«Застрелишь ее здесь, еще кто-нибудь увидит в окно, лучше наверху, в ванной», — пронеслось у Рейвена в голове.
— Иди, иди, — сказал он. — Шагай.
— Отпустите меня, пожалуйста, во второй половине дня, — взмолилась она. — Если я не явлюсь в театр, я потеряю работу.
Они оказались в небольшом холле, еще пахнувшем краской.
— Я дам вам билет на наш спектакль, — сказала она.
— Иди, иди, — сказал он. — Поднимайся по лестнице.
— Стоит посмотреть. Альфред Блик в роли вдовы Туонки.
На лестничной площадке было всего три двери, одна из них с матовым стеклом.
— Открой вот эту дверь, — приказал он, — и зайди туда.
Он решил, что выстрелит ей в спину, как только она переступит порог. Тогда ему останется только потянуть за ручку, и ее не будет видно. Ему вспомнился тихий голос секретарши, бормотавшей что-то в агонии за дверью. Воспоминания никогда его не тревожили. Он был равнодушен к смерти. Глупо бояться ее в этом пустом холодном мире.
— Ты счастлива? — хрипло спросил он. — Я хочу сказать — ты любишь свою работу?
— Только не эту, что нашла сейчас, — ответила она. — Но не вечно же я буду работать. Или, вы полагаете, никто на мне не женится? Я все же надеюсь.
— Входи, — прошептал он. — Выгляни в окно.
Его палец был уже на спусковом крючке. Она послушно пошла вперед. Он поднял пистолет. Рука не дрожала. Она ничего не почувствует, уверял он себя. Если и нужно чего-то бояться в этом мире, то только не смерти. Она взяла сумочку, которую до этого держала под мышкой. Сумочка была причудливой, замысловатой формы, сбоку кусочек крученого стекла и хромированные инициалы Э. К. Она, видимо, собиралась подкрасить губы.
Внизу хлопнула дверь и кто-то сказал:
— Простите, что я притащил вас сюда так рано, но мне придется допоздна задержаться в конторе...
— Ничего, ничего, мистер Грейвс. Какой милый домик, не правда ли?
Энн повернулась, и он опустил пистолет. Она беззвучно прошептала:
— Входите, скорей.
Он повиновался, он ничего не понимал, он все еще готов был выстрелить в нее, если она закричит.
— Уберите, — сказала она, увидев пистолет. — С ним только беды наживешь.
— Твои чемоданы на кухне.
— Знаю. Они вошли через парадную.
— Газ и электричество подведены, — сказал второй голос. — Десять фунтов наличными, подпишите вот эту бумагу, и можете завозить мебель.
Первый голос, который почему-то вызывал у Энн ассоциации с пенсне и высоким стоячим воротничком, произнес:
— Мне же надо все как следует обдумать.
— Идемте посмотрим наверху, мистер Грейвс.
Было слышно, как двое внизу прошли через холл и стали подниматься по лестнице. Агент тараторил без умолку.
— Я выстрелю, если ты... — начал было Рейвен.
— Тише, — прервала его Энн. — Молчите. Эти деньги при вас? Дайте мне две бумажки...
Увидев, что он колеблется, она прошептала:
— Придется рискнуть.
Агент и мистер Грейвс были уже в одной из спален.
— Вы только посмотрите, мистер Грейвс, — разливался соловьем агент, — стены обиты вощеным ситцем...
— А звукоизоляция хорошая?
— Мы используем особую технологию. Притворите-ка дверь. — Дверь закрылась, и до Энн с Рейвеном донеслось приглушенное, однако вполне различимое: — И вы уже ничего не услышите в коридоре. Эти дома строились в расчете на людей семейных.
— А теперь, — сказал мистер Грейвс, — я хотел бы осмотреть ванную.
— Не двигайтесь, — пригрозил Рейвен.
— Да уберите вы его наконец и будьте самим собой.
Сказав это, Энн закрыла за собой дверь ванной и направилась к спальной. Та открылась, и агент, с предупредительностью человека, известного во всех барах Ноттвича, спросил:
— Да-да, чем могу быть полезен?
— Я проходила мимо, — громко сказала Энн, — и увидела, что дверь открыта. Я хотела пойти к вам, но решила, что вряд ли застану вас так рано.
— Для такой прекрасной юной леди, как вы, я всегда на месте, — сказал агент.
— Я хочу купить этот дом.
— Но послушайте, — возмутился мистер Грейвс, человек неопределенного возраста в черном костюме (бледное лицо и возмущенный вид его наводили на мысль о бессонных ночах и многодетной семье, ютящейся в переполненной квартире). — Вы не имеете права. Я осматриваю этот лом.
— Да, но муж велел мне купить его.
— Я пришел первым.
— Вы уже внесли деньги?
— Мне же надо сперва его осмотреть, не так ли?
— Вот, — сказала Энн, показывая две пятифунтовые ассигнации. — Теперь все, что мне остается сделать...
— Это подписать вот здесь, — закончил за нее агент.
