При этих словах, две крупных слезы скатились на седые усы старого генерала. Вдруг на улице послышался шум: громкие голоса, топот торопливых шагов. Обе половинки наружных дверей с треском распахнулись и дежурный прибежал с докладом:
— Ее императорское величество.
Барон С. поспешил к выходу, чтобы встретить высокую посетительницу, как подобало, внизу лестницы, но она успела уже войти в соседнюю залу. Я с восхищешем смотрела на юную государыню: в простом костюме для гулянья она показалась мне еще милее, чем в парадных туалетах на придворных празднествах.
— Сегодня я получила письмо от императора, с театра военных действий, — заговорила она, обращаясь к вице-председателю. — Его величество пишет мне, что посылки от патриотического общества слузкат громадным подспорьем в полевых лазаретах и являются как нельзя более кстати. Поэтому я захотела лично осмотреть ваши склады… а также изъявить комитету признательность императора.
Тут императрица принялась подробно расспрашивать о деятельности общества и рассматривать различные предметы на столах, предназначавппеся для раненых.
— Взгляните, графиня, — заметила она сопровождавшей ее обер-гофмейстерине, перебирая принадлежности белья, — какое доброкачественное полотно и как прекрасно сшито.
Потом государыня попросила барона показать ей другие отделения и вышла вместе с ним из залы. Очевидно, она осталась очень довольна, потому что милостиво беседовала с вице-председателем. Я еще слышала ее последние слова перед уходом. «Это — прекрасное, вполне патриотическое дело, которое приносит бедным солдатам»… Конец фразы затерялся в шуме шагов. «Бедные солдаты»… это выражение еще долго звучало у меня в ушах: императрица Елизавета произнесла его с такой жалостью. Да, конечно, они — «бедные», и чем больше оказывать им помощи, приносить утешения, тем лучше. Но тут же у меня явилась мысль: а что, если б вовсе не посылать несчастных людей на бойню? Пожалуй, так было бы еще гуманнее! Но я поспешила отогнать эту мысль… Ведь так должно быть, должно быть. Других извинений для ужасов войны никогда не подыщешь, и потому мы стараемся придать ей характер неизбежного зла.
Оттуда я отправилась дальше своей дорогой. Приятельница, которую мне хотелось навестить, жила очень близко от «Ландгауза», на Угольном рынке. По пути я зашла в книжный магазин, где продавались также разные галантерейный вещи. Мне понадобилось купить карту верхней Италии; наша была совсем истыкана булавками с маленькими бумажными знаменами, до того усердно мы следили за передвижешями австрийских и неприятельских полков. Кроме меня, в магазине было еще много покупателей. Все спрашивали карты, чертежи военных действий и тому подобное.
— И вам также прикажете карту театра войны? — спросил меня хозяин.
— Вы угадали.
— Это не трудно. Другого почти ничего и не спрашивают. Он принес мне требуемое и, завертывая мою покупку в бумагу, заметил стоявшему рядом с ним господину:
— Плохо приходится теперь авторам беллетристических и ученых сочинений, а также и всем издателям, г. профессор. Публика совсем почти не покупает книг. Пока продолжается война, умственная жизнь точно замирает. Чистый зарез писателям и книгопродавцам!
— Да и всей нации плохо, — отвечал тот, — отсутствие высших интересов непременно влечет за собой понижение умственного уровня.
«А мой отец еще хотел, — подумала я в третий раз, — чтобы для блага страны целых тридцать лет»…
— Так торговля у вас идет плохо? — вмешалась я в разговор обоих мужчин, оборвав нить своих размышлений.
— Не у меня одного, сударыня, а у всех, почти у всех, — отвечал книгопродавец. — Исключая поставщиков на армию, все промышленники несут через войну непредвиденные убытки. Все остановилось: и фабричные, и полевые работы; масса народу осталась без занятий и без хлеба. Бумаги падают; ажиотаж на бирже растет; всякая предприимчивость глохнет; многие торговые фирмы обанкротились. Одним словом, беда, беда со всех сторон!
«А еще мой отец хотел»… — шептала я про себя, выходя на улицу.
Моя приятельница оказалась дома. Графиня Лори Грисбах была мне товаркой во многих отношениях. Обе мы были дочерьми военных генералов, недавно вышли замуж за офицеров, а теперь состояли соломенными вдовами. В одном она перещеголяла меня: у нее не только муж, но еще и двое братьев ушли в поход. Лори, к счастью, была не из пугливых, она твердо верила, что ее близкие находятся под охраной одного святого, особенно чтимого ею, а потому вполне рассчитывала на их благополучное возвращение с войны. Молодая женщина встретила меня с распростертыми объятиями.
