Загоревшийся было огонек в глазах собеседника моментально угас.
— Так вот вы о чем беспокоились? — бесцветным голосом спросил он.
— А о чем же еще?
— В вашем волнении не было ничего личного?
— Личного? — переспросила Энн, подняв бровь.
— Хорошо, что вы так предусмотрительно поступили, — сказал собеседник без видимого энтузиазма, — и избавились от лишних хлопот.
— Но ведь ничего страшного не случилось, — заметила Энн.
— Нет, — ответил он. Повисла пауза.
Теперь между Энн и ее Совестью возникли значительные разногласия. Совесть утверждала, что она достойно вышла из этого допроса с пристрастием. Сама же Энн думала, что вела себя как идиотка. Еще чуть-чуть, и этот человек поднимется и уйдет навсегда.
(«И хорошо сделает, — нашептывала Совесть. — Это будет наилучшим завершением весьма щекотливой ситуации».
«Это по-твоему!» — отвечала ей Энн, сжав зубы.)
Собеседник взял в руки бутылку шампанского и стал трясти, что привело бы в ужас Тодди Моллинга, будь он свидетелем этой сцены, но Тодди, к счастью, был далеко, пытаясь подобраться к самому лакомому куску.
— Я, конечно, волновалась за вас, — порывисто выпалила Энн. — Я брякнула насчет газет, потому что… Конечно, я волновалась за вас!
Омраченное лицо собеседника осветилось, как будто на него упал солнечный луч.
— Это правда?
— Конечно.
— Вы не шутите?
— Да нет же!
Он подался вперед.
— Сказать вам кое-что?
— Что?
— Вот что. Я…
Вместо продолжения он вскрикнул. Что-то теплое и мокрое потекло ему на затылок.
— Виноват, — раздался жизнерадостный голос у него за спиной. — Сущее безумие — тащить суп в такой толкотище. Простите. Жалко, супец был отменный.
Берри свирепо оглянулся. Но влюбленные отходчивы.
— Давайте выйдем, — процедил он сквозь зубы. — Мне надо вам кое-что сказать. Здесь не поговоришь.
— Сейчас вернется мистер Моллинг, — сказала Энн. Она изо всех сил боролась сама с собой.
— Кто это?
— Я с ним пришла. Он пошел за едой. Если я уйду, что он подумает?
— Если он из этой братии, — сказал Берри, — вряд ли он вообще способен думать.
Он подтолкнул ее к двери. Они вышли в небольшой холл. Откуда-то слышалась музыка.
Берри захлопнул за собой дверь и обернулся к Энн.
— Я хочу вам сказать кое-что.
У Энн все поплыло перед глазами. Молодой человек, стоявший рядом, вдруг стал расти на глазах, и сама себе она вдруг показалась маленькой и жалкой.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший.
Он был совсем рядом, и Совесть, как наседка, кудахтала, требуя, чтобы Энн отстранилась. Но она не отстранилась.
Он взял ее левую руку и оцепенело уставился на кольцо, блестевшее на безымянном пальце. Очень красивое кольцо, платиновое, с бриллиантами, лорд Бискертон дорого за него заплатил, но в лице молодого человека не было и следа восхищения.
— Вы обручены, — сказал он.
Это был не вопрос. Слова прозвучали скорее как осуждение. У Энн возникло мимолетное чувство, что ее уличили в каком-то крайне неблаговидном поступке. Ей захотелось объясниться, но объяснять вроде было нечего.
— Да, — сказала она тихо и виновато.
— Господи! — выговорил молодой человек.
— Да, — сказала Энн.
— Обручены!
— Да.
Молодой человек с шумом вздохнул.
— Меня это не касается, — сказал он. — Я просто хотел сказать…
Холл между обеденным залом и Хрустальным в отеле «Мазарин» во время бала Бэсингеров, после, разумеется, самого обеденного зала — наименее подходящее место для интимных бесед во всем Лондоне. Еще при словах Энн молодой человек почувствовал, что кто-то толкает его под локоть. Некто желал с ним побеседовать. И теребил за руку.
— Извините, — сказал этот некто.
В ту же секунду дверь обеденного зала распахнулась, и Энн, в свою очередь, должна была признать, что в мире есть еще кое-кто, кроме них. Похоже было на то, что мир даже слегка перенаселен.
— А, вот вы где! — воскликнул Тодди Моллинг.
Тодди раскраснелся и выглядел помятым. В ходе предпринятой им атаки на еду правый глаз Тодди, видимо, наткнулся на нечто твердое и по этой причине полузакрылся и истекал слезами. В левом глазу, который работал в нормальном режиме, светился ласковый упрек.
— Так вот вы где! — повторил Тодди Моллинг. — А я-то гадаю, куда вы запропастились! Прямо обыскался.
