совсем не пишет. Читая, поневоле думаешь, что это — еше один рассказ об отце Брауне, который скрупулезно восстанавливает чье-то доброе имя, вникая в то, что мог сделать именно этот человек, а чего он сделать не мог.
Долгое и печальное дело началось с того, что летом 1940 года, когда немцы так быстро заняли Францию, Вудхауз с женой жили именно там, на самом Севере, в курортном городке Ле-Тукэ, где незадолго до этого купили дом. Тихий, работящий Плам вообще старался сбегать из Лондона, хотя очень его любил.
В Англии сразу узнали, что в Ле-Тукэ пришли немцы, и больше ничего толком о Вудхаузе не слышали. Потом, когда уже разгорелись страсти, многие заверяли, что он немцев приветствовал, с ними ладил и вообще остался намеренно. На самом деле, у него забрали дом, а самого вскоре отправили в лагерь для интернированных. Жене пришлось уехать и жить год под Лиллем с маленькой собачкой. Кстати, уехать в Англию, от которой их отделял только канал, Вудхаузы никак не могли решиться из-за своих животных. Надеюсь, больше народу умилится здесь, чем рассердится.
Что делал Вудхауз в силезском лагере, расположенном в бывшем сумасшедшем доме, тоже толком не знали, но его, конечно, жалели, пока не услышали через год, что он ведет по берлинскому радио беседы для Америки, которая еще сохраняла формальный нейтралитет. Узнали и то, что, перебравшись в Берлин, он живет в хорошем отеле. Вскоре к нему приехала жена. Предваряя дальнейшее, скажем, что осенью 1943 года им разрешили уехать в Париж, куда 25 августа 1944 года пришли освободители.
Когда в Англии узнали о первой беседе, известный журналист Уильям Коннор, выступавший под именем «Кассандра», буквально прокричал по радио, что Вудхауз — предатель. Вслед за этим его назвали предателем Антони Идеи (тогда — министр иностранных дел) и член парламента Квентин Хогг. Посыпались письма. Иэн Спраут нашел и привел в своей книге все до единого; здесь не хватит места их цитировать, и мы попытаемся обобщить. Обличительных — гораздо больше, и авторов нетрудно понять — никто еще не забыл, как решалась судьба страны в поразительной «битве за Британию». Мало того: было ясно, что решается судьба цивилизации или свободы или просто человеческой жизни. Да что там, понять их очень легко. И все-таки, говорит апостол, «гнез человека не творит правды Божьей». Кроме естественного удивления и даже негодования, которыми полны эти письма, замечаешь всякие странности. Читая, к примеру, письмо Милна, слышишь какую-то давнюю досаду; например, он сетует на то, что Вудхаузу «и так слишком много разрешали». Некоторые возмущаются, что за несколько лет до этого «какому-то юмористу» дал докторскую степень Оксфордский колледж Св. Магдалины. Шон О'Кейси брезгливо называет писателя дрессированной блохой (намного позже Вудхауз так озаглавил свои мемуары, прибавив, что не видит в такой блохе ничего плохого). Наконец, иногда о нем пишут почти теми же словами, какими писали у нас в конце 20-х годов, когда его книги называли «литературой жирных».-Его обвиняют в любви к роскоши, причем, совсем уж в нашем стиле, «буржуйское» отождествляется с «фашистским». Вот, например: «Откройте любую книжку Вудхауза, и вы увидите, что она кишит людьми, которые в жизни не работали. У них есть деньги, им скучно — прекрасная почва для фашизма., персонажи его… по сути своей не демократичны, не прогрессивны, реакционны». Негодование понять можно, но мысль (если это мысль) — совершенно неверна. Трудно найти более свободных и приветливых людей, чем любимые герои Вудхауза.