— Ах, дорогая Марта, как мило с твоей стороны прийти ко мне! Только почему ты так бледна и расстроена… надеюсь однако, никаких дурных вестей оттуда?…
— Нет, слава Богу. Но и то, что есть, достаточно печально.
— Ты хочешь сказать: наши поражения? Ну, знаешь, им не надо придавать большой важности. Не сегодня-завтра мы можем услышать о громкой победе.
— Победим ли мы, или будем побеждены, война сама по себе, все равно, ужасная вещь… Не лучше ли было бы совсем уничтожить ее?
— Ну, а тогда зачем же существовали бы военные?
— Да, зачем? — Я подумала немного и прибавила: — Тогда, конечно, не было бы и военных.
— Что за вздор ты мелешь! Вот была бы скука: везде одни штатские! Брр!! У меня мороз подирает по коже! К счастью, это невозможно.
— Невозможно? Вероятно, ты права. Я хочу верить этому, иначе трудно понять, почему давно так не сделалось.
— Что не сделалось?
— Да не последовало отмены войны. Впрочем, нет: это было бы все равно, что отменить землетрясение.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Что касается меня, то я очень радуюсь этой войне, в надежде, что мой Людвиг отличится. Для братьев это также очень выгодно: производство у них шло до того туго, что подобный шанс…
— Давно ли ты получила письма от своих? — перебила я. — Здоровы ли они все трое?
— Признаться, давненько не было никаких известий. Но ведь ты знаешь, как часто прерывается почтовое сообщение, а после форсированных маршей или сражений нападает такая усталость, что уж, разумеется, каждому не до писем. Впрочем, я и не беспокоюсь. У моего Людвига и у братьев на груди освященные ладонки. Мама своими руками надела их всем троим…
— Ну, а представь себе, Лори, такую войну, где у всех солдат в обеих армиях были бы ладонки на шее? Значит, пули не ранили бы тогда никого, а улетали в облака, не причиняя вреда?
— Я не понимаю тебя. Ты недостаточно религиозна. Вот и твоя тетя Мари говорит то же самое.
— Но почему ты не ответила на мой вопрос?
— Потому что в нем скрыта насмешка, над тем, что для меня свято.
— Насмешка? Нисколько… Просто разумное рассуждение.
— Разве ты не знаешь, что человеку грешно забываться и судить о вещах, которые стоят выше его разума?…
— Ну, ладно, я замолчу. Пожалуй, ты права, Лори: вникать в некоторые вещи совершенно бесполезно… У меня с недавних пор поколебались многие из прежних убеждений, и этот душевный разлад причиняет одни мучения. Если же я разубедилась бы в необходимости и пользе затеянной войны, то никогда не могла бы простить тем, которые…
— Ты хочешь сказать: Луи-Наполеону? Конечно, он низкий интриган…
— Дело не в том, он ли или кто другой были главной причиной зла; я хочу только непоколебимо верить, что война вспыхнула не по чьей-нибудь воле, а просто «разразилась», как эпидения, как взрыв вулкана…
— Ах, какая ты, право, экзальтированная душа моя! Давай, лучше потолкуем здраво. Послушай, что я тебе скажу. Вот, Бог даст, в скором времени окончится кампания, и наши мужья вернутся домой в чине ротмистра… Тогда я уговорю своего взять отпуск на четыре недели или на полтора месяца и поехать со мною на воды. Ему это принесет пользу после всех мучешй в походе, да и мне также. Надо же чем-нибудь вознаградить себя за эту несносную духоту, скуку и беспокойство. Ведь и я также трушу, ты не думай!.. Может быть, Господу угодно, чтоб один из моих близких пал в бою… Хоть это — прекрасная, завидная смерть на поле чести… за императора и отчизну…
— Ты говоришь, точно читаешь приказ по армии.
— Но это было бы ужасно… Во всяком случае… Бедная мама! Ну, вдруг с Густавом или Карлом случится что ни-будь такое? Нет, лучше поговорим о другом! Итак, чтобы оправиться после всех ужасов, не дурно было бы повеселиться на водах, лучше всего в Карлсбаде… Я туда ездила однажды, еще до своего замужества, и очень приятно провела время.
— А я была в Мариенбаде… и там познакомилась с моим Арно… Но зачем мы сидим, сложа руки? Нет ли у тебя под рукой полотна? Давай щипать корпию. Сегодня я заходила в «Патриотическое общество подания помощи» и туда при мне приезжали… ну, угадай, кто?