Энн раздирали противоречивые чувства, как будто резкий телефонный звонок вырвал ее из сладостных объятий прекрасного сна. Энн обернулась. Молодой человек, который только что собирался сообщить ей нечто важное, озадаченно взирал на человека, в котором она опознала хозяина бала, сэра Герберта Бэсингера. Сэр Герберт вроде бы о чем-то спрашивал молодого человека, а тот явно затруднялся с ответом.
— Я выследил изумительного цыпленка, — продолжал тем временем Тодди со скромной гордостью крестоносца, вернувшегося из победоносного похода. — И еще какой-то салат. Пошли пробовать.
Энн была доброй девушкой и не хотела никого обижать. Ввиду наглядных свидетельств доблести, проявленной Тодди при добыче еды, его претензия на ее общество была вполне обоснованной. Ради нее, Энн, он вступал в поединок и буквально проливал кровь. Сейчас, в миг триумфа, невозможно было его отвергнуть. Поступить так — значило бы навсегда разрушить веру молодого мистера Моллинга в Женщину с большой буквы.
Кроме того, теперь у нее не будет недостатка в возможностях возобновить прерванный разговор в каком-нибудь уединенном месте. Судя потому, как сэр Герберт потирал руки, ее таинственный знакомый должен быть одним из почетных гостей. Как только ей удастся отвязаться от назойливого Тодди, она найдет его в Хрустальной гостиной.
— Хорошо, Тодди, — сказала она. — Вы герой. Ведите меня.
— Вы не против, если к нам присоединится Берти Уинч? — озабоченно спросил Тодди, открывая дверь. — Мы случайно встретились. Никак нельзя было отделаться. Я оставил его сторожить столик и присматривать за цыпленком, как за родным братом. Тут ведь глаз да глаз нужен, а то моментально упрут прямо из-под носа.
Берри, наконец овладев своими чувствами, сообразил, что голос, звучавший в непосредственной близости от его уха, обращен к нему. И хотя полностью отрешиться от приятного оцепенения еще не смог, все же ответил со всей возможной учтивостью.
— Да, — сказал он, — Абсолютно. Несомненно.
Но Голос не удовлетворился услышанным. И зазвучал более чем недовольно — негодующе. Причем степень негодования угрожающе возрастала.
— Я вас спрашиваю, — прогремел Голос, — кто вы, черт побери, такой, откуда явились и что вы тут делаете? Я вас знать не знаю, и предъявите ваше приглашение, будьте любезны.
Берри очнулся от грез. Есть время мечтать, и есть время трезво взглянуть в лицо реальности. Сейчас был как раз такой случай. Прозревая сквозь золотой туман, окутывавший его, как каждого влюбленного, он усмотрел румяного невысокого мужчину среднего возраста с каштановыми усами и двумя подбородками. Усы топорщились, а оба подбородка угрожающе двигались.
— Простите? — спросил он.
— Не о том беспокоитесь, — ответил новый знакомый. — Предъявите ваше приглашение.
Глядя на Берри так, словно тот вылез из канализационной трубы, и обращаясь к нему в тоне, каким недобрый охранник в тюрьме общается с не полюбившимся ему узником, сэр Герберт Бэсингер, безусловно, чувствовал свою правоту. В этом сезоне в высшем свете прокатилась волна, так сказать, несанкционированных вторжений. На балах стала появляться масса молодых людей, сверх меры наливавшихся шампанским и танцевавших до упаду, не имея приглашений. Хозяевам эта практика начала надоедать, и сэр Герберт Бэсингер, который довольно настрадался от этих дел, поклялся пресечь их раз и навсегда. Он предупредил своих гостей, чтобы они не забывали пригласительные билеты и были готовы предъявить их по первому требованию.
— Приглашение! — протянул Берри, как бы удивляясь звучанию самого слова.
— Приглашение.
— Видите ли…
Разговор достиг той стадии, когда сэру Герберту все стало ясно. Только тот, у кого нечисто с совестью, может начать ответ с такой фразы. Вполне удостоверившись, что не изгоняет с бала какого-нибудь отпрыска благородного семейства, чье лицо он случайно запамятовал, или, того хуже, писаку из отдела светской хроники какой-нибудь газетенки, сэр Герберт выложил карты на стол.
— Я должен попросить вас немедленно удалиться.
— Но…
— Вон! — теряя терпение, повторил сэр Герберт.
— Но мне надо поговорить…
Каштановые усы зашевелились, как кукурузные заросли под резким порывом ветра.
— Вы сами уйдете или вызвать полицию?
Берри решил, что следует быть вежливым до конца. Он еще не узнал имени богини из автомобиля, а этот человек мог назвать его. Берри выдавил из себя улыбку.
