— Денег там можно загребать сколько хочешь. Единственное место, где еще есть деньги, — это Южная Америка и Штаты. Все-таки я бы не хотел жить постоянно в Америке. Не нравится мне там.
— А вы откуда?
— Из Сент-Эленс. Там наше предприятие, и там я всю жизнь прожил. Знаете эти места?
— Видел раз из окна поезда, — ответил мистер Голспи. — Не больно красивы. Верно, ведь?
Мистер Сагден не удивился — видимо, ему уже раньше приходилось слышать такие отзывы.
— Да, кто не привык, тому может у нас не понравиться. Но я и сам не больно красив. И уж если на то пошло, вы тоже не красавец. — Он оглушительно захохотал.
Мистер Голспи из вежливости посмеялся тоже. Они прогуливались по палубе, и вскоре туда же пришла мисс Лина Голспи в меховом пальто, с ярко-красным шарфом на шее, восторженно встреченная несколькими молодыми пассажирами и представителями судовой команды, которые давно ждали этого момента и с отчаянием, рожденным многократными прежними разочарованиями, надеялись, что она не окажется мимолетным видением, одним из тех прелестных созданий, которые являлись сюда на час или два и уезжали, оставляя все судно в унынии. Мисс Лина подошла к отцу, была представлена мистеру Сагдену (человеку нечувствительному к женской красоте) и затем, отойдя к борту, стала с пренебрежительным видом смотреть на другие пароходы, в то же время уголком глаза делая предварительные наблюдения над пассажирами. То, что она видела перед собой (пароход в эту минуту зачем-то остановился), казалось ей скучным и безобразным, и трудно было поверить, что эта грязная вода и толчея грязных пароходов — начало путешествия в Южную Америку, которое рисовалось ей в виде ряда ярких и волнующих сцен, тешивших ее фантазию и почерпнутых главным образом из фильмов. После ужасного случая с «тем конторщиком» она была более чем рада уехать из Лондона, который ей вообще не нравился. Но сейчас ей с трудом верилось, что через какие-нибудь две недели она увидит молодых американцев с черными бакенбардами и в смешных шляпах. Ее рассердило, что пароход ни с того ни с сего остановился, будто он не находил ничего лучшего, как болтаться здесь, среди грязных навесов и барж, нагруженных бочонками. И когда один из офицеров стал вертеться подле нее с таким видом, словно жаждал сообщить ей все, что знает сам, она окинула его надменным взглядом и ушла.
Мистер Голспи и его новый знакомый, докурив сигары, постояли, перегнувшись через борт, потом решили, что пора завтракать. В ожидании его они лениво беседовали.
— Ничуть вам не удивляюсь, — говорил мистер Сагден. — Я и сам не люблю Лондона, никогда не любил. Я когда-то прожил в нем целый год, и мне тут совсем не нравилось. Я не мог ужиться с лондонцами — слишком много церемоний, знаете ли, и не по нутру мне все эти брюки в полоску, да черные сюртуки, да белые гетры, и всякая такая ерунда. И ведь воображают себя дельцами и ловкачами!
— А на самом деле большинство — совсем не ловкачи, — вставил мистер Голспи. — Я в этом очень скоро убедился.
— И я тоже, — продолжал Сагден своим монотонным, заунывным голосом. — И когда я их раскусил и стал высказывать им свое мнение о них, им это не понравилось. Нет, не понравилось. — Мистер Сагден не объяснил, почему, собственно, это должно было им понравиться. Он только повторил еще несколько раз, что им это не понравилось. Он больше зевал, чем говорил.
— Да, я только что провел здесь четыре или пять месяцев, — заметил равнодушно мистер Голспи. — И с меня хватит. Тут люди какие-то полуживые. Ни размаха, ни смелости. Я ищу такое место, где все люди — живые, где можно что-то делать.
— А где именно вы были в Лондоне?
— Где работал? Главное место моей работы было в забавном переулке, вряд ли вы когда-нибудь слышали о нем. В Сити.
— Я довольно хорошо знаю Сити.
— Посмотрим, знаете ли вы эту улицу. Я о ней до этого года никогда не слыхивал. Она называется улицей Ангела.
— Улица Ангела? Нет, и я никогда о ней не слыхал… Ну, признаюсь, я не прочь закусить. Пожалуй, пойду вниз мыть руки. Да, да. — Он подавил зевок. — И что же, встречали вы там ангелов?
— Где, на улице Ангела? Нет, не встречал.
— Ничего похожего, а?
— Нет. Правда, я встретил кое-кого, кто чуть не превратился в ангела, но это не в счет. Нет, все там — только люди, да и то не настоящие. Мне было жаль этих бедняг… некоторых из них.
— А я сейчас способен жалеть только свой желудок, — сказал мистер Сагден убежденно. — Он громко требует бифштекса, хорошо зажаренного и с картошечкой. Ага, вот идут таможенники. Значит, мы скоро опять двинемся. И честное слово, пора бы им подумать о ленче! Смотрите, который час! Пойдемте вниз.
— Слышите? Зовут, — сказал мистер Голспи. — Сейчас пойдем, я только разыщу свою дочь.
Вернувшись после ленча на палубу, они увидели, что доки остались позади и пароход плывет уже по реке. В воздухе чувствовалась теперь прохладная свежесть, близость моря. С одной стороны уплывали назад Вулвич и окутанный туманом Шутерс-Хилл, с другой — тянулись старые дамбы и газовый завод.
— Ну, посмотри в последний раз на Лондон, — сказал мистер Голспи дочери, когда они прохаживались по палубе. — Видишь, вот он.
— Ничего не видно, — возразила Лина, поглядев через плечо на воду, которая переливалась сверкающими полосами, на легкий туман и тени вдали. — Не стоит и смотреть.
— Все скрылось в дыму, а? Я говорю о центре города. Ведь мы еще не выбрались из Лондона. Правда, мистер Сагден?
— Да, еще не выбрались, — отозвался мистер Сагден. — Но мы уже видели все, что стоит видеть. Пойду, пожалуй, в каюту и вздремну маленько.
Прошла мимо вереница барж, медленно направляясь в самое сердце города. Чайка упала на воду, покружилась, сверкнула крыльями в воздухе и исчезла, а с нею исчез последний слабый луч солнца. Блеск воды померк, поднялся прохладный ветер. Скрылись из виду дальние берега с разбросанными на них там и сям домиками и зелеными пятнами лугов, и даже дым над Лондоном поредел и растаял в сером небе.
— Ну что ж, солнце скрылось, — промолвил мистер Голспи. — В таком случае и я, пожалуй, скроюсь к себе в каюту.
Где-то в туманной дали прогудел пароход. Мистер Голспи в последний раз посмотрел вокруг и отвернулся.
— Так-то вот!
Эльзас — квартал в Лондоне.
Как и регби, вид футбола.
По доброй воле (лат.).
Friday (англ.) — пятница.
Плотоядные животные (лат.).