— Погодите, — сказал мистер Грейвс. — Мне нравится этот дом. — Он подошел к окну. — Мне нравится вид из окна. — Его бледное лицо было обращено к израненным полям, тянувшимся под редеющим туманом к горизонту, где высились кучи шлака. — Совсем как в деревне, — мечтательно проговорил он. — Жене и детям будет хорошо.
— Простите, — перебила его Энн. — Вы понимаете, что я готова уплатить и подписать?
— А документы? — спросил агент.
— Я принесу их после полудня.
— Позвольте мне показать вам другой дом, мистер Грейвс. — Агент легонько икнул и извинился: — Я не привык заниматься делами до завтрака.
— Нет, — ответил мистер Грейвс, — раз не этот, вообще никакого не надо.
Бледный и обиженный, стоя в лучшей спальне «Тихой завади», он бросил вызов судьбе, а судьба, как он знал из долгого и горького опыта, всегда принимала вызов.
— Ничего не поделаешь, — сказал агент. — Этот дом вам уже не купить. Кто первым приходит, того первого и обслуживаем.
— До свиданья, — бросил мистер Грейвс, унося вместе с собой вниз по лестнице свою жалкую, узкогрудую гордыню. По крайней мере, он мог с полным основанием утверждать, что, если уж ему не досталось то, что он хотел, он не станет довольствоваться никаким заменителем.
— Идемте прямо в контору, — сказала Энн, взяла агента под руку и повернулась спиной к ванной, где остался стоять мрачный и загнанный человек с пистолетом в руке.
Они спустились вниз и вышли на улицу. Холодный пасмурный день показался ей теплым: она снова была в безопасности.
— «Что сказал Аладдин, когда прибыл в Пекин?»
Выстроившись в длинный ряд и шаркая ногами, девушки, с вымученной, деланной живостью подавшись вперед, одновременно сводили колени и хором повторяли:
— «Чин-чин».
Они репетировали уже в течение пяти часов.
— Так не пойдет. Нет огонька. Начните сначала, пожалуйста.
— «Что сказал Аладдин...»
— Скольких уже выгнали? — шепотом спросила Энн соседку. — «Чин-чин».
— Да уже с полдесятка.
— Слава богу, что я пришла в последнюю минуту. И это на полмесяца? Нет уж, спасибо.
— Неужели вы не в состоянии вложить в исполнение хоть немного души? — умолял режиссер. — Где ваше самолюбие? Это ведь не рождественское представление для детей.
— «Что сказал Аладдин...»
— У вас такой измученный вид, — сказала Энн.
— Здесь все происходит очень быстро.
— Еще раз, девушки, и переходим к сцене с мисс Мейдью.
— «Что сказал Аладдин, когда прибыл в Пекин?»
— Вы все поймете, когда пробудете здесь с недельку.
Мисс Мейдью, повернувшись боком и положив ноги на соседнее кресло, сидела в переднем ряду. На ней был костюм из твида. Вид у нее был недовольный. Ее настоящая фамилия была Бинс, и лорд Фордхейвен приходился ей родным отцом.
— Я же говорила, что не стану выступать. — Эти слова она произнесла голосом светской дамы.
— Что это там за мужчина в заднем ряду партера? — прошептала Энн.
На таком расстоянии она не различала черты его лица.
— Не знаю. Впервые вижу. Вероятно, один из тех, кто вложил деньги в предприятие, а теперь хочет наглядеться. — Она принялась передразнивать воображаемого компаньона: — «Не представите ли вы меня девушкам, мистер Кольер? Я хотел бы поблагодарить их за то, что они так стараются ради успеха нашего представления. Не хотите ли пообедать со мной, мисс?»
— Перестань болтать, Руби, и давай поживей, — заметил мистер Кольер.
— «Что сказал Аладдин, когда прибыл в Пекин?»
— Ладно, на сегодня хватит.
— Простите, мистер Кольер, — сказала Руби, — можно задать вам один вопрос?
— Мисс Мейдью, мистер Блик, ваш выход. Да, так что вы там хотели узнать?
— Что же все-таки сказал Аладдин?
— Мне нужна дисциплина, — ответил мистер Кольер, — и я ее добьюсь.
Этот человечек с пронзительным взглядом, соломенными волосами и скошенным подбородком то и дело бросал взгляд через плечо, словно боялся, что кто-то набросится на него сзади. Режиссер он был не бог весть какой. Скорее всего, он получил эту должность по большому блату. Кто-то кому-то остался должен, кто-то где-то имел племянника. Впрочем, этим племянником был вовсе не мистер Кольер: пришлось бы слишком долго разбираться в цепочке причин и следствий, прежде чем мы добрались бы до него. Эта цепочка, наверно, включала в себя и мисс Мейдью и тянулась так далеко, что за ней было совершенно невозможно уследить. При этом создавалось ложное впечатление, будто мистер Кольер занимает это место совершенно заслуженно. Мисс Мейдью не приписывала его успех своим усилиям. Сама она время от времени выступала в дешевых женских газетках со статейками на тему: «Упорный труд — единственный залог сценического успеха».
