Сперва Чайник онемел от удивления, потом обрел дар речи. Его благородная душа не могла вынести такой несправедливости.
— Какая чушь! — воскликнул он. — Какой собачий бред! Мои мотивы — чисто рыцарские. Я приносил жертву, не думая о том, что трудно полюбить такое лупоглазое чучело.
Мартышка удивился.
— Чучело?
— Вот именно
— Лупоглазое?
— А то как же! Если хочешь знать, причина в том, что ты начисто лишен обаяния. Тонкой, чувствительной душе не нужно тебя видеть в шоколаде, чтобы испытать — да, да! — брезгливость.
— Вот как?
— Именно так.
— Да? Разрешите сказать, что Анджелика меня любит.
— То есть меня. Я, слова Богу, разбираюсь в улыбках и взглядах. Ставлю одиннадцать к четырем, что вскоре Анджелика будет Фотерингей-Фиппс. Нет, тридцать три к восьми.
— В какой монете?
— В десятках.
— Идет.
Тут дверь приоткрылась;
— Простите, — сказала девица.
Соперники воззрились на нее. Она была толстой, добродушной и потирала левое ухо. Лестницы в «Гусе и кузнечике» крутые.
— Простите, — повторила она, — я случайно услышала ваш разговор и должна внести ясность. Какие пари? Мисс Бриско выходит замуж.
Нетрудно представить эффект этих слов. Мартышка упал на единственный стул, Чайник привалился к умывальнику.
— Что? — сказал один.
— Как? — сказал другой.
— Да вы сами с ним разговаривали, — сказала девица Чайнику. — Вчера, у нас в баре.
— Не говорите глупостей, моя дорогая, — возразил он. — Это ее брат.
— Нет, что вы!
— Вы же сами сказали, что он живет у викария.
— Гостит, сэр, он их родственник. А помолвлены с мисс Анджеликой они с Рождества.
Чайник сурово посмотрел на нее.
— Что же вы молчали, несчастная? С вашими привычками должны были знать, что мы в нее влюблены. Если бы не вы, мой бедный друг не страдал бы на школьном празднике…
— Мистер Бриско боялся именно школьного праздника. В прошлом году он там намучался, сам мне говорил. И очень просил, чтобы я вам ничего не рассказывала, и теперь взяли вас, а не его. Очень приятный человек, мы его уважаем. Ну, заговорилась я! А кто будет в баре?
Она ушла, Чайник первым нарушил молчание.
— Что ж, — сказал он — у нас осталось Искусство. — Он похлопал Мартышку по плечу. — Конечно, удар тяжелый.
Мартышка отнял руки от лица и потянулся за портсигаром. Вид у него был такой, словно он очнулся.
— Тяжелый? — повторил он. — Это как посмотреть. Стоит ли страданий девушка, которая сознательно толкнула человека на школьный праздник?
— И верно! — удивился Мартышка. — Или, скажем, загнала его к этим матерям.
— Вот я тебе опишу игру «Мистер Смит дома?» Суют твою голову в мешок, а сами…
— А у нас была мамаша в лиловой накидке…
— Атакой Хорее…
— А мамаша в мягкой шляпе…
— Словом, — сказал Мартышка, — мы сдуру влюбились во властную, жестокую личность без капли жалости. Чайник, старикан, держись подальше от дочек викария!
— Верно, — согласился Фиппс. — А не взять ли нам машину и не махнуть ли в Лондон?
— Взять и махнуть. И тут же начать репетиции.
— Точно.
— Времени — в обрез.
— Вот именно. Значит так: у моей тетки ревматизм.
— А у моей — болонка. Отец не может видеть своих должников.
— А он хочет? Дядя Джо опустился на самое дно.
— Ай-я-яй! Что же он делает?
— Работает водолазом. Вот что Мартышка, возьми себе зеленые баки.
— Нет, что ты!
— Бери, бери. Я давно хотел уступить их.
— Чайник!
— Мартышка.
Они обнялись. Их дружба вышла из горнила.
Небольшая группа мыслителей, собравшихся в «Привале рыболова», вела речь о близнецах. Джин с Тоником затронул эту тему, поскольку у его кузена родилась двойня, и беседа топталась на месте, пока все не увидали, что мистер Маллинер, местный мудрец, улыбается, словно что-то вспомнил.
— Я подумал о Джордже и Альфреде, моих племянниках, — пояснил он. — Они близнецы.
— Очень похожи? — спросил Скоч.
— Как две капли воды.
— Наверное, их вечно путали?
— Так и было бы, конечно, если бы они вращались в одном кругу, но жизнь развела их.
Альфред, профессиональный фокусник (сказал мистер Маллинер), проживал в Лондоне, тогда как Джордж уехал за счастьем в Голливуд, где рано или поздно пристроился на «Супер-Ультра», у Джейкоба Шнелленхаммера, помощником сценариста по диалогу.
Помощники эти, если не ошибаюсь, занимают не очень высокое место — так. между машинисткой и механическим ветром, но жалость моя смягчалась тем, что работал он временно, ибо в тридцать лет должен был получить крупную сумму, оставленную крестной.
Мы не виделись довольно долго, когда судьба свела нас на яхте Шнелленхаммера. С киномагнатом я подружился в Англии, он туда наведывался, а на сей раз я встретил его, гуляя по центру, и узнал, что он отплывает в Монте-Карло, чтобы обсудить то и се с Сэмом Глутцем из Перфекто-Коллосаль. Пригласил он и меня, а на яхте я сразу встретил Джорджа.
Он был в прекрасном настроении. За несколько дней до того ему исполнилось тридцать, и в Монако его ждали деньги.
— Твой поверенный туда поехал? — спросил я.
— Он там живет, — отвечал Джордж. — Такой, знаешь, Бессинджер.
— Ну, поздравляю. Придумал что-нибудь?
— Да уж, немало. Первым делом уйду со студии. Сколько можно поддакивать!
— Мне казалось, ты по диалогам.
— Одна собака. Я поддакивал Шнелленхаммеру три года. Хватит. Когда я один, я репетирую новый репертуар. Вот так вот: «Нет, мистер Шнелленхаммер», «Вы неправы, мистер Шнелленхаммер». «Какая чушь, мистер Шнелленхаммер». «Да вы что, мистер Шелленхаммер!» Как ты думаешь, можно посоветовать, чтобы сходил к психиатру?
— В мягкой форме.
— Да-да.
— Не надо его обижать.
— Его ничем не проймешь! А вообще, не надо.
Плыли мы весьма приятно, и в Монако я сразу сошел на берег — погулять, почитать газеты. Я уже думал вернуться, когда увидел Джорджа, который куда-то спешил. Окрикнув его, я с удивлением понял, что это — Альфред, которого я никак не думал тут встретить. Мне казалось, что фокусники покидают Лондон только для того, чтобы выступить перед детьми в провинции.
Альфред мне очень обрадовался, мы вообще дружили. Много раз, еще в отрочестве, он одалживал у меня шляпу для кроликов, ибо уже тогда ему сулили большое будущее. Вот и сейчас он с искренней нежностью вынул у меня из кармана вареное яйцо.
— Откуда ты взялся? — спросил я.
— Выступаю в казино, — ответил он. — Так, номер-другой. Успех огромный, просто катаются от хохота.
Я вспомнил, что он приправляет фокусы остротами.
— А ты зачем приехал? Надеюсь, не ради рулетки?
— Я гость Шнелленхаммера. У него яхта. Племянник удивился.
— Шнеленхаммер? Киношник? Который ставит «Соломон и царица Савская»?
— Он самый. Мы тут, в гавани.
— Та-ак, та-ак… — сказал Альфред, явно о чем-то думая, и взглянул на часы. — О, Господи! Бегу, у меня репетиция.
Что Джордж тоже здесь, я сообщить не успел.
Когда я вернулся на яхту, Шнелленхаммер беседовал на палубе с молодым человеком, по-видимому — репортером. Наконец тот ушел, и магнат тыкнул пальцем в его сторону.
— Знаете, что он сказал? — спросил наш хозяин. — Помните, я собирался встретиться с Глутцем? Так вот, его избили.
— Быть не может!
— Может. Вчера вечером. Я вижу, у вас газеты? Дайте поглядеть. Наверное, сенсация.
Он не ошибся. Даже Джорджу пришлось бы ему поддакнуть. На первой странице, под броской шапкой, нам сообщали, что, возвращаясь из казино в отель, Глутц был избит неизвестным лицом. Случайный прохожий отвез его в больницу, чтобы его сшили заново.
— Мерзавец исчез, — присовокупил Шнелленхаммер. — Не поймают.
Я заметил, что газеты пишут о каких-то ключах у полиции, но он презрительно фыркнул.
— Полиция!
— К вашим услугам, — услышал я и, обернувшись, увидел генерала де Голля. Правда, тут же оказалось что он на дюйм-другой покороче, а нос у него поменьше. Но и сам де Голль не выглядел бы суровей.
— Сержант Бришу, — представился он. — Мне нужен мистер Маллинер.
Я удивился и этому, и тому, что он безупречно говорит по-английски. Правда, вторую загадку я тут же разгадал: в таких местах полиция постоянно беседует с международными шпионами, авантюристками в густых вуалях и т. п. Не хочешь — научишься!
— Я — Маллинер, — сказал ваш покорный слуга.
— Мистер Джордж Маллинер!
— О, нет! Его дядя. А он вам нужен?
— Да.
— Зачем? — спросил Шнелленхаммер.
— В связи с ночным нападением. У нас есть основания считать, что он может помочь нам.
— Какие?
